Василий Тёркин - Петр Боборыкин

- Василий Иваныч, - особенно тихо, точно на исповеди, заговорил Хрящев, наклонившись к нему и держа за повод лошадь, - не судите так горько. Мужик обижен лесом. Поспрошайте - здесь такие богатства, а чьи? Казна, барин, купец, а у общины что? На дровенки осины нет, не то что строевого заказника... В нем эта обида, Василий Иваныч, засела, все равно что наследственный недуг. Она его делает равнодушным, а не другое что. Чувство ваше понимаю. Но не хочу лукавить перед вами. Надо и им простить.

Ничего не возражал Теркин. Простые, полные задушевности слова лесовода отрезвили его. Ему стало стыдно за себя. Хрящев указал на истинную причину того, что его возмутило до слез. Он радеет о родных богатствах... А кому ими пользоваться, хоть чуточку, хоть на свою немудрую потребу?.. Разве не народу?

Он быстро поднялся, нагнулся над Хрящевым, положил ему руку на лысую и влажную голову, всю засыпанную пеплом и черную, точно сажа.

- Спасибо, Антон Пантелеич! Это так!.. А все-таки надо их пришпорить.

- Все кончено!.. Верьте слову, дальше не пойдет огонь... Выхватило сотню-другую десятин. Дело наживное. Была бы только голова на месте да душа не теряла своего закона. Оставим лошадь здесь, стреножим ее. Сюда огонь не дойдет. Верьте слову!

- Верю! - вскричал Теркин и - не выдержал - поцеловал своего лесовода.

XXXVII

- Ты должна это сделать для отца твоего. Его приятель и сослуживец в таком положении. Ты хоть каплю имей дворянского чувства.

Павла Захаровна пропускала эти слова с усилием сквозь свои тонкие синеватые губы и под конец злобно усмехнулась.

Саню призвали в гостиную. В кресле сидела старшая тетка; младшая, с простовато-сладким выражением своего лоснящегося лица, присела на угол одного из длинных мягких диванов, обитых старинным ситцем.

С полчаса уже старшая тетка говорит Сане, настраивает на то, чтобы она подействовала на своего жениха. Когда ее позвали, она испугалась, думая - не вышло ли чего- нибудь? Вдруг как ее обручение нарушено? Отец в последние дни ходил хмурый и важный, все молчал, а потом заговорил, что надо торопиться поправкой дома в той усадьбе, чтобы тотчас после их свадьбы переехать. Тетка Павла поддакивала ему и даже находила, что будет гораздо приличнее для Черносошных перебраться до свадьбы, а не справлять ее в чужом доме, где их держат теперь точно на хлебах из милости!

Василий Иваныч после пожара два раза ездил в губернский город и дальше по Волге за Нижний; писал с дороги, но очень маленькие письма и чаще посылал телеграммы. Вчера он только что вернулся и опять уехал в уездный город. К обеду должен быть домой.

Она так испугалась, что в первые минуты даже не понимала хорошенько, о чем говорит тетка Павла.

Теперь поняла. Предводителя Зверева посадили в острог. Его обвиняют в поджоге завода для получения страховой премии. "Вася", - она про себя так зовет Теркина, - уже знал об этом и сказал ей перед второй своей поездкой: "Петьке Звереву я его пакости никогда не прощу: мало того что сам себе красного петуха пустил, да и весь заказник мог нам спалить".

И много потом говорил гневного о "господах дворянах", которые по всей губернии в лоск изворовались; рассказывал ей теплые "дела" в банке, где председатель тоже арестован за подлог, да в кассе оказалась передержка в триста с лишком тысяч.

Она не могла ему не сочувствовать... Что ж из того, что она дворянка? Разве можно такие дела делать - мало того что транжирить, в долги лезть, закладывать и продавать, да еще на подлоги идти, на воровство, на поджигательство? Этот Зверев и до подлога растратил сорок тысяч сиротских денег.

А вот от нее требуют, чтобы она "добилась" от своего жениха - шутка сказать! - внесения залога за Зверева. Почему же сам отец не вносит? Деньги у него теперь есть или должны быть. Они с ним товарищи, кажется, даже в дальнем родстве.

- Ты как будто все еще не понимаешь? - раздался более резкий вопрос Павлы Захаровны. - Что же ты молчишь?

- Я не знаю... тетя. Василий Иваныч сам...

- Сам!.. Как ты это сказала? Точно горничная девка - Феклуша какая-нибудь или Устюша. Он в тебя влюбился, а ты сразу так ставишь себя. Значит, тебе твой род - ничего: люди твоего происхождения!.. Вот и выходит...

Павла Захаровна не договорила и махнула рукой. Сестра ее поняла намек, и ей стало жаль Санечку - как бы Павла чего-нибудь не "бацнула" по своей ехидности. Она грузно поднялась, подошла к ней, обняла ее и начала гладить по головке.

- Милая моя! Как же ты так на себя смотришь? У тебя амбиции нет, маточка. Жених тебя обожает, и ты слово скажи - сейчас же тебе все предоставит, хоть птичьего молока.

"Ну, нет!" - убежденно подумала Саня и без всякой досады. Ее то и влекло к жениху, что он с характером, что у него на все свои мысли и свои слова.

- Колокольчик!..

Саня рванулась от тетки Марфы к дверям и, проходя мимо Павлы Захаровны, торопливо шепнула:

- Тетя, я скажу, если вам и папе угодно...

- То-то! И не с глазу на глаз, а теперь, здесь... Слышишь?

- Хорошо!

В гостиную она привела Теркина прямо из передней.

Он прошел бы к себе во флигель умыться, но она ему на ухо шепнула:

- Пожалуйста!.. Милый!.. Для меня!

Он с недоумением поглядел на нее, но не возражал больше. Из города вернулся он недовольный - это она сейчас же почуяла. Наверное и там к нему с чем-нибудь приставали. Точно он в самом деле какой миллионщик; а у него своих денег совсем немного - он ей все рассказал на днях и даже настаивал на том, чтобы она знала, "каков он есть богатей".

Одного взгляда на Павлу Захаровну достаточно было, чтобы распознать какой-то семейный "подход". Она поздоровалась с ним суховато, к чему он уже привык. Марфа при сестре только приседала и омахивалась платком. В гостиной было очень душно.

Саня усадила его на тот же диван, где сидела Марфа, только на другом конце.

- Вы прямо из города? - спросила она его, и ее тон сейчас выдал ее.

- Оттуда, - ответил Теркин спокойно.

- Про Петра Аполлосовича ничего нового не слыхали?

- Ничего!.. Я по своим делам.

Он начал понимать.

- Его посадили!

Саня выговорила это вполголоса, отвернувшись к нему от тетки Павлы.

- Значит, за дело!

Протянулась пауза. Саня в спине своей чувствовала понукающий взгляд Павлы Захаровны.

- Он ведь ваш товарищ был в гимназии? - заговорила Саня и не докончила.

Взгляд Теркина смутил ее, и она начала краснеть.

- Был, - ответил он менее спокойно, оглядел всех и остановил взгляд на Павле Захаровне.

- Пожалейте его!.. Он в остроге сидит!.. Милый!

Стремительно выговорила это Саня и поникла головой под его плечом.

Теркин увидал в дверях Ивана Захаровича, почему-то в длинноватом парадном сюртуке, доверху застегнутом.

"Подстроили Саню!" - подумал он шутливо, но ощутил в то же время досаду на свою невесту за такую подстроенную сцену.

Иван Захарыч мог слышать последние слова дочери. У него в лице и выражение было такое именно, что он слышал их и ждет, какой эффект произведет просьба Сани на его будущего зятя.

Бесцветные глаза на этот раз как будто даже заискрились. В них Теркин прочел:

"Посмотрим, мол, какие ты шляхетные чувства выскажешь. Тянешься на линию землевладельца и чуть не важного барина, а поди, остался как есть кошатником и хамом!"

Внутри у него защемило. Он встал, немного отстранив рукой Саню, подошел к дверям и поздоровался с Иваном Захарычем молча, пожатием руки.

- Саня просит Василия Иваныча, - начала тетка Павла бесстрастно и веско, - помочь своему товарищу по гимназии, Петру Аполлосовичу, в теперешней беде.

- Василий Иваныч, - отозвался Иван Захарыч, кажется, не в особенно приятельских чувствах к своему товарищу. Пожалуй, и не знает до сих пор, в каком он положении.

- Слышал сейчас, - ответил Теркин немного резче и заходил по комнате в другом ее углу. - То, что я сказал Александре Ивановне, то повторяю и вам, Иван Захарыч: должно быть, не зря арестовали Зверева и в острог посадили. Особенно сокрушаться этим не могу-с, воля ваша. Разумеется, от тюрьмы да от сумы никому нельзя открещиваться... Однако...

Он хотел сказать: "заведомым ворам мирволить не желаю", но вовремя воздержался. Зверев сам ему открыл о своей растрате. Было бы "негоже" выдавать его, даже и в таком семейном разговоре. Слышал он еще на той неделе, что Зверева подозревают в поджоге.

- Позвольте спросить, - продолжал он, подходя ближе к Ивану Захарычу, - по какому же делу он попал в острог?

- Донесли... будто он поджег завод для получения страховой премии.

Иван Захарыч повел плечами.

- И вы не считаете его на это способным? - спросил в упор Теркин.

- Не считаю-с!.. Дворянин может зарваться, легкомысленно поступить по должности... Но пускать красного петуха...

- Вы такой веры?.. Ну, и прекрасно. Но опять что же я-то могу во всем этом? Мы были товарищи, но вам ведь неизвестно, в каких мы теперь чувствах друг к другу. Довольно и того, что от него нашему обществу убыток нанесен с лишком в десять тысяч рублей. А не заключи мы с вами как раз перед тем сделки - вы бы пострадали. Будь это за границей, против него помимо уголовного преследования начали бы иск. А я - представитель потерпевшей компании - махнул рукой, хотя, каюсь, сгоряча сам хотел начать расследование - почему это завод загорелся точно свеча, когда работы в нем никакой не было! Как же прикажете ему помогать?