Михаил Булгаков в Художественном театре - А. Смелянский

Дом в Нащокинском – писательский: сбоку, сверху, снизу – одни писатели. Булгаков внимательно и пристрастно следит за тем, как складываются те или иные писательские судьбы. Когда в феврале 1939 года происходят награждения писателей, этот факт тоже отмечается, но не с точки зрения обиды. Напротив, Е. С. Булгакова запишет трагикомический эпизод, случившийся в ложе Большого театра на «Лебедином озере», когда какая-то окололитературная дама «низким басом» аттестовала Булгакова: «Вы – первый». «Оказалось, дама хотела утешить Мишу по поводу того, что ему не дали ордена».

Вопрос, кто первый, занимал старого циника Салтыкова, героя булгаковской пьесы о Пушкине. Это он, в зависимости от конъюнктуры, менял местами Пушкина и Бенедиктова в шкапу, отведенном «для первых поэтов отечества». Булгакова занимал вопрос совершенно другого порядка. Он пытался выполнить свое литературное дело с той полнотой самоосуществления, которая открывалась ему в судьбах писателей, избранных героями его пьес 30-х годов. Последние годы булгаковской жизни – время наиболее интенсивного и плодоносного цветения его творческого духа. Работа писательской мысли не прекращалась, искала и открывала смысл в житейских испытаниях, побеждала их в пространстве той главной

319

книги, которой Булгаков был занят в конце 30-х годов. Страницы прощального романа поражают прежде всего спокойствием, ясностью и просветленностью авторского сознания, его способностью увидеть свое время и свой день в потоке истории. Историзм мышления питал мужество художника.

«Я хочу быть понят моей страной…».

Булгаков хотел быть услышанным и понятым. В стремлении выйти к современникам, а не к потомкам, зарождается и создается «Батум». Пьеса, по свидетельству Е. С. Булгаковой, была задумана драматургом в начале февраля 1936 года, после первой успешной генеральной «Мольера», когда открывались перспективы для других его пьес и сочинений. Пьеса была написана через три года для Художественного театра и стала своего рода послесловием булгаковского «романа с театром». Нет никакого резона пропустить это послесловие. Как сказано в «Ревизоре», если уж начали читать, так читайте всё.

История создания «Батума» документирована буквально по дням. Работа была спешная, МХАТ должен был выпустить спектакль к 21 декабря 1939 года. Первый разговор о пьесе произошел у Булгакова с мхатовцами в сентябре 1938 года, в нем участвовали В. Сахновский, П. Марков и В. Виленкин. Последний в своих мемуарах передает характер труднейшего ночного разговора: «Никогда я еще не видел его таким злым, таким мстительным. Чего только не было сказано в пароксизме раздражения о театре, о Станиславском, о Немировиче-Данченко… Но прошло несколько месяцев, и атмосфера разрядилась. Что ему самому явно хочется писать, мы почувствовали, когда он еще был настроен непримиримо» 1.

Вопрос о том, почему Булгаков решил написать «Батум», обсуждается с разных сторон. Мемуаристы – в частности, В. Виленкин и С. Ермолинский, люди близкие Булгакову в то время, – выдвигают противоположные версии. Писатель предстает в совершенно несходящихся обликах. В. Виленкин отрицает «довольно прочно сложившуюся легенду», по которой Булгаков в истории с «Батумом» «сломался», изменил себе под давлением обстоятельств, был вынужден писать не о том, о чем хотел, с единственной целью – чтобы его начали наконец печатать и ставить на сцене его пьесы» 2. Автор «Воспоминаний с комментариями» свидетельствует, что Булга-

кова «увлекал образ молодого революционера, прирожденного вожака, героя (это его слово) в реальной обстановке начала революционного движения и большевистского подполья в Закавказье. В этом он видел благодарный материал для интересной и значительной пьесы» 3.

Предложение театра питалось, по В. Виленкину, благородным стремлением помочь драматургу выйти к зрителю с произведением, которое было естественным для времени, для исторического момента.

С. Ермолинский в своих воспоминаниях осмысливает этот сюжет в противоположных тонах: «Уговоры продолжались. С ним разговаривали люди, которым небезразлична была его судьба, милые люди. Ах, милые, милые! Без сомнения, они самоотверженно бились за процветание своего театра, мучительно выстраивая его репертуар, а это – тоже вне всякого сомнения – означало и его успех! Их общий успех!» 4

Коротко говоря, МХАТ выступает тут в роли искусителя, а Булгаков – в роли соблазненного художника, проявившего малодушие, «самый страшный порок», как сказал бы Иешуа Га-Ноцри.

Спустя полвека бессмысленно обсуждать этот вопрос риторически. У нас есть возможность документально осмыслить сложный сюжет, требующий сугубо исторического подхода. «Не плакать, не смеяться, но понимать» – эту старую заповедь вспомним и мы, приступая к нашему рассказу.

На первой странице первой редакции пьесы, называвшейся «Пастырь», зафиксировано начало работы – 10.IX.1938 г. – и булгаковская надпись: «Материалы для пьесы или оперы о Сталине» 5. Надо полагать, что оперу, если бы она возникла, автор уж никак не предназначал для Художественного театра, что свидетельствует о полной самостоятельности и осознанности булгаковского решения. На одной из страниц рукописи перечислены варианты названия пьесы: «Бессмертие», «Битва», «Рождение славы», «Аргонавты», «Кормчий», «Юность штурмана», «Так было», «Комета зажглась», «Кондор», «Штурман вел корабль», «Юность командора», «Юный штурман», «Юность рулевого», «Мастер», «Дело было в Батуми». Из этого перечня видно, что булгаковская мысль находилась в общем русле словесных клише времени. Единственное название, которое задерживает глаз

321

в этом списке, – «Мастер». Напомним, что к 1938 году в сознании Булгакова уже утвердилось название его романа. Тем больший интерес вызывает даже случайное совпадение имени героя романа и героя последней пьесы.

Драматург добросовестно погружается в исторические источники, он стремится создать образ юного революционера, преследуемого царскими жандармами, загнанного в подполье, стиснутого тисками обстоятельств, которым герой не покоряется и не сдается.

Пьеса несет печать булгаковской драматургической техники: стремительность развития, легкость диалога, юмор, законченность и определенность любой, даже эпизодической роли. Неожиданную и далекую от его писательских интересов работу Булгаков выполнил с возможной профессиональной добросовестностью, однако этого оказалось недостаточно для того, чтобы изменить литературно-биографическую ситуацию. Мхатовцы ждали пьесу, торопили Булгакова, но писал он «Батум» не под чью-то диктовку. Это было свободное, ответственное и необратимое писательское решение, и было бы унизительно для Булгакова перекладывать сделанный им выбор на плечи каких-то «милых людей», которые хотели при помощи драматурга решить собственные проблемы. К слову говоря, в дневнике Е. С. Булгаковой отмечен тот день, когда автор читал «Батум» своему другу С. А. Ермолинскому и тот восхищался пьесой: «Образ героя сделан так, что если он уходит со сцены, ждешь не дождешься, чтобы он скорее появился опять. Вообще, говорил много и восхищался как профессионал, понимающий все трудности задачи и виртуозность исполнения».