Поле бесчестья - Дэвид Вебер

Хонор Харрингтон не жалела о своих поступках, ибо совершила их, полностью отдавая себе отчет в том, каковы будут последствия. И прежде, и теперь она считала, что за справедливость стоит заплатить такую цену, хотя боль утраты оказалась сильнее, чем можно было предположить.

Хонор никак не реагировала ни на решение палаты лордов исключить ее из своих списков, ни на прозвучавшие на некоторых каналах обвинения в «жестоком» расстреле человека, в пистолете которого уже не было патронов. С точки зрения закона все это не имело никакого значения: выстрелив ей в спину, Юнг подписал себе смертный приговор, и кто именно, она или Кастеллано, привел этот приговор в исполнение, было важно только для нее самой.

Однако если она рассчитывала, что его смерть доставит ей радость, то напрасно. Радости не было, было лишь холодное, безжалостное удовлетворение фактом свершившейся наконец справедливости, мрачное ощущение завершенности и понимание того, что столь постыдная гибель стала естественным концом столь бесчестной жизни. Она сделала то, что должна была сделать, поступила так, как вынуждена была поступить, чтобы склонить чашу весов в нужную сторону, но это не принесло ей радости, ибо, осуществив возмездие, Хонор осталась без перспективы и цели, в преддверии унылой череды пустых и никчемных дней. В каком-то смысле Юнг тоже одержал победу: он отнял у нее Пола и заставил отказаться от карьеры – карьеры, которую она выстраивала на протяжении тридцати лет, от того единственного дела, которое наполняло ее жизнь смыслом.

Когда МакГиннес отсоединил последние разъемы модуля, поместил его в антигравитационный обруч и двое рядовых вынесли его в коридор, она тяжело вздохнула. Лафолле, посторонившийся, чтобы пропустить их, взглянул на свою госпожу.

– Вы готовы, миледи? – спросил человек, дважды спасший ей жизнь, и она, кивнув, тихо обратилась к стюарду:

– Мак?

– Конечно, мэм, – отозвался МакГиннес и поманил кота.

Прыгнув на подставленные руки, Нимиц перебрался на стеганый наплечник стюарда. Хонор не могла больше носить такой, пока не заживет ее рана. МакГиннес был уроженцем Мантикоры, а для жителя столичной планеты древесный кот – весьма солидная ноша, однако стюард с примечательной гордостью держался прямо. Он приблизил к Нимицу руку, и кот, демонстрируя доверие, потерся о его ладонь, как потерся бы о ладонь Хонор.

Мимолетно оглядевшись, Хонор взяла со стола черный берет, надела его и, взглянув в зеркало, поправила одной рукой. Внутренне она уже свыклась с потерей права на белый головной убор капитана звездного корабля, однако даже в изгнание намеревалась отправиться одетой по форме, в достойном офицера виде.

– Идите первым, Эндрю, – сказала она, и майор двинулся по коридору, однако, сделав лишь несколько шагов, остановился и вытянулся по стойке смирно. Достаточно было взглянуть на его широкую спину, чтобы понять, что майор удивлен.

Из-за угла шагнул рослый, на сантиметр выше Хонор, широкоплечий мужчина в мундире адмирала Королевского Флота Мантикоры.

– Дама Хонор, – приветствовал ее Хэмиш Александер.

– Адмирал, – откликнулась Хонор и еще сильнее закусила губу. Ей так хотелось избежать встречи с человеком, пытавшимся спасти ее карьеру от нее самой, что она, коря себя за трусость, отказалась ответить на два вызова, поступивших от Белой Гавани по коммуникатору. Слишком свежа была память о его гневе. В последнее время она немало думала о том, как много сделал этот человек для нее и ее карьеры, и мысль о том, что она подвела его и что он, возможно, видит в ней чуть ли не предательницу, казалась невыносимой. Ей и без того с избытком хватало горестей.

– Могу я поговорить с вами наедине? – тихо спросил граф.

Хонор поразилась просящим ноткам в его голосе. Ей хотелось ответить, что она не располагает временем, но она сдержалась. Адмирал явился к ней лично, прекрасно зная, что она не ответила на два его вызова, и как бы он к ней ни относился, она не имела права проявить столь вопиющую неучтивость.

– Разумеется, милорд, – отозвалась она, усилием воли убрав из голоса даже намек на чувства, и повернулась к своим сопровождающим. – Прошу подождать меня в коридоре.

МакГиннес, кивнув, встал рядом с Лафолле, а Хонор отступила назад, в каюту. Белая Гавань последовал за ней. Когда люк за его спиной закрылся, он обвел смущенным взглядом опустевшую, уже потерявшую обжитой вид каюту, прокашлялся и, помешкав, спросил:

– Ну, и куда вы теперь?

– На Грейсон, – ответил она, пожав плечами, и пригладила пальцами правой руки лацкан капитанского мундира. Флот сохранил за ней право на ношение мундира, равно как и на личного стюарда, хотя, выскажи Мак намерение покинуть ее, она не стала бы препятствовать. Несмотря на шумный скандал, оснований для увольнения капитана Харрингтон со службы не было, и в официальном письме из Адмиралтейства ее «с сожалением» уведомляли о том, что в настоящее время Флот не располагает подходящими для нее командными вакансиями. Иными словами, ее выводили за штат с половинным жалованием, и Хонор порой спрашивала себя, не лучше ли ей просто уйти в отставку.

– Грейсон, – пробормотал Александер. – Неплохо. Вам нужно пересидеть где-нибудь подальше, пока все утрясется.

– Я намерена лететь на Грейсон не для того, чтобы что-то там «пересиживать», милорд, а по той простой причине, что хочу приносить хоть какую-то пользу, – ответила она, не сумев на сей раз скрыть горечь в голосе.

Он поднял на нее глаза, и она, высокая, стройная и вместе с тем уязвимая, вызывающе выпрямилась перед ним посреди недавно принадлежавшей ей каюты.

– Вы были правы, милорд, – хрипло продолжила она. – Вы честно предупредили меня обо всем, что должно произойти. Я… – Хонор отвела взгляд, сглотнула, но заставила себя снова поднять глаза. – Я знаю, что разочаровала вас, сэр. И… сожалею об этом. Не о сделанном, а о том, что этим подвела вас.

– Не стоит, – тихо ответил он и, поймав ее недоумевающий взгляд, спросил: – Дама Хонор, вы знаете, почему я так разозлился на вас, когда вы отказались выполнить мой незаконный приказ?

– Потому что понимали: это будет концом моей карьеры, – ответила она, проглотив ком в горле.

– Чушь! – фыркнул Хэмиш, и Хонор вдруг вздрогнула, как от укола.

– В чем дело? – спросил он, увидев в ее глазах боль.

– Когда адмиралу – адмиралу Курвуазье – случалось услышать от меня глупость, он произносил именно это слово, сэр, – печально пояснила она.

– Вот как? – Кисло улыбнувшись, Белая Гавань коснулся рукой ее здорового плеча. – Ничего удивительного, мне тоже доводилось слышать от него это словечко. Он был прекрасным человеком, Хонор. Хорошим учителем, замечательным другом – и к тому же имел удивительно верный глаз. Мог с первого взгляда определить любую звезду, и в людях разбирался, и… – граф заглянул ей в глаза, – и сейчас, думаю, он гордился бы вами еще больше.