Ожоги сердца - Иван Падерин

— Нерестилище тайменей и нельм… В былую пору здесь, на Мраморной, запрещалось рыбакам даже останавливаться, — напомнил Василий Елизарьев.

С тоскливыми думами и грустным настроением мы прошли красивые перекаты перед Пегими горами — на них почему-то раньше обычного желтеет листва берез, хвойные деревья оголяются, зеленые гряды кедрача перемежеваны полосами серых камней-оползней, и потому эти пятнистые горы обрели такое название; прошли отлогий поворот, где Кия снова вышла на свой северный курс; на широкой отмели увидели бурого медведя, который брел по воде, похоже, «рыбачил» и, заметив нас, рыбаков на лодке, которые, по его воображению, оставили здесь реку без рыбы, повернулся к нам грудью — так он вступает в борьбу за свою жизнь, — рявкнул, как бы говоря «иду на вы», но, видя, что наши лодки, ничем не угрожая ему, прижимаются к левому берегу, закосолапил по мели к правому.

Вот кого надо научить бороться с браконьерами.

От досадных размышлений о браконьерах будто потускнела красота реки и окаймляющих ее лесов и гор. Сын уже застегнул футляры своих фотокамер. Скучновато стало и мне, хоть вот-вот должна состояться встреча с самой интересной полосой моей молодости — с живописной долиной, где во второй половине тридцатых годов раскидывался пионерский лагерь Первомайского приискового управления и я, старший пионервожатый, верховодил в долине действиями условно названных взводами, ротами и батальонами «воинов» в пионерских галстуках — таежных детей и подростков.

После устья Талановки — мелкой, каменистой речушки, как мне кажется, с лечебной водой, потому что за три сезона не было зарегистрировано ни одного желудочно-кишечного заболевания, хоть весь лагерь пил сырую талановскую воду, а всякие царапины и ссадины на ребячьих ногах после мытья в этой речке заживали в считанные дни, — обозначились поклевки серебристых хариусов. Вроде и они, хариусы, знают лечебные свойства Талановки и прибиваются сюда после отравления в ямах. И нам стало чуть веселее.

Поднимаемся на берег, окидываем взглядом территорию бывшего лагеря. Долина стала неузнаваемой. Стадион, беговые дорожки, волейбольные площадки, секторы спортивных снарядов, курганчик для торжественных костров, бугорок с трибуной и мачтой с лагерным флагом — все заросло кустарниками краснотала и густой травой. На местах, где красовались стены из сосновых бревен корпуса с палатами для девочек и мальчиков, столовая, кухня, баня, буйствует бурьян. И здесь все сровняло время?..

Нет, не сровняло. Сколько было походов в горы, через перевалы по неизведанным таежным тропам, ночных «тревог» с выходом на оборонительные позиции лагеря против «разбойников», заранее запрятанных в трущобах косогора! Часто ребята сами придумывали игры на преодоление страха. В ущелье Телефонного ключа есть пустотелые скалы. Среди них бывает даже взрослому жутковато: ударишь молотком по камню — и сию же секунду скалы отзываются так, будто сотни молотобойцев начали дробить камни; крикнешь «ау!» — оглушительное эхо катится по ущелью так, что хоть уши зажимай. В дни и ночи перед дождями в этом ущелье даже птицы умолкают, боятся эха своих голосов, а если сам царь тайги — медведь забредет сюда и нечаянно рявкнет, то его от испуга прохватывает медвежья болезнь и он убегает отсюда без оглядки. И, зная об этом, смелые пареньки вместе с вожатым приводили туда робких, устраивали там ночлеги и целыми ночами выгоняли, как они говорили, чертей из скал и трусость из душ робких — таежная академия смелости.

А состязания по различным видам спорта! Без этого не проходил ни один день лагерной жизни. Не случайно на районной спартакиаде школьников в тридцать седьмом году команда с Талановской долины выиграла первые места почти по всем видам и завоевала Красное знамя победителей района по спорту. Про ребят и девочек из этого лагеря говорили: они сильны и проворны, как медвежата, быстры, как лосята, цепки, как рыси, прыгучи, как козы, по футбольному полю носятся быстрее ветра, гранаты бросают далеко и точно, стрелы из луков посылают в центр мишени. Одним словом, таежники…

Спартакиада проходила в степной части района, на Тисульской равнине, на окраине районного центра. Такое не забывается, и время не в силах сровнять и размыть память о деяниях той поры. Вспоминая то время, я как бы вижу перед собой Мишу Лиморева — победителя бега на пять тысяч метров, погибшего в сорок третьем на Северном Донце; футболистов Ваню Корнеева и Васю Култаева, погибших в сорок первом под Москвой; Мишу Бутылина — победителя по метанию гранаты, погибшего в сорок втором в Сталинграде; спринтера Гену Степанова, погибшего на Мамаевом кургане; братьев Парыгиных, Пашу и Мишу, обеспечивших победу команде по стрельбе из лука, погибших в сорок четвертом на Вислинском плацдарме; рослого метателя диска Костю Бердышева, погибшего в боях за Сталинградский вокзал; Илюшу Наумова, погибшего при штурме Берлина; отличных прыгунов в длину и высоту, футболистов, волейболистов Степу Смердина, Леню Потапова, Гавришу Санникова, Сережу Кузнецова, Тимошу Рязанова; девочек-спортсменок — Марию Таран, отмеченную орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», Аню Иванову, Таю Суханову, Лену Фомину, Люсю Шушакову, отмеченных в списках награжденных на разных фронтах Отечественной войны, но исключенных из списков живых.

Здесь, на Талановской долине, были хорошие закоперщики разных состязаний и вылазок в тайгу с ночевками: Дмитрий Лобанов, ныне доктор наук, все еще мечтающий поиграть в футбол правым крайним в сборной лагеря; кудряш Коля Мулико, ныне подполковник в отставке; Миша Черданцев, ныне мастер спорта по гимнастике; авиамоделист Боря Пургин, ныне горный инженер. Вспоминаю неутомимого волейболиста Аркадия Щербакова, ныне заслуженного артиста РСФСР; чемпиона лагеря по шахматам Диму Култаева, теперь председателя Комитета радио и телевидения области, вратаря Володю Елизарьева, ныне инженера-строителя на КАТЭКе, неутомимого затейника, гармониста Петю Тарханова, теперь пенсионера… Я встречаюсь с ними в Москве, и все они помнят, что им дали былые «забавы» в таежном лагере на берегу реки Кии. И здесь я как бы вновь слышу голос Дмитрия Петровича Лобанова:

— И на фронт мы уходили по-таежному, на плотах. Сбили три плота и по десять — двенадцать человек на каждом двинулись без оглядки. Сноровку-то обрели еще в пионерские годы.

…С километр ниже устья Талановки мы остановились на ночевку. Палатки поставили на берегу раздольного разлива Кии. Здесь мне все знакомо — и очертания заливчиков, и родничковые ключи, и груда камней, напоминавшая мне, что тут была печка-каменка, на которой грел чай и варил уху мой отец. Тут стояла его рыбацкая избушка. Он был слеп, но умело вылавливал хариусов и тайменей. Леску из конского волоса держал на пальце, и ни одна поклевка не пропускалась без подсечки. Все делал на ощупь, по чутью. Построить избушку ему помогли спортсмены-школьники, которых он привлекал к себе неистощимым запасом сказок. И в годы войны он обитал в этой избушке с половодья до ледостава. Навещали его здесь младшие дочери и брат моей жены Коля Таран. Отец подкармливал семью рыбой.

Сын и я развернули спальные мешки возле груды камней, где спал отец. И привиделся мне такой сон, что я и сегодня, вспоминая о нем, робею, как перед судом совести. Но сон есть сон.

…Повторная атака на Зееловские высоты погасла на полпути, в первой косогорной траншее противника. Бегу во второй батальон. Там какое-то замешательство. Бегу короткими рывками от воронки к воронке. Вскакиваю. Падаю. И вдруг вижу: рядом со мной лежит офицер. Лежит на спине. Странно: в атаке падают вниз лицом, головой к противнику, а этот упал навзничь. Пуля пришлась ему в затылок. Лицо искалечено, но я узнаю его: это командир взвода из маршевой роты, которая прибыла в полк накануне наступления.

Как сурово обошлась с ним судьба в конце войны. Молодой, красивый парень. Но почему убит в затылок?

Судя по всему, он шел впереди. Значит, он был храбрым человеком. Значит, придется выводить целую роту из боя и начинать следствие. Досадно.

Добираюсь до траншеи, в которой застрял батальон. Спрашиваю: где лейтенант такой-то? Отвечают: должен быть справа, в роте автоматчиков. Нахожу первый взвод роты автоматчиков. Неужели и тут не знают, что лейтенант не просто отстал от роты, а убит в затылок? Меня уже трясет, от возмущения пересохло в горле, проклинаю себя: какой же ты слепой замполит полка, если проглядел заговор целой роты против храброго офицера… Спрашиваю: где лейтенант, что с ним? Ответа не слышу, только замечаю, кое-кто пожимает плечами, многие прячут от меня глаза. И тут, как часто бывает во сне, передо мной вырастает отец. Он, как в сказке, прозрел и берет меня за плечи.

«Не смей, не смей подозревать своих сталинградцев». — Отец дышит мне в ухо. Я улавливаю смысл его шепота: открой глаза и посмотри на тех, кто укрывается от твоего взгляда; посоветуй этим солдатам поднять лейтенанта, их трое, они знают, где он упал, а утром дай им задание — забросать гранатами пулеметную точку на правом фланге. Они должны выполнить твою задачу. Иначе трибунал, трибунал…