Изольда Великолепная - Карина Демина

И следующий поступил так же.

Вопрос, который готов был слететь с губ Тиссы, задала леди Изольда:

– Что они делают?

– Сдаются, – ответил их светлость. Кажется, он улыбался.

Разве это весело?

Вот Гийому попадались соперники сильные. И он сражался, а не…

– Де Монфора недолюбливают многие. И кажется, ему наконец решили высказать все, что о нем думают, – сказал Кайя. – Они дали Урфину право представлять их интересы. И расчистили дорогу. Это позволит сохранить силы.

– Это нечестно! – Тиссу настолько поразила несправедливость, что она не сдержалась. А их светлость услышал.

– Правилам не противоречит. – Таков был вердикт, и Тисса впервые ощутила на себе тяжесть взгляда лорда-протектора. Это внимание было не тем, о чем Тисса мечтала. – Кроме того, таким образом рыцари выказывают свое отношение к де Монфору.

Зависть, в ней все дело! Пурпурного рыцаря любит народ. И дамы ему рукоплещут. Ну, кроме Тиссы. Она рукоплескать стесняется и вообще сидит тихо-тихо, потому как Магнус Дохерти рядом. А от него неясно, чего ожидать.

Гийом победит.

Иначе ведь унизительно получится. Нет, тан, конечно, отменный воин – ну, насколько Тисса понимает, а она, следует признаться честно, ничего не понимает в воинах, – но Гийом все равно лучше.

Тан, наверное, обиделся бы, узнай он, что Тисса так думает. Поэтому думать было вдвойне приятней. Жаль, рукоплескать она все-таки не решится.

Паренек, который помог спешиться, был незнаком Урфину. Второй принял коня, а третий знаком велел следовать за ним.

Шатер барона возвышался над прочими. Желтые и черные полосы – родовые цвета Деграсов. Высокий штандарт. И пара щитов, выставленных у входа.

Урфина ждали.

– Садись, – приказал барон, указывая на стул. На резной спинке виднелся герб Деграсов – вставший на дыбы медведь и три башни. – Гавин. Мой младший сын. Будет твоим оруженосцем.

Мальчишка был тонкий, как стрела, и бледный.

– Гавин, помоги раздеться.

Отец посмотрел на парня, и тот ссутулился больше прежнего. Но с ремнями и замками он управлялся ловко, правда, всякий раз, когда случалось прикоснуться к Урфину, вздрагивал.

Когда парень помог высвободиться из кирасы, Деграс отослал его прочь.

– Не думаю, что это хорошая идея. – Урфин с благодарностью принял влажное полотенце. Взопрел он знатно. И рубашку сменить бы не мешало, приклеилась что к коже, что к поддоспешнику.

– Не думай, – согласился Деграс. – Учи.

– Над ним смеяться будут.

– Перетерпит. Плечо как?

– Нормально.

Барон не поверил. Он помог стянуть поддоспешник и рубашку. Стальные пальцы впились в кожу, сдавили сустав, выворачивая.

– За старое обиды зла не держи. Я говорю, чего думаю. А дури в тебе много было, – беззлобно заметил Деграс, а объявившийся Гавин, который двигался тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, подал отцу плошку с дурно пахнущей мазью. – И гонору пустого.

– А сейчас, стало быть, меньше?

Втирали мазь жестко, но Урфин терпел, стиснув зубы.

– Да как сказать… дурь от дури рознится.

Гавин разглядывал Урфина сквозь ресницы, отчаянно боясь выдать интерес. А Урфин понятия не имел, что делать с оруженосцем. Учить? Но чему и, главное, как? Единственное, он точно знал, как учить нельзя. Повязку барон тоже накладывал сам, затягивал туго, с немалой сноровкой.

– Ты думаешь, что самый умный. Может, и вправду умный, если до сих пор живой. Только в одиночку много не навоюешь. Вчера вот тебе повезло.

Гавин принес сверток, оказавшийся свежей рубашкой. Подал, отворачиваясь, избегая смотреть прямо. Если Урфин ему настолько не нравится, то пользы от этой учебы не будет.

– Но в другой раз лучше полагаться на мечи, чем на везение.

Барон помог натянуть поддоспешник, новый, но размятый.

– Вы здесь, может, и позабыли все, но Север старые песни помнит. И не желает большой войны. Так что, если, часом, возникнет нужда в дюжине-другой рыцарей, чтоб длинным языкам укорот дать, зови.

Доспех надевали молча.

А плечо отходило. Мазь, впитавшаяся в кожу, разогревала мышцы, и пусть ощущения были не из приятных, но хотя бы рука движется, и то ладно.

– Гийом про плечо знает.

Деграс лично проверил все застежки и кивком похвалил сына. Мальчишка от похвалы этой шарахнулся.

Да что с ним такое, если он отца боится?

И не в том ли дело, что пугливого парня больше никто брать не хотел? Вряд ли… у Деграса множество вассалов. Каждый был бы рад получить Гавина, неважно, что пацан дергается от любой тени. Перебороли бы. Научили. Лучше, чем научит Урфин.

Тогда почему?

– Он будет бить не в щит. И может статься, что герольды не слишком внимательно проверяли оружие. Поэтому поаккуратней там…

Урфин кивнул и еще раз поглядел на ученика куда как пристальнее, внимательнее. А ведь он видел Гавина прежде. Года два тому… и не в пурпурной ли котте де Монфора?

– …и не переборщи с благородством. Не в коня корм.

Гавин подал шлем трясущимися руками. И Урфин наконец вспомнил, где и когда уже видел такой взгляд. Подспудное желание убить Гийома сформировалось и окрепло. И он догадывался, что барон не будет против подобного исхода.

Юго турнир, пожалуй, понравился. Была в нем обманчивая простота, когда на первый взгляд все решает грубая сила. Кинетика удара и кончик копья как точка проведения энергии из тела в тело. Защитная «коронка» эфемерной страховкой.

Железо, которое сталкивается с другим железом.

Никто не слышал, как стонет металл. Люди были увлечены.

Кричали. Свистели. Издавали множество иных бессмысленных звуков, раздражавших Юго. Но сквозь хаос прорывался последний вздох копья, которое касается доспеха, нежно скользит, тщась избегнуть смерти, но не выдерживает давления.

Масса. Инерция.

Сила.

Физика нынешнего мира. И закономерный результат.

Если бы Юго мог, он бы сделал ставку. Недоучка был хорош, что отчасти примиряло с его существованием. Но и соперника себе достойного подыскал. Юго даже позавидовал. Все-таки честный или хотя бы выглядящий таковым поединок имеет некую романтическую притягательность. Но ею жив не будешь. А Юго давным-давно понял, что жить он хочет.

Долго. Хорошо.

Безболезненно.

Вот что меня поражало, так это спокойствие Кайя.

Тут, понимаешь, глобальное действо разворачивается. Интрига нервы на прочность испытывает. Добро вот-вот сойдется в неравном бою со злом – правда, не уверена, что добро в этой паре есть, но наше зло против чужого тоже неплохой расклад. И зрители затаили дыхание. А наша светлость, позабывши про этикет, ерзает в кресле, едва из оного не вываливаясь. Кайя же сидит, щеку ладонью подпирая. Мурлычет себе что-то. Еще бы зевнул пару раз в качестве демонстрации дружеской поддержки.