Одинокая звезда - Ирина Касаткина

– Димочка, не уходи! – закричала Лена. – Умоляю, вернись!

Но он не слышал ее. Выскочил из квартиры, слетел с лестницы и выбежал из парадного. Кинувшись к окну, Лена увидела, как он пронесся через двор и скрылся за воротами.

Не надо! – вспомнила она. – Опять не надо. Значит, у него уже так было. Наверняка, с Мариной. Как и я, она не смогла решиться. И он ее бросил. И теперь, наверно, бросит меня тоже. Как я буду жить без него? Как я теперь ее понимаю! Боже мой, что я наделала!

Она закрыла лицо руками и горько заплакала. И сейчас же в прихожей загремел звонок.

Вернулся! – обрадовалась Лена и бросилась открывать. Но едва она повернула колесико замка, как дверь распахнулась, сильно толкнув ее, и в прихожую ворвался разъяренный Гена. Он захлопнул дверь, схватил ее за руку, затащил в комнату, бросил на ковер и своей широкой ладонью буквально припечатал к нему.

– Что здесь произошло? – вскричал он, нависая над ней. – Что он с тобой сделал, этот скот? Говори! Почему ты плакала?

– Не твое дело! – возмутилась Лена, пытаясь подняться. – Отпусти меня сейчас же! Что ты себе позволяешь!

– Говори! – повторил он и придавил ее к полу второй рукой. Освободиться от них не было никакой возможности. Как будто на нее наступил слон.

– Пусти меня! Ничего он мне не сделал.

– А вот это я сейчас проверю!

И он с силой рванул блузку на ее груди. Пуговицы горохом посыпались на ковер.

– Не смей!

Ее взгляд стальным клинком уперся ему в лицо. Его губы ощутили лишь узкую полоску втянутых губ.

– Не смей, – тихо повторила она, вложив в эти слова все свое презрение.

– А если посмею?

– Не посмеешь!

– А если посмею?

– Не посмеешь! А если посмеешь, пожалеешь. Очень сильно пожалеешь!

«Грузинка!» – с ненавистью подумал он, отпуская ее. Ему не нужно было ее тело. Что там того тела – одна кожа да кости. Ему нужна была ее душа. Ее любовь.

Она села, придерживая блузку на груди, и свободной рукой принялась собирать застрявшие между ворсинок пуговицы. Присев, он стал ей помогать.

В дверь опять позвонили.

– Открой, – сказала она, не глядя на него. – Если это Юра, скажи, у меня голова болит. Пусть завтра приходит. И захлопни дверь с обратной стороны!

Гена открыл – и в прихожую влетел Дима.

Убежав от нее без памяти, он пришел в себя только возле своего дома – и ужаснулся содеянному. Что он наделал! Как он мог? – ведь он дал себе слово! Она же девочка – он напугал ее до смерти. Даже заплакала!

Неужели он потерял ее навсегда?

Вдруг он вспомнил: она что-то кричала ему вслед. «Димочка, вернись!» – вот что она кричала. Димочка! Значит, она все еще любит его, идиота. Просила, умоляла вернуться. А он бросил ее в такую минуту! Вот болван!

И круто повернувшись, он понесся назад.

Увидев открывшего ему дверь Гену, Дима обомлел. Что он здесь делает – этот «друг детства»? Тоже явился ее утешать? Зачем Лена его впустила?

– Что ты здесь делаешь, сволочь? – закричал он. – Когда ты оставишь ее в покое? Что тебе нужно от нее?

– То же, – сквозь зубы процедил Гена. – То же, что и тебе.

Он внутренне собрался и принял боевую стойку.

– Ах ты, сволочь!

Вне себя от ярости Дима кинулся на него. Но его подбородок мгновенно напоролся на встречный мощный удар Гениного кулака. Получив удвоенный импульс, Димина голова откинулась назад и врезалась затылком в зеркало, висевшее на стене прихожей. Со звоном посыпались осколки. Но, падая, Дима успел схватить Гену за ногу и с силой рванул на себя. Чтобы удержать равновесие, Гена ухватился за вешалку, и та опрокинулась, накрыв их пальто и куртками.

В полуторачасовом перерыве между последней лекцией и заседанием кафедры Ольга решила сбегать домой перекусить. Повернула ключ в замке, но дверь почему-то не открывалась. Что-то держало ее изнутри, и из прихожей слышались какие-то странные звуки – как будто там с проклятиями тягали тяжелые мешки.

Наконец, дверь поддалась, и ей удалось протиснуться внутрь. Картина, которую она увидела, надолго врезалась ей в память.

На полу под вешалкой, накрытые верхней одеждой, сопя и пыхтя, мутузили друг друга соперники – Гена и Дима. На стене висело то, что осталось от большого овального зеркала, купленного совсем недавно. А у стены прихожей с растрепанным видом стояла ее дочь и, прикрыв рукой рот, взирала на происходящее расширенными от ужаса глазами.

– Прекратить! – скомандовала Ольга, пытаясь поднять вешалку. – Встать! Марш в комнату! Елена, помоги мне.

Красные Гена и Дима медленно встали. Гена хотел руками собрать осколки, но Ольга не позволила.

– Я сказала: марш в комнату! Без тебя управимся.

Соперники прошли в гостиную и сели по разным углам. Следом вошли Ольга с Леной.

Некоторое время Ольга молча смотрела на них. Хороши! Как два разъяренных петуха – все перья дыбом. Дима трогает затылок, на пальцах кровь – значит, это им он разбил зеркало.

– Елена, принеси вату, перекись водорода, бактерицидный лейкопластырь и йод. И ножницы, – велела она дочери. – Ну-ка, герой, давай сюда свой затылок.

Она осмотрела ранку. Ранка была небольшая, но еще кровоточила. Ольга срезала немного волос, промыла ее перекисью и приложила ватку с йодом. На Димином лице не дрогнул ни один мускул. Все происходило в полном молчании.

– Придется тебе походить с лейкопластырем на затылке, – сказала она, – иначе можешь инфекцию занести.

– Я его все равно сдеру, – мрачно пообещал Дима, – лучше не приклеивайте.

– Ну, как хочешь. Подержи еще немного ватку, чтобы кровь свернулась.

– Картина мне в целом ясна, – обратилась она ко всей компании. – Я сейчас задам самый главный вопрос, который должен снять все остальные. Лена, кого из этих молодых людей ты любишь?

– Диму, – быстро ответила та.

– Ты понял? – повернулась Ольга к Гене, мельком скользнув взглядом по просиявшей Диминой физиономии.

– Она ошибается, – не моргнув глазом, уверенно ответил Гена. – Ошибался же этот подонок, когда говорил, что любит Марину. А еще раньше – Ирку Соколову. А еще раньше – какую-то Дашу и прочих. Почему же Лена не может ошибаться?

– Это не твое дело! – возмутилась Лена. – Тебя это совершенно не касается!

– Помолчи, Лена, – остановила ее Ольга. И тут она заметила, что дочь придерживает одной рукой блузку, на которой не осталось ни одной пуговицы.

– Кто это сделал? – холодея, спросила Ольга.

– Мамочка, все в порядке, – быстро отозвалась Лена, увидев ее бледнеющее лицо. – Ничего не случилось.

– Кто это сделал? – повторила Ольга. – Кто посмел?

– Это я, – признался Гена, – извините, погорячился. Пусть снимет, я пришью.

– Я тебя, гад, самого пришью! – Дима рванулся к нему, но зацепившись за ловко подставленную Геной ногу, растянулся на полу во весь рост.

– Так! – Ольгу душил гнев на них обоих. – Слушайте внимательно – я два раза повторять не стану. Вы сейчас дадите мне честное слово, что больше никогда, – вы слышите? – никогда не допустите из-за моей дочери рукоприкладства. И если еще хоть раз между вами из-за нее возникнет драка, я не стану выяснять, кто виноват. Но тогда ни один из вас больше не переступит порога этой квартиры и с моей дочерью не будет иметь ничего общего. Я ей запрещу – а она меня всегда слушалась.

Итак! Дима, ты обещаешь ни при каких обстоятельствах не драться с Геной?

– Обещаю, – тяжело вздохнув, выдавил Дима. А что ему оставалось? Он как-то сразу поверил в Ольгину угрозу. Лишиться из-за этого гада Лены – еще чего!

– Даешь честное слово?

– Даю.

– Гена, ты? – Ольга посмотрела на того, кто всю жизнь был преданным другом и защитником ее дочери и свято хранил ей верность.

– Даю честное слово, – глядя в потолок, поклялся Гена, – что драться с этим подонком я больше не буду. Я добью его другим способом – открою вашей дочери глаза, и она сама откажется от него. Клянусь!

– Что ж, это твое право. А сейчас, молодые люди, отправляйтесь по домам и постарайтесь остыть. И чтобы до завтрашнего дня ни я, ни Лена вас не видели. Мы тоже хотим прийти в себя. Уходите порознь – сначала Дима, потом Гена. И помните свое обещание! И мое!

Когда они ушли, Ольга, позвонив на кафедру, попросила у Миши разрешения пропустить заседание. Тот, конечно, разрешил – знал, что без особой причины она бы отпрашиваться не стала.

– Давай поедим, – предложила она дочке, когда они убрали осколки и вымыли руки, – а потом пойдем к тебе в комнату и ты мне все расскажешь. А то у меня кишки марш играют. Шесть часов у доски кого хочешь доконают.

– Ну, расскажешь матери, что произошло? – спросила Ольга, когда они расположились на ковре в своей любимой позе – носом к носу. – Или будешь переживать молча? Страсти, я вижу, тут разгорелись нешуточные. Может, все же поделишься?

И Лена поделилась – со всеми подробностями.

Ольга молча выслушала ее, потом перевернулась на спину и долго глядела на люстру, подаренную Отаром много лет назад.