Милорадович - Александр Бондаренко

Общая неразбериха в войсках усиливалась, напряжение возрастало — и это, в конце концов, коснулось Михаила Андреевича. «Генерал Милорадович, после некоторых мне неизвестных личных сношений с графом Витгенштейном, низложил команду арьергарда в то критическое мгновение, когда неприятельская армия готовилась переправиться через Эльбу…»[1404]

Разумеется, в войсках говорилось, что он просто-напросто заболел. «Бессонница и заботы подействовали на его здоровье. Он заболел, известил о сем Главнокомандующего графа Витгенштейна, созвал всех генералов и сдал начальство над арьергардом старшему по себе князю Горчакову. Итак, мы на несколько дней будем покойны. Ночь и безмолвие уже повсеместны, свеча догорает, полно писать, задремлем, пока еще возможно!..»[1405]

Федор Глинка оказался излишне оптимистичным. Как вспоминали современники, «…на следующий день Милорадович, как только услышал пальбу, забыл болезнь свою, велел подать лошадь и поскакал в огонь»[1406].

Генерал Щербинин более откровенен: «Но, видя, сколь худые последствия сие произвело, видя беспорядок в войсках наших, уступивших неприятелю почти без защищения переправу, принял опять командование, прогнал неприятеля и снова вошел в Нейштадт, который уже был занят неприятелем… На другой день неприятель начал переправляться в больших силах и Милорадович отступил к Вейсенгиршу»[1407].

«Милорадович… заставлял французов дорого платить за каждый шаг. Наполеон столь негодовал на своих генералов, командовавших против Милорадовича, что несколько дней лично управлял движениями своего авангарда, но и его распоряжения не были успешны. Наш полководец действовал по своему произволу и как будто независимо от Главнокомандующего, ибо граф Витгенштейн, будучи моложе его в чине, из уважения посылал к нему приказания сколько можно реже. Мне случилось находиться при нем в одном арьергардном деле, когда адъютант графа Витгенштейна привез ему приказ, противоположный тому, который дан был прежде. "Объявите графу, — сказал Милорадович адъютанту, — что, когда он бывал под моим начальством, я не посылал ему противоречащих повелений", — и потом, оборотясь ко мне, сказал вполголоса: — "Вот все мое мщение!" Подчинив себя младшему генералу, он оказал редкий пример благородства, ибо кто не служил в армии, тот не может постигнуть, сколь прискорбно находиться в команде младшего, редкие могут на сие согласиться. Например, Тормасов уехал тогда в Петербург, не желая состоять в повелениях графа Витгенштейна»[1408].

Если обратиться к «Журналу военных действий», то можно выстроить длиннейший перечень арьергардных боев, ожесточенных и вполне успешных. Но мы ограничимся иной записью, которая пока что значит совсем немного:

«Мая 1-го. Генерал Барклай-де-Толли прибыл вчерашнего числа с 3-й Западной армией в Губен» — и добавим для большего удовлетворения: «Генерал Милорадович доносит, что вчерашнего числа артиллерия под предводительством генерал-майора Никитина действовала с блистательным успехом, а кавалерия истребила каре и взяла много пленных, в числе коих 2 офицеров…»[1409]

Итак, к действующей армии возвратился Барклай-де-Толли, который тоже официально оправился от болезни… Честь дороже самолюбия!

«Союзники отступили в расходящихся направлениях — русские войска были направлены в Дрезден. Наполеон лично с 90 тысячами вел преследование наших войск, но арьергард Милорадовича в течение 6 дней удерживал натиск целой армии. 30 апреля союзные армии соединились на укрепленной позиции под Бауценом и готовились снова вступить в бой»[1410].

Дневниковая запись Федора Глинки, датированная 2 мая: «Сейчас привезли генералу Милорадовичу высочайший рескрипт, в котором Его Императорское Величество за важные услуги Отечеству всемилостивейше жалует его и с будущим потомством графом Российской империи. Рескрипт наполнен лестнейшими выражениями, какими только может великодушнейший из монархов осчастливить вернейшего из подданных. Один Суворов получал такие рескрипты от Великой Екатерины, в блистательный век ее»[1411].

«Господину генералу от инфантерии Милорадовичу. Важные заслуги, оказанные вами России на полях чести, давно уже признаны благодарным отечеством, а знаменитое участие, которое вы брали во всех походах, царствование наше ознаменовавших, обращали на вас во всякое время особенную признательность нашу. Победа была неразлучна с вами в недрах отечества и в отдаленнейших странах от него. Настоящая война увенчала подвиги ваши новой славой, стя-жанной вами наипаче предводительством арьергарда армии, где каждый шаг земли заставляли вы неприятеля искупать кровью многих тысяч. В воздаяние всех таковых подвигов ваших возводим мы вас с будущим потомством вашим на степень графского Российской империи достоинства. Да узрит в сем отечество новое доказательство признательности нашей и новый залог, налагаемый на вас к вящей славе России. В прочем пребываем вам благосклонны

Александр»[1412].

«Весь арьергард обрадован был сим монаршим благоволением к начальнику его. Солдаты окружили Милорадовича и кричали ему ура!»[1413]

«Девизом к старинному гербу своему он взял "Ma droiture me soutient" — "Прямота меня поддерживает", и при возведении в графское достоинство не захотел переменить герба, а только заменил дворянскую корону, поместив графскую»[1414].

«Неприятель отбросил Милорадовича до Бауцена; наша кавалерия провела две хорошие атаки на неприятельскую пехоту. Эммануэль, находившийся в Нейкирхене, взял 500 пленных…»[1415]

«3 мая французы заняли высоту впереди Бауцена, оставленные арьергардом Милорадовича, и развили многочисленные свои колонны»[1416].

Вот удивительный, опять-таки, образец прусской штабной мысли: «Естьли неприятель в превосходных силах выше или ниже города Бауцена переправится чрез реку Спрее, то генерал граф Милорадович, удерживая его, отступает на высоту, между деревнями Ауритцен и Клейн-Иенкович лежащую. На оной держаться по возможности. Но буде неприятель форсирует его при деревне Ауритцен, то… Естьли неприятель переправится чрез реку Спрее и атакует правый фланг… Естьли бы неприятель всеми силами стал действовать в центр… Естьли, наконец, неприятель атакует оба наши фланга…»[1417]

Вариантов «естьли», как писано по старинной орфографии, предостаточно, все они передают инициативу противнику, уверенности нет ни в чем. Но тут французы проявили инициативу в совершенно неожиданном направлении.