Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств) - Александр Юрьевич Сегень

— Целиком и полностью согласен со всем сказанным. И лишь хочу подчеркнуть один важный момент. Сюжетный. В первой серии Ляготин вместе со своим дядей Кузьминым устраивает на шахте обвал, в результате которого гибнут люди. После чего оба врага народа исчезают. А во второй серии тот же Ляготин служит вместе с дядей у немцев полицаем. Потом каким-то странным образом оказывается, что Ляготин помогал партизанам. Когда немцев изгоняют, он получает медаль и становится честным стахановцем, даже связывает и сдает своего дядю, когда тот вновь объявляется. Хочется спросить режиссера Леонида Лукова и сценариста Павла Нилина: это что за сценарные выкрутасы, товарищи? Это что за апология предательства? У меня все.

— Спасибо, товарищ Суслов, — сказал Жданов. — Учитесь краткости у товарища Суслова. Кто еще? Товарищ Калатозов? Пожалуйста.

Калатозов перевел стрелки на либерализм худсовета, посмотревшего картину и не нашедшего в ней ничего предо-судительного.

— Можно мне? — поднял руку сам Луков, ему дали слово, и он заговорил:

— Я наделал много ошибок в этой картине, для меня это сейчас очевидно, но я всеми силами стремился сделать картину о Донбассе… Я понимаю, какую ответственность несу за этот фильм. Я очень прошу вас разрешить мне исправить картину, я сделаю все возможное и исправлю этот фильм, если можно, в самое кратчайшее время. Я только начинаю свое творчество и постараюсь исправить свои ошибки и сделать так, чтобы все выглядело по-другому. Если мне разрешите, я выправлю картину в самое короткое время, чтобы не пропали советские деньги, чтобы я реабилитировал себя как художника, особенно сейчас, когда поставлена задача показать нашу жизнь, наших людей, характеры наших людей. Вот у меня получилась такая большая, для меня очень тяжелая ошибка…

Неожиданно его поддержал Пырьев, напомнив, что действие фильма происходит во время войны:

— Радостно видеть воинов и людей, которые только что закончили свое освобождение, что они восстанавливают и берутся за восстановление своего Донбасса, своей шахты. Большинство материала в сценарии дано из того периода, когда люди только что взяли Донбасс, фронт еще недалеко, и они начинают вести восстановительную работу.

Вмешался Сталин:

— Не фильма восстановления, а фильма первого приступа к восстановлению. Зачем называть ее «Большая жизнь», не видно здесь большой жизни.

Дали слово Нилину, и он сказал, что начал писать сценарий, когда еще не закончилась война, и поэтому произошло смешение эпох.

— Тогда только приступали к восстановлению, и мы не могли угадать всего размаха этого дела. Я не хочу умалить свою вину, как литератор и коммунист я обязан смотреть дальше, но произошло смешение. Я просил бы, чтобы нам помогли исправить это дело. Очень жалко, что трудно и деньги потрачены зря из-за того, что мы не сумели показать так, как надо. Вот все, что я хотел сказать.

Докладная записка Б. З. Шумяцкого В. М. Молотову о снятии с проката кинокартины «Гармонь». 27 августа 1936

Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф Б. З. Шумяцкого. [РГАСПИ. Ф. 82.Оп 2. Д. 959. Л. 16]

Выступления продолжались, мало кто хотел отмолчаться. Давно миновали времена, когда Савченко чуть не вычеркнули навсегда из режиссеров, после того как Сталин разругал его «Гармонь». Теперь Игорь Андреевич прочно сидел в седле после «Партизан в степях Украины» и «Русского матроса Ивана Никулина» и мог сам рубить других. Говорил долго, закончил так:

— Я считаю, что такой фильм нельзя показывать, он во многом будет против нас и извращает все восстановление Донбасса. Не поймут его шахтеры.

Продолжали выступать остальные. Говорили о том, что и большого мастера иной раз преследуют неудачи. Особенно, когда он слишком уверует в свой талант, мол, что ни делай, а он выведет.

— В фильме чувствуется рука большого мастера, — говорил Герасимов. — Есть в нем немало удачных сцен, операторских и актерских удач. Но есть во второй серии и существенные недочеты, явственно ощущается фальшивость некоторых эпизодов, надуманность сценических построений.

Не дав говорить многим, Жданов сам выступил с обвинительной речью и, в сущности, сказал то же, что Сталин, только другими словами, менее безжалостными.

Закончил он так:

— Выводы таковы, что фильм и в идейном, и в художественном отношении неправильно характеризует людей. Артисты играют хорошо, но, по сути дела, эти люди неправильно использованы. Большинство артистов играют в фильме «Трактористы». В руках Пырьева они создали хороший фильм, а в руках Лукова — неудачный. ЦК ВКП(б) считает, что этот фильм нельзя на экраны выпускать.

Почему-то в прениях никто не говорил о второй серии «Ивана Грозного», уперлись в одного беднягу Лукова. Словно уводили охотников от раненого оленя к раненому лосю, которого почему-то не так жалко.

С ужасом Леонид Давидович думал, позволят ли ему побывать дома или сразу под белы рученьки и на Лубянку? Голова кружилась от обиды и ужаса. Говорили уже совсем о другом, а он с трудом вникал в смысл новых выступлений. На трибуне снова стоял Жданов.

— Зощенко изображает советских людей бездельниками и уродами, людьми глупыми и примитивными, — звучало из его уст. — Зощенко наплевать на труд советских людей, на их героизм, их высокие общественные и моральные качества. Зощенко, как мещанин и пошляк, избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта. Это копание в мелочах быта свойственно всем пошлым мещанским писателям. Таким, как Зощенко.

И Леонид Давидович вдруг ожил. Оказывается, про него давно забыли и теперь гвоздят Зощенко. А он тоже не считает его крупным писателем, согласен со словами Жданова. Как здорово, что от него перешли на Зощенко! И он стал думать о том, что скажет против этого писаки.

А Зощенко, сидящий впереди слева, оглянулся и подмигнул Лукову, мол, вхожу в ваше сообщество. Не надо нам такого сообщества!

— До убожества ограничен диапазон ее поэзии, — говорил Жданов.

«Почему ее? И какая у Зощенко поэзия?» — удивился Луков и стал вслушиваться в речь своего земляка:

— Это поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной.

Как точно определена сущность поэзии вообще!

— Сплошные любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности. А обреченность — это чувство, свойственное сознанию вымирающей группы. Мрачные тона предсмертной безнадежности, мистические переживания пополам с эротикой — таков духовный мир Ахматовой.

Так это про Ахматову, оказывается! Сейчас она тоже откуда-нибудь оглянется и подмигнет ему. Не надо нам и такого сообщества, да и стихи у нее второсортные, дамские. Оглядев зал, Леонид Давидович Ахматову нигде не увидел. Не пришла. Или не пригласили?

— Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодежи? — продолжал Андрей