Крестная мамочка - Кэрри Адамс

— Как думаешь, что это? — Она положила руку на руку на уровне груди, как в русской пляске, подняла вверх пальцы руки, лежащей сверху, и пошевелила пальцами нижней.

— Ни за что не догадаюсь, — призналась я.

— Брехня!

Я рассмеялась.

— Это мне медсестра показала.

Я присела на край кровати. Палата была заставлена цветами, завалена книгами и плюшевыми медвежатами — о болезни Коры узнали все наши и поспешили привезти ей подарки. Я взяла медвежонка Паддингтона. «Коре с любовью от Бена и Саши». Я спешно положила его на место.

— Кекс хочешь, Тесса?

— Нет, спасибо. Как ты напугала нас, детка.

— Прости.

— Ты не виновата, зайка, только уж пожалуйста, больше так не делай.

— Ладно.

— А как ты на самом деле слышишь?

— Когда приставлю руку к здоровому уху — как будто я в бассейне. Теперь если учительница скажет: «Корра Тарррно (она нарочно так рычит), ты опять не слушаешь!» — я сделаю вид, будто совсем оглохла.

Эту девочку никакая болезнь не сломит. Она не переставала удивлять меня.

— Жалко, я быстро устаю и грудь болит. Думала, сегодня вообще не усну, а уже засыпаю.

— Ничего страшного, ты еще только выздоравливаешь.

— Побудь со мной, крестная.

— Конечно.

Она указала на свой глаз, затем на сердце и наконец на меня.

— Опять язык глухих?

Кора кивнула. Я сделала то же самое: глаз, сердце, ты. И подняла два пальца. Кора улыбнулась. Я укрыла ее больничным одеялом.

— Тебе не холодно?

— Не-а.

— Извини, что не могла прийти раньше.

— Ничего, — сонно пробормотала Кора. — Хэлен приходила.

Я вздрогнула.

— Что?!

Кора не ответила.

— Кора!

Ее глаза закрылись, она уснула. Я тихо поцеловала ее в лоб и вышла из палаты.

Стоя на холодном тротуаре, я слушала вой сирены приближающейся к больнице «скорой».

— Маргерит, это Тесса. Пожалуйста, перезвоните мне…

— Ку-ку!

Я подпрыгнула.

— Бен! Ты чего не на работе?

— Отпросился — наврал, что болею. Как представил, что три дня тебя не увижу, и не выдержал. Давай сегодня побудем вместе.

— Где же ты был все это время?

— Сидел в «Старбаксе» и смотрел на двери больницы. Чуть не пропустил тебя — думал, ты там дольше пробудешь.

Я занервничала.

— Кора уснула.

— Ну так пойдем обедать.

— Скоро Билли вернется.

— И что?

— Она может увидеть нас.

— Подумаешь! Я пришел к Коре, тут мы и встретились.

Мы с Беном и Корой семь лет играли в счастливую семью, — но это были уже не игрушки.

— Сначала давай все проясним, Бен.

— Ты права, но… — Он приложил ладони к моим щекам. — Я не могу без тебя.

Я накрыла его ладонь рукой, прижалась к ней губами. Он притянул меня к себе и обнял за плечи, я уткнулась губами в его шею. Мы стояли среди бела дня на Фулхэм-роуд, возле лондонской больницы, и я не думала о том, что нас могут увидеть. Он поцеловал меня в лоб, я его — в щеку. С другой стороны, что тут такого? Мы и прежде так целовались. Но сейчас не могли остановиться. Бен осыпал поцелуями мое лицо, потом снова приложил ладони к щекам и прильнул к губам, так что у меня закружилась голова. Мы будто срастались телами и губами, которые отказывались подчиняться нам. Когда Бен наконец отстранился, я едва отдышалась.

— Вот поэтому нам пока нельзя встречаться, — задыхаясь, выговорила я.

— Я не выдержу, — сказал Бен.

— Всего-то три дня.

— Не смогу.

— Три дня — и все скажем Саше.

— И ты вся будешь моя.

— Вся. Твоя, — подтвердила я.

Бен сделал шаг прочь, но тут же оглянулся:

— Черт! Меня ждут три самых длинных дня в жизни.

Бен, может, и вправду извелся, а для меня эти три дня пролетели в мгновение ока. Я вернулась к близнецам, едва успев ко времени купания. Ночевать я осталась в доме Хэлен и три часа провисела на телефоне, споря с Маргерит, которая полностью узурпировала обязанности организатора похорон. Да, никто не должен был верить мне на слово, что Хэлен просила кремировать ее, и я была готова простить Маргерит пренебрежение к моим словам, если бы она из вредности не заказала службу, которая никак не могла понравиться ее дочери. А родные Нейла? Связалась ли с ними Маргерит? Известила ли о похоронах? Никаких попыток увидеть близнецов они не предпринимали. Знали ли они, что брак Нейла не был счастливым, а его жена пристрастилась к водке и колесам? Или им вообще было не до Хэлен с Нейлом?

Весь следующий день я провела с детьми. И третий тоже. Наверное, эти три дня пролетели так быстро потому, что казались мне сном. Несмотря на все разговоры о похоронах, я по-прежнему не верила в смерть Хэлен. И даже отрицала обстоятельства ее смерти. Думать о расставании с близнецами и о том, подойдут ли на роль родителей Клаудиа и Эл, я тоже не желала. Я отрицала все сразу.

Саша звонила три раза и оставляла сообщения, потому что я не могла подойти к телефону. Повторяла, что думает обо мне, спрашивала, чем мне помочь, советовала злиться, кричать, плакать, если мне надо выплеснуть эмоции, и предлагала себя в качестве жертвы. От каждого сообщения мне становилось хуже, и я с головой уходила в дела. Я обожаю своих подруг, но все они играют в моей жизни разные роли. На Самиру я привыкла дуться и злиться. Билли покровительствую по-матерински, Франческе жалуюсь. Вместе с Хэлен я рисковала. А у Саши обычно спрашивала совета, заряжалась от нее силой, примирялась со своими решениями. Я восхищалась ею и боялась потерять навсегда. Но если я действительно настолько ценю ее, почему не жертвую любовью всей моей жизни ради дружбы? День потери одной из близких подруг неотвратимо приближался. До меня постепенно доходило: получив Бена, я лишусь Саши. И неизвестно, кого еще. Я боялась похорон, но еще больше — следующего дня, боялась настолько, что все три дня металась, как курица без головы, лишь бы не думать. Но время не стоит на месте: двадцать восьмое все-таки наступило, а я даже не выбрала, как одеться на похороны Хэлен.

Роуз постучала в дверь моей временной спальни.

— Войдите.

Я стояла перед зеркалом в полный рост и смотрела на немолодую женщину в черном, а она глазела на меня. Всякий раз, поднимая голову, я встречала ее изучающий взгляд. Я ее не узнавала, а она меня явно знала. Мне хотелось видеть перед собой союзника, человека, который поможет мне продержаться ближайшие сорок восемь часов, подтвердит, что я поступаю правильно, — но в глазах зеркальной незнакомки читался только упрек. Мои слезы расстраивали ее, это было сразу видно, она начинала подбадривать меня — строила смешные рожи, показывала язык, делала из носа свиной пятачок, но никак не могла вызвать у меня улыбку. Я же видела, как она на меня смотрит, и понимала, что выражает этот взгляд. Незнакомка была недовольна мной, и самое ужасное — я догадывалась почему.