Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы - Борис Долинго

Петрал тогда отозвался потоком грязной ругани. Прежде такие слова он употреблял только по одному, чтобы не терять эффекта контрастности.

«Скоро меня начнут посещать умершие, — думал он. — Родители, ментор, Жанин и Юра…»

Он заметил, что среди «визитеров» все были только из ныне здравствующих. А это однозначно свидетельствовало в пользу бреда надежды. Ни намека на смерть, все только самое приятное и зовущее жить.

— Ты имеешь право на одиночество, папа, — говорила двадцатилетняя Виктория, кормя грудью трехмесячную дочурку. — Но это принимает какие-то патологические формы.

Точно, патологические. Давешняя неумелая ампутация не остановила, даже не замедлила некротический процесс. Гангрена ползла выше, и остановить ее не удавалось. Сегодня Петрал отрезал еще по десять сантиметров от обеих ног — уже над коленями, — и ему даже понравилось, как стойко он держался. Не падал в обморок, как в прошлый раз, и сумел точно нанести на раневую поверхность хирургическую пену. Это значило, что руки у него больше не тряслись.

— Ничто не потеря, не правда ли, Алекс? — усмехнулся он, брезгливо отбрасывая в песок то, что недавно было его коленными суставами.

Но ответил ему совсем не голос Алекса.

— Ты мог бы заниматься этим, никуда не убегая.

Оказывается, все это время за ним наблюдал его старший брат, Серж. Печально и внимательно, сидя на песке в спокойной открытой позе. Они с братом с детства были не в самых лучших отношениях, а вот к старости нашли общий язык.

Но сейчас Петрал не хотел его видеть.

— Убирайся, Серж!

Силуэт брата растаял.

Среди этих «визитеров» не было Алекса. И Петрал понимал, почему это так. Алекс был бы оправданием его мучений.

Но, даже не видя друга, Петрал вел с ним продолжительные беседы вслух, спорил, даже представлял его сидящим рядом — недостаточно хорошо, уж точно не так реалистично, как видения. И по правде говоря, Алекс был единственным человеком, которого ему бы хотелось сейчас увидеть.

Между тем работа над небесным проектом шла полным ходом. Обнимая весь небосвод руками, Петрал творил диковиннейшую картину, где образы перетекали один в другой с чудной легкостью. И ему уже было плевать, что на самом деле это полотно существует только в его мозгу. В самом деле, разве может человеческий разум вот так запросто манипулировать миллиардами тонн космической пыли на пространствах в несколько световых недель?

День проходил за днем. От ног Петрала оставалось все меньше; гангрена развивалась быстрее, чем раньше. Теперь его движения резаком были отточенными и твердыми. Сразу после наложения хирургической пены, Петрал ощущал небывалый прилив сил и рвался вернуться к работе.

Появилось и столь же быстро прошло желание попробовать хотя бы кончиком языка те кусочки плоти, что он отрезал от себя. Теперь ему не снились горы еды, шикарные рестораны и журчащие ручьи холодного апельсинового сока. Становилось так легко, что это пугало больше давешней голодной немощи.

Порой он начинал жалеть. Нет, не о сгнивающих ногах, не о скорой и неизбежной смерти, а о том эфемерном творении, которое не сможет увидеть ни один человек, кроме него. Алексу бы такое понравилось. Конечно, он бы ничего не сказал, но как бы Петралу хотелось увидеть его глаза!

Он торопился. Знал, что времени у него остается очень мало. Но помогло одно случайное открытие: ему вовсе не нужно было вылезать из своего относительно теплого убежища под пронизывающий ветер. Теперь даже сквозь гранитную плиту и толщу холма он видел весь небесный свод со следами прикосновения его творящих пальцев. В самом деле, если следы пальцев на небосклоне существовали только в его воображении, какая разница, где рисовать?

Теперь он рисовал пальцами на гранитном потолке. Так было гораздо удобнее. Так ему не мешал свет трех солнц, и можно было работать круглые сутки, конечно делая поправку на вращение планеты (до чего же мудреное безумие, — удивлялся Петрал сам себе, — как у меня получается еще и учитывать вращение неба?). Он прерывался лишь для того, чтобы совершить утреннее восхождение за водой.

Но ради последних штрихов перед малиновым рассветом покинул свое убежище и как мог далеко отполз от спасительного холма. Конец был близок, и мысль об этом приносила облегчение. Когда он умрет, пески быстро поглотят его тело, высосут всю влагу из него и на тысячелетия сохранят сухую мумию в своих объятиях.

Движение рукой, еще движение, чуть теплее там, чуть ярче здесь… Арсенал небывалых инструментов, собранный в двух руках. Некого этому учить, незачем писать монографию, нет смысла организовать презентацию… Он замер с поднятыми руками, выискивая недоделки в небесном полотне. Прошелся взглядом еще раз, чтобы уж наверняка быть уверенным, ведь возможности переделать у него уже не будет…

— Ты говорил, что нет искусства без боли, помнишь? Говорил, что, пока не почувствуешь дыхания смерти, не заглянешь за край, так и останешься жалким подражателем… — Петрал представлял себе насмешливый взгляд Алекса. — Интересно, посчитал бы ты вот это достойным своего внимания?

Руки его упали на песок, и песчинки заструились между пальцами. Работа была завершена.

— Чертовски хочется домой, — прошептал Петрал.

У него больше не было сил сопротивляться этому желанию. Он приподнялся на локтях, запрокинув голову, представляя себе шум платана под дождем, запах чего-то мясного с кухни и упал…

…на мокрую траву.

Алекс появился посреди комнаты — взволнованный, в широких шортах и с мокрым полотенцем на плече. В бороде его застряли нити фиолетовых водорослей.

— Как ты, Пет?! Регенерируешь потихоньку?

Петрал равнодушно посмотрел на друга и отвернулся.

— Вот что тебе было нужно — хорошая встряска! Лучшее средство от всяких творческих кризисов.

Алекс присел рядом.

— Я понимаю, после того как полностью выкладываешься в работе, наступает апатия. Но просто послушай меня, хорошо? Я был там, я все видел. Более того, провел там целую ночь. Это потрясающе, вот что тебе скажу. Ничего подобного до тебя не делалось! Да, занимались пластикой кометных хвостов, орбитальных колец, но это все были детские забавы. Уж не знаю, как это тебе удалось рассчитать, но спектральный рисунок туманности изменяется во времени, причем изменяется вполне определенно — получается что-то вроде анимированной фрактальной структуры. Я вчерне набросал маршрут по планетарным системам, с шагом около светового года, чтобы можно было наблюдать за туманностью в динамике. Уверен, через каких-нибудь сто лет это будет самый известный в Галактике туристический маршрут…