Боттичелли - Станислав Зарницкий

Эти мысли не оставляли его, и он мало внимания уделял и городским, и даже собственным делам. Пришло какое-то опустошение. Что ему до всех тех интриг, о которых рассказывает ему Симоне? Городские власти всецело заняты тем, чтобы вернуть Флоренции Пизу, без этого не может быть восстановлено прежнее могущество города. Если не будет выхода к морю, можно спокойно поставить крест на всем светлом прошлом Флоренции: ей не подняться, она все время будет зависеть от чужой воли. А вернуть Пизу не так легко — против Венеция, что вполне понятно, против французский король Людовик XII, он претендует на миланские владения и Пиза нужна ему самому. Против и папа, который мечтает о дальнейшем усилении своего влияния и ищет поддержки у Людовика.

Все, что с таким трудом было создано Медичи, разрушено, и восстановить прежнее равновесие, видимо, уже никто не в силах. Поэтому власти подозревают всех и каждого во всевозможных заговорах, и в равной степени преследуют и тех, кто выступает за возвращение Медичи, и тех, кто вздыхает о казненном пророке. Особенно волновался Симоне, который повсюду чуял опасность. «Жирные» выкрутятся, а ему придется плохо, если будут продолжаться преследования сторонников доминиканца. А Сандро словно не чувствовал всего этого — он стремился разобраться, что же произошло, расспрашивал, вступал в беседы на опасные темы. Некоторые отходили от него подальше, другие же отмалчивались. Зачем вызывать ненужные подозрения у городских властей?

Странно, конечно, что они пока оставили в покое Боттичелли и его брата. Может быть, свою роль сыграло то, что из всех живописцев, которые в прежние времена были гордостью Флоренции, в городе остался лишь Сандро, и его все-таки нужно было беречь, ибо кто, как не он, может способствовать новому возрождению Флоренции. Но тем не менее крупных заказов все не было, и вряд ли их можно было дождаться в ближайшее время, хотя какая-то надежда еще теплилась. Симоне рыскал по городу в поисках работы, но заработки перепадали от случая к случаю: многие не рисковали поддерживать бывшего приверженца Савонаролы, а иные со злорадством ожидали, что их прежние противники сгинут с лица земли.

Как спасение воспринял Сандро предложение церкви Сан-Паолино написать «Пьету» — «Оплакивание Христа». Этот заказ, хоть и плохо оплаченный, все-таки давал ему средства и возможность хотя бы подумать об открытии своей мастерской. Поначалу тема не удивила Сандро, но когда из другой церкви поступил точно такой же заказ, это навело его на размышления: нетрудно было догадаться, что здесь преследуется определенная цель. И когда он ее понял, первым его порывом было отказаться от выполнения заказов.

Может быть, капитулы этих церквей и не имели задней мысли, но их могли понять так же, как понял он: за безвинно распятым Христом вставала фигура Савонаролы, что сулило художнику большие неприятности. Но, строго говоря, почему он должен отказываться? Видя то, что сейчас происходит во Флоренции, в которой каждый бросился в погоню за утерянным богатством, пышным цветом расцвели интриги, клевета и ненависть, он был готов согласиться, что царство Христа действительно кончилось. Хорошо, пусть Савонарола был еретиком и обманщиком, как сейчас утверждают, но все-таки в его учении был не только соблазн, но и много такого, что привлекало его. Не ему об этом судить, но, говоря откровенно, то, что творит папа, во сто раз хуже ереси Савонаролы!

Первая «Пьета» была закончена им в сравнительно короткий срок. Навыки, вопреки ожиданиям, восстановились быстро. Но слишком тяжелы были размышления над случившимся, чтобы это не наложило отпечаток на картину. «Оплакивание» производило гнетущее впечатление — от него веяло безнадежностью, как будто не должно состояться Воскресение и никакой надежды на спасение не осталось. Друзья Симоне — конечно, те из них, кто мало-мальски разбирался в живописи, — хвалили его работу. Еще бы не хвалить: ведь это отвечало их настроениям, и он вроде бы поддался их влиянию. А он всего лишь отразил свои чувства.

Со вторым «Оплакиванием» дело никак не шло на лад. Ему казалось, что оно чересчур походит на первое, а это не могло понравиться заказчику. Похоже, он раньше времени стал радоваться, что быстро восстановил свои навыки. Когда на душе смятение, работать чудовищно трудно. Нечто подобное он испытывал, когда писал свою «Весну», но об этом теперь лучше не вспоминать. Эта картина напрочь вырвана из его сердца. Забыта. Он даже не знает, существует она или нет, и не стремится это узнать.

Джованни Веспуччи, посетивший его мастерскую в эти дни, был удивлен ее запущенностью и почти полным отсутствием начатых работ. Похоже было, что заказчики нечасто появляются в доме братьев Боттичелли. Бедность так и бросалась в глаза. «Пьета», стоявшая на мольберте, казалась чем-то инородным среди этих голых стен. Было видно, что особой популярностью Сандро не пользуется. И будь воля Джованни, он покинул бы эту мастерскую, не выполнив того, ради чего пришел, и поискал бы более подходящего живописца. Но наказ отца был категоричен, и его волю послушному сыну нельзя было нарушить. Дело было в том, что Веспуччи приобрели новый дом: для того, кто еще владел деньгами, это было не так сложно. Старый Веспуччи оставался приверженцем прежних вкусов. Когда зашла речь о картинах, которыми можно было бы украсить стены нового родового гнезда, у него не вызывало сомнений, что их должен нарисовать Сандро.

В памяти рода Веспуччи сохранились те работы, которые Сандро выполнил для Марко, и они по-прежнему служили им эталоном красоты. Картины эти они сохранили, несмотря на все поползновения «плакс» уничтожить их, и Сандро оставался для них мастером светлых и радостных красок. Годы господства Савонаролы, однако, наложили отпечаток и на них: старик Веспуччи не собирался заказывать у Сандро картин, изображавших языческих богов, но и христианских святых считал малоподходящими для украшения своего жилища. Он избрал нечто среднее, но поучительное с точки зрения морали — истории из Тита Ливия.

Джованни не предполагал, что Сандро, обитающий почти в нищете, может отказаться от выполнения этого заказа, и был крайне удивлен, когда его пришлось долго уговаривать. Желание Джованни, чтобы он изобразил трагические истории Лукреции и Виргинии, он почему-то воспринял как искушение, попытку снова вернуть его на тот путь, с которого он сошел и на который не желал возвращаться. Как ни убеждал его Веспуччи, что в этих сюжетах, на его взгляд, нет ничего греховного, что в них прославляются женская добродетель и чистота, Сандро только все больше настораживался, подозревая Веспуччи в том, что тот требует от него изображения обнаженной натуры.