Волшебники: антология - Майк Эшли

Водяная гладь задрожала. Сначала волшебник почувствовал ее кожей — по бедрам плеснула мелкая волна, щекочущая, как прикосновение меха. А затем он увидел, как вся поверхность пруда подернулась рябью. Нет, не те слабенькие круги, которые разбежались от него самого, — они уже улеглись, — а сильная волна, и еще раз, и еще, и еще.

"Где?" — прошептал он, а потом громче произнес одно слово на языке, который понимало все сущее, не имевшее иного наречия.

Ответом ему было молчание. Вдруг из черной вспененной воды выпрыгнула рыба, серовато-белая, длиной в руку, и отчетливо, звонко выкрикнула на том же языке: "Явед!"

Волшебник стоял в воде. Он вспомнил все имена Гонта, название каждого утеса, склона, ущелья, и через мгновение понял, где находится Явед. Это было место, где гребень горы Гонт раздваивался, — в горах над городом, в глубине острова. Там была сердцевина беды. Землетрясение, которое возникнет оттуда, может разрушить город, вызвать лавину и цунами, заставить скалы, образующие бухту, соединиться, как две ладони при хлопке. Далее затрясся, задрожал с головы до ног, как вода в пруду.

Старик развернулся и направился к берегу, теперь уже не заботясь о том, что нарушает тишину плеском и пыхтением. Волшебник зашлепал по тропинке через камыши, пока не добрался до сухой земли, заросшей жесткой травой, пока не услышал комариный писк и стрекот цикад. Тут он тяжело плюхнулся наземь: ноги его не держали.

"Нет, так не пойдет, — сказал он сам себе на ардическом, потом добавил: — Я не могу этого сделать". — И еще чуть погодя: "Я не смогу это сделать в одиночку".

Далсе пребывал в такой растерянности, что, когда решил позвать Молчуна, не сразу вспомнил первые строки заклинания, которое шестьдесят лет знал назубок. Потом волшебнику показалось, что он вспомнил нужные слова, но вместо этого Далсе начал Великое заклинание, с которым обращаются лишь к мертвым, и оно заработало, прежде чем старик осознал, что делает, остановился и, слово за словом, расплел заклятие.

Он выдернул пучок трапы, обтер им ноги — замарался грязью выше колен. Грязь еще не успела засохнуть, поэтому лишь размазалась. "Ненавижу грязь", — прошептал Далсе. Стиснул зубы и отбросил пучок травы. — "Грязь, грязь, земля", — произнес он, похлопывая землю, на которой сидел. Затем медленно и очень осторожно начал произносить заклинание призыва.

…На оживленной улице, которая вела в запруженные людьми верфи Гонтийского порта, как вкопанный остановился волшебник Огион. Его спутник, капитан корабля, прошел еще несколько шагов и, остановившись, увидел, что Огион разговаривает с воздухом.

— Конечно, приду, учитель! — воскликнул волшебник. Прислушался и спросил: — Когда?

Потом помолчал некоторое время, сказал в пустоту что-то на непонятном капитану языке и сделал жест, от которого воздух на мгновение как будто потемнел.

— Простите, капитан, — заявил волшебник, — но ваши паруса я сейчас заколдовать не смогу. Надвигается землетрясение. Я должен предупредить горожан. А вы ступайте и сообщите всем в порту, скажите, чтобы все суда, какие на плаву, немедленно выходили в море. И чтобы обязательно шли за Сторожевые Утесы! Удачи вам.

Он развернулся и стремительно, как олень, помчался обратно, вверх по улице, в гору, — высокий, жилистый мужчина с жесткими седеющими волосами.

Гонтийский порт стоит на внутреннем крае узкой длинной бухты между крутыми берегами, образующими нечто вроде подковы. Вход в бухту расположен меж концов этой подковы — двух скал, которые называются Врата Гонта или Сторожевые Утесы. Расстояние между ними не превышает ста локтей. Таким образом, гонтийцы надежно защищены от нападений пиратов, но эти же скалы сделали их заложниками землетрясений: длинная бухта продолжает геологический разлом в земле, и открытые челюсти всегда могут сомкнуться.

Сделав все возможное, чтобы предупредить горожан, оповестив портовую стражу и стражу ворот, которой надлежало предотвратить панику и давку на дорогах, ведущих из города, Огион поднялся на самый верх портового маяка, заперся, поскольку к нему ломились все сразу, и отправил своего призрачного двойника к Черному пруду, что на Семировом лугу.

Старый учитель Огиона сидел на земле неподалеку от пруда и ел яблоко. На траве у его ног белели яичные скорлупки, а сами ноги были покрыты коркой засохшей грязи. Подняв глаза и заметив двойника Огиона, Далсе улыбнулся — широко и радостно. По как же он сдал! Каким старым выглядел! Огион по занятости не виделся с учителем больше года; в Гонтийском порту у него всегда было полно дел: услуги и богачам, и беднякам — и ни минуты свободной, не говоря уже о том, чтобы побродить по лесистым склонам горы Гонт или посидеть у очага в Ре-Альби со старым учителем Гелетом, помолчать, послушать, побыть в покое. Гелет совсем состарился, ему сейчас было под восемьдесят. И он боялся. Старик радостно улыбнулся, увидев Огиона, но на лице его был страх.

— Думаю, нам надо сделать вот что, — без всяких околичностей начал старый волшебник, — не дать разлому сомкнуться. Ты будешь на Вратах, а я на внутреннем конце, в горе. Поработаем вдвоем — понял? Должны управиться. Я прямо чую, как оно будет, а ты?

Огион покачал головой. Он заставил своего двойника опуститься на траву и устроиться рядом со старым Гелетом, хотя, когда двойник сел, ни одна травинка даже не шелохнулась.

— Я смог только поднять в городе панику и выслать все суда из бухты, — сообщил он. — Что вы чувствуете? Как именно?

Это были сугубо ремесленные вопросы, которые волшебник мог задать только волшебнику. Гелет помедлил, прежде чем ответить.

— Я научился этому у Ардо, — сказал он и вновь умолк. Он никогда не рассказывал Огиону о своем учителе — волшебнике, который не пользовался на Гонте известностью, или, возможно, если и пользовался, то лишь дурной славой. Огион знал только, что Ардо никогда не учился в школе на острове Рок, а проходил обучение на Перрегале и еще — что с его именем была связана какая-то тайна, кажется постыдная. Несмотря на то что для волшебника Гелет был разговорчив, кое о чем он молчал как могила. Поэтому Огион, уважавший и ценивший молчание, никогда не расспрашивал Гелета о его учителе.

— Эта магия не того толка, что на Роке, — объяснил старик — суховато и будто через силу. — Но равновесия она не нарушает. Никакой грязи.

Он всегда так говорил о злой, черной магии, о порче, о проклятиях, о сглазе — "грязное дело".

Гелет помолчал, подбирая слова, и продолжил:

— Грязь. Земля. Горы. Камни. Это земляная магия. Уходит, понимаешь, в самые корпи. Древняя. Очень древняя. Как сам остров Гонт.