Грезы Февра (сборник) - Джордж Мартин

– Что-то еще, кроме того, что мне известно? – спросил Фрамм. – А как я сюда попал?

– Какая вам разница? Слушайте, что я буду рассказывать.

С этими словами Марш отвернулся от него и зашагал по лестнице вверх, в то время как Тоби осторожно усадил Фрамма на стул.

Джошуа положили на широкую кровать с балдахином. Когда Марш вошел, его раздевали. Больше всего пострадало лицо Джошуа и руки. Они были красными и в волдырях. Под одеждой его белая кожа тоже слегка покраснела. Когда с него стягивали сапоги, он слабо пошевелился и застонал.

– Господи! Как же он обварился, – заметил один из слуг и покачал головой.

Марш помрачнел и подошел к окну, которое было широко распахнуто. Он закрыл его и притворил ставни.

– Принесите мне одеяло или еще что, – велел он, – чтобы повесить на окно, здесь чертовски много света. И опустите занавески вокруг кровати. – Все это было сказано командным тоном, не допускающим и мысли о возражении.

Марш ушел только тогда, когда благодаря его стараниям в комнате стало достаточно темно и врачевать Йорка пришла сухопарая чернокожая служанка с лекарственными травами, мазями и холодными полотенцами. Внизу за столом сидели сам плантатор – мужчина с каменным выражением на грубом лице и выдающейся вперед челюстью, назвавший себя Аароном Греем, – и двое его сыновей, а также Карл Фрамм. Запах пищи заставил Марша вспомнить о том, что у него давно уже во рту даже маковой росинки не было. Он почувствовал, что проголодался как волк.

– Прошу вас, присоединяйтесь к нам, капитан, – пригласил Грей, и Марш, не дожидаясь повторного приглашения, подсел к столу. Тут же ему в тарелку положили жареного цыпленка, кукурузную лепешку, сладкие бобы и несколько картофелин.

Джошуа оказался прав, подумал Марш, с жадностью набрасываясь на еду. Греи буквально засыпали их вопросами. Марш, когда его рот не был до отказа набит едой, в силу своих возможностей старался давать исчерпывающие ответы. Он только приступил ко второму блюду, когда Фрамм, извинившись, поднялся из-за стола. Внешний вид лоцмана оставлял еще желать лучшего, поэтому его пришлось проводить до постели. Чем больше задавалось вопросов, тем менее уютно Марш себя чувствовал. Он не был прирожденным лжецом, как большинство речников, и это становилось понятнее с каждым произнесенным им словом. Как бы то ни было, но до конца трапезы он кое-как справился со своей ролью, хотя, как ему казалось, к тому времени, когда подали десерт, Грей и его старший сын смотрели на него как-то странно.

– С вашим негром все в порядке, – произнес младший сын хозяина, когда они встали из-за стола. – Роберт пошел за доктором, чтобы он осмотрел пострадавших. А пока о них позаботится Салли. Не нужно волноваться, капитан. Может быть, сейчас вам лучше самому отдохнуть? Вам пришлось столько перенести, потерять пароход и ваших товарищей.

– Да, – согласился Эбнер Марш. Как только речь зашла об отдыхе, он сразу почувствовал, как невероятно устал. Не спал он уже часов тридцать. – Был бы весьма признателен, – заметил он.

– Покажи ему его комнату, Джим, – сказал плантатор. – Да, капитан, доктор зайдет и в похоронное бюро. Для этой бедной женщины. Какая трагедия, какая трагедия! Как, говорите, ее звали?

– Валерия, – ответил Марш. Но он никак не мог припомнить, как было ее второе имя. – Валерия Йорк, – на ходу соврал он.

– Похороним ее, как положено, по христианскому обычаю, – сказал Грей, – если только вы не хотите отвезти тело семье.

– Нет, – поспешно ответил Марш, – нет.

– Хорошо. Джим, проводи капитана Марша наверх. Помести его рядом с его обгоревшим другом.

– Хорошо, папа.

Марш даже не взглянул на отведенную ему комнату. Он сразу повалился на кровать и уснул мертвым сном.

Когда он проснулся, было уже темно.

Марш с трудом поднялся и сел. Несколько часов, проведенных за веслами, давали о себе знать. Он пошевелился, и суставы его жалобно захрустели. Плечи как будто свело судорогой, руки болели так, словно их колотили дубинкой. Капитан со стоном подвинулся на край кровати и опустил босые ступни на пол. Поднявшись и с трудом переставляя ноги, он подошел к окну и распахнул его. В комнату проник холодный ночной воздух. За окном имелся небольшой каменный балкон, за которым простирались залитые лунным светом бескрайние пустынные поля, окаймленные китайскими деревцами. Вдали Марш видел тусклое мерцание еще горящей кучи выжимок сахарного тростника, над которой курился дымок. Еще дальше слабо поблескивало зеркало реки.

По телу Марша пробежала дрожь, он закрыл окно и вернулся в постель. В комнате теперь было холодно, он натянул на себя одеяло и повернулся на бок. Лунный свет испещрил комнату тенями. В призрачном свете незнакомая обстановка казалась еще более незнакомой и чужой. Сон не шел. Марш поймал себя на том, что мысли его крутятся вокруг Деймона Джулиана и «Грез Февра». Интересно, думал он, стоит ли пароход там, где они оставили его. Еще он думал о Валерии. Он хорошо рассмотрел ее, когда они вытащили тело из-под лодки. Выглядела она не лучшим образом. По ее виду ни за что нельзя было сказать, что когда-то она была красавицей, белолицей, изящной и чувственной, с огромными фиалковыми глазами. Эбнеру стало жаль ее. Эта жалость вызвала в нем странное чувство. Еще вчера, примерно в этот же час, он хотел застрелить ее из своего крупнокалиберного охотничьего ружья. Воистину мир странное место, подумал он, раз так многое могло измениться всего за один день.

Наконец он снова уснул.

– Эбнер. – Ворвавшийся в сон шепот разбудил его. – Эбнер, – снова прозвучал зовущий голос, – впусти меня.

Эбнер Марш резко сел. На его балконе стоял Джошуа Йорк и постукивал бледными пальцами покрытой шрамами руки по стеклу.

– Подожди, – сказал Марш.

За окном по-прежнему царила тьма, и дом был погружен в тишину. Джошуа улыбнулся, когда Марш выбрался из постели и, ковыляя, направился к нему. Его лицо покрывали трещины, мертвая кожа местами свисала лоскутами. Марш открыл балконную дверь, и Джошуа вошел в комнату. На нем был белый костюм, теперь перепачканный грязью и помятый. Только сейчас, когда Джошуа оказался в помещении, Марш вспомнил о пустой бутылке, которую выкинул в реку. Он резко отшатнулся.

– Джошуа, ты не… тебя не мучит жажда?

– Нет, – успокоил Джошуа Йорк. В открытую балконную дверь ворвался ветер и взметнул складки его серого плаща. – Я не хотел ломать замок или бить стекло. Не бойся, Эбнер.

– Тебе, я вижу, лучше, – заметил Марш, глядя на него.

Хотя губы Йорка еще оставались потрескавшимися и глаза смотрели из глубоких темно-лиловых глазниц, в целом его состояние значительно улучшилось. В полдень он выглядел не краше покойника.