Сражения Космического Десанта - Стив Паркер

— Они поставили титана класса «Император» на колени, — говорит Артарион. — Никогда не думал, что доживу до такого.

Сотни тварей столпились на улицах, забираются на спину поверженной богомашины при помощи крюков и дымящих прыжковых ранцев. Они облепляют броню, словно паразиты.

— Гримальд, — зовет меня титан, и внезапно становится понятно, почему в этом голосе столько боли. Не от боли. От стыда. Она наступала без прикрытия фаланг скитариев и оказалась беззащитной против атаки такой массы.

— Я здесь, Зарха.

— Я чувствую, как они ползают по моей коже, словно миллион пауков. Я… не могу встать. Не могу подняться.

— Приготовьтесь, — велю я по воксу братьям. Затем обращаюсь к униженному принцепсу: — Мы вступаем в бой.

— Я чувствую их, — вновь произносит она, и я не могу понять по ее машинному голосу, какие чувства она сейчас испытывает, горечь, ярость или и то и другое одновременно. — Они убивают моих людей. Тех, кто читает мне молитвы… моих верных адептов…

Я прекрасно понимаю Зарху. Для Культа Машины каждая смерть не просто трагедия умирания, а невосполнимая утрата знаний, как настоящих, так и будущих, которые не удастся восстановить.

— Они внутри меня, Гримальд. Как паразиты. Оскверняют собор святилища. Карабкаются в моих костях. Пробираются к сердцу.

Я не отвечаю ей, так как смотрю на разрушенный город внизу. Вместо этого я приготовился к кратковременной дезориентации и прыгнул.

Гримальд первым выпрыгнул из парившего кругами «Громового ястреба».

Артарион, как всегда следовавший тенью и несший знамя, был вторым. Приам с клинком в руке выпрыгнул следующим. Неровар и Кадор последовали за ним — первый нырнул в пике, второй просто шагнул вперед. Последним был Бастилан, значок сержанта на шлеме блеснул в тусклом вечернем свете. Он связался по воксу с пилотом, пожелал ему удачи и вытащил оружие перед тем, как нырнуть в пропасть.

Высотомер на ретинальном дисплее показывал быстро уменьшающиеся цифры, мелькающие перед глазами. Под ними громадной целью возвышался стоящий на коленях титан. Многоуровневый собор на его плечах был похож на улей в миниатюре — город шпилей. Титан ощетинился оружейными батареями и весь был облеплен паразитами-ксеносами.

Спускаясь, рыцари видели, как твари забирались по веревкам или взлетали на примитивных ракетных ранцах, осаждая раненого титана. Сам «Герольд Шторма» был словно изваяние, символизирующее неудачу. Он был повержен на колени, погруженный по пояс в обломки шести или семи обрушенных жилых башен. Вся улица вокруг была в развалинах, где подорвали строения и сровняли часть города с землей. Орудия-руки титана, громадные, как жилые башни, были бело-серыми от пыли и покоились на насыпях разбитого кирпича, перекрученных стальных прутьев и обломков рокрита.

Гримальд пока не включал прыжковый ранец, не желая замедлять свободное падение.

— Приземляйтесь во дворе в центре собора, — велел он остальным.

Подтверждения от братьев пришли немедленно. По очереди каждый из них задействовал свой прыжковый ранец, превращая падение в контролируемый спуск.

Гримальд был последним, кто включил двигатель, и первым, кто коснулся земли.

Его сапоги громыхнули по мощеному двору, размалывая драгоценную мозаику в гравий. Реклюзиарх мгновенно сместился, находя равновесие на наклонной поверхности. Из-за унизительной позы «Герольда Шторма» собор накренился под углом почти в тридцать градусов.

Двор был обрамлен девятью простыми мраморными статуями в четыре метра высотой. В каждом из основных направлений в сам собор вели несколько открытых дверей. Мозаичная плитка на полу изображала черно-белый, разделенный на две части механический череп Культа Механикус с Марса. Гримальд приземлился на глазницу с человеческой стороны черепа, раздавив черную плитку в пыль.

Ничто не двигалось поблизости. Звуки битвы, мародерства, надругательства — все это доносилось из окружающих зданий.

Приам приземлился, проскользив по полу, его бронированные сапоги разбили мозаику и подняли волну мелких камней. Прикованный к запястью меч пробудился.

Неровар, Кадор и Бастилан приземлились более изящно. Сержант опустился на землю в тени одной из накренившихся статуй. Суровое лицо изваяния затмило заходившее солнце.

— Это примархи, — сказал он остальным, пока рыцари проверяли оружие.

Все повернулись к Бастилану. А он оказался прав.

Эти изваяния были столь простыми, что могли показаться незавершенными. Сыны Императора обычно изображались в величии и славе, а не столь аскетичными и скромными.

Здесь был Сангвиний, крылатый повелитель Кровавых Ангелов с овеянным покоем невинным лицом. А вот и Жиллиман из Ультрамаринов — его закутанная в мантию фигура была самой тонкой из всех его изображений, прежде виденных рыцарями. В одной руке примарх держал открытую книгу, другую воздел к небу, словно его навечно заморозили в момент произнесения великой речи.

Джагатай-хан был изображен с обнаженным торсом и кривым клинком в руках. Он смотрел влево, словно разглядывал далекий горизонт. Длинные, чуть растрепанные волосы распущены, хотя обычно живописцы и скульпторы изображали его с хвостом на затылке. Рядом с ним Коракс, князь Воронов, в простой гладкой маске, лишенной всех черт, кроме глаз. Казалось, он не хочет показывать лицо даже своим братьям, прячась за актерской личиной.

Феррус Манус и Вулкан делили один постамент. Братья стояли с непокрытыми головами, и только эти два примарха были изображены в броне: Манус в кольчуге, Вулкан в чешуйчатом доспехе. Они стояли, глядя в противоположные стороны, оба сжимали в руках молоты.

Леман Русс, примарх легиона Космических Волков, стоял, расставив ноги, и смотрел в небо, запрокинув голову. В то время как другие сыны Императора красовались в мантиях или броне, Русс был одет в шкуры, сквозь которые виднелась точеная мускулатура. Он также был единственным примархом со сжатыми кулаками, словно смотрел в небеса, ожидая чьего-то нежеланного прибытия.

Фигура в мантии и капюшоне, худая почти до истощенности, сжимала рукоять крылатого меча, чье острие упиралось в постамент между босыми ногами статуи. Это Лев Эль-Джонсон, изображенный воином-монахом. Глаза его были закрыты, словно примарх Темных Ангелов медитировал.

И наконец, последним стоял, возвышаясь над Бастиланом, Рогал Дорн.

Дорн находился в стороне от братьев, не глядя ни на свою родню, ни в небо над головой. Его царственный взор был опущен к земле слева от него, словно примарх смотрел на что-то жизненно важное, что мог видеть лишь он один. Мантия на нем была проще и скромнее, чем на братьях, но на груди также был тщательно вылеплен крест. Хотя он был командиром Имперских Кулаков, личная геральдика перешла другим его сыновьям — тем, кто ушел в Храмовники.

Именно его руки более всего прочего привлекли внимание рыцарей. Одна была поднята к груди, пальцами касаясь креста, словно застывшая в недоконченном жесте. Другая вытянута в том направлении, в котором смотрел Дорн, ладонь раскрыта и повернута к небу, словно предлагая помощь кому-то, поднимающемуся на ноги.

Статуя была самым аскетичным и совершенным воплощением генетического отца Гримальда, какое он когда-либо видел. Он с трудом подавил внезапное желание упасть на колени и вознести молитву.

— Это знак, — продолжил Бастилан.

Гримальд едва ли мог поверить, что последняя фраза сержанта прозвучала всего несколько секунд назад.

— Да, воистину, — ответил реклюзиарх. — Мы очистим храм от ксеносов под пристальным взором нашего прародителя. Дорн смотрит на нас, братья. Так пусть же он гордится днем, когда был создан первый Храмовник.

Без колебаний и осторожности мы продвигаемся через залы собора.

Я смог справиться с раздражением от покатого пола, к тому времени как убил уже третьего ксеноса. Все вместе мы минуем помещение за помещением. Собор представляет собой серию залов, обрамляющих двор, и в каждом наше внимание привлекают витражные окна, сейчас разбитые и похожие на беззубые рты.

Мы убиваем легко, почти не задумываясь. Приам ведет себя словно волк на цепи, готовый сорваться и в одиночку убежать вперед.

Мое терпение в отношении его заканчивается.

Каждый зал осквернен. Техноадепты и жрецы Экклезиархии лежат мертвые и разорванные на части, куски их тел пятнают мозаичный пол. Будучи безоружными, они не могли сопротивляться захватчикам. Книжные полки обрушены на пол, керамические орнаменты разбиты… Я всегда считал бессмысленную тягу к разрушению естественной чертой ксеносов, но сейчас все выглядело так, словно твари что-то искали.