Секрет Жермены - Луи Буссенар

Она спрашивала себя, кто устроил эту ловушку, и мрачная личность Мондье вставала в ее воображении.

Виновником мог быть только он, и никто другой. Один он, против кого она начала борьбу не на жизнь, а на смерть, был в состоянии прибегнуть к такому чудовищному средству и проделать все это столь хитро, продуманно до мелочей и безошибочно.

К тому же она видела тесную связь между заточением здесь и ограблением квартиры позапрошлой ночью. И, несмотря на ее мужество, Жермене делалось страшнее и страшнее.

Одна из стороживших постоянно находилась при ней.

Это была Жозефина, та, кому от мнимой больной так досталось, но сиделка словно не помнила об этом и относилась к молодой красавице с грубоватой снисходительностью и терпеливостью ухаживающей за человеком, что постоянно бредит и не может отвечать за свои поступки.

Она постоянно твердила Жермене:

– Не волнуйтесь, моя милая, вы этим только вредите себе и вынудите опять обливать водой. Не волнуйтесь, говорю, вас будут хорошо лечить, вы скоро придете в себя, вас скоро пустят гулять в саду вместе со всеми, а затем вы поправитесь окончательно и уедете домой.

Видя, что Жозефина искренне считает ее помешанной, Жермена решила сделать вид, что следует ее предписаниям и советам.

Слова: «Скоро вас пустят гулять в парке» – особенно привлекли ее внимание.

Значит, с нее снимут путы и смирительную рубашку, она будет относительно свободной, она встретится с Маркизеттой, невольной виновницей ее заточения…

Понимая, что сделает ошибку, если будет совершенно безвольно, не спрашивая ни о чем, подчиняться требованиям, она иногда просила о чем-нибудь, но всегда старалась, чтобы просьбы были разумными, умеренными, не походили на капризы.

– Только не обливайте меня… это больно, перехватывает дыханье…

– А вы будете умницей?

– Да, и снимите, пожалуйста, с меня эту рубашку, в ней я не могу двигать руками, даже повернуться.

– Знаю, знаю, милочка, снимем, наверное, завтра, после визита доктора.

– Но как же я смогу до этого времени есть?

– Покормлю, покормлю… как ребеночка.

– Я не засну такая вот спеленатая, право, я буду только мучиться, волноваться.

– Дам успокоительного, оно отлично действует против возбуждения, и вас не оставят одну, ночью рядом будет дежурить Катрина.

– Мне бы хотелось, чтобы это были вы, – польстила Жермена, сознавая, что идет по правильному пути. Она не ошиблась, грубая на вид женщина была растрогана.

– Очень мило… Раз вам так угодно, я принесу сюда мою раскладную койку… – Толстая баба подумала: «Она, конечно, чокнутая, но, кажется, не очень сильно». И выразилась с грубоватым добродушием:

– Держу пари, что вы пережили большое горе… какой-то удар, и он пришелся вам по голове…

– Да, случались всякие неприятности… Я вам после, если хотите, расскажу…

– Конечно, моя кошечка, вы поделитесь своими историями… Здесь все друг с другом откровенны.

– А вы снимете с меня эту одежду?.. Кажется, ее называют смирительной рубашкой… Для сумасшедших… А?

– Да, но я уже сказала, что только после того, как вас осмотрит доктор.

– А кто он? Как его зовут хотя бы?

– Главный у нас – месье Кастане.

– А… – сказала Жермена и подумала, что это имя ей чем-то памятно.

Инстинктивно Жермена поняла, как надо себя вести в этом доме.

Пока она старалась доказать, что вполне здорова, и всячески протестовала против насилия, с ней обращались как с буйной, которой нельзя доверять.

Теперь же, когда она показывала, как смирилась и доверяет сиделке, соглашаясь тем самым с тем, что больна, к ней начали относиться с большим доверием.

Девушка выбрала правильную линию поведения: делать вид, что она очень тихая помешанная, не давать волю настроениям, вести себя естественно, без преувеличенных жестов и слов, успокоить всякие подозрения и таким путем получить известную свободу.

Руководимая инстинктом и разумом, Жермена на несколько часов погрузилась в полное молчание и тем доказала Жозефине, что она действительно «чокнутая», но отнюдь не буйная.

Вечером Жозефина принесла ужин, и Жермена спокойно ела. Пища была хорошо приготовлена и подавалась очень удобно, в постель.

Девушка вполне натурально смеялась тому, что ее кормили с ложечки, как ребенка, не проявляла видимого интереса к тому, чем ее насыщали, а потом попросила разрешения уснуть.

Жозефина устроила себе постель рядом и, как было обещано, дала выпить бромистого калия – верного средства против нервных страданий и бессонницы.

И Жермена, пусть не сразу, но зато крепко забылась в тишине летней ночи, лишь изредка нарушаемой криком какого-нибудь несчастного безумца.

Утром она сразу же вспомнила все, что произошло.

В десять, сказала сиделка, должен был явиться доктор.

Жермену как ударило что-то, хотя она никогда прежде не видела этого человека, доктора Кастане.

Она вспомнила: ведь то же имя носил хозяин кабачка близ Эрбле на берегу Сены. Скверный тип, по прозванью Лишамор, муж не менее отвратительной старухи Башю.

Жермена знала по своим тщательно собранным документам, что Лишамор происходил из порядочной семьи, получил хорошее образование, и у него был младший брат, работавший врачом в Париже.

Если Лишамор – сообщник графа Мондье, то брат кабатчика, несомненно, как-то связан с этим великосветским бандитом.

Не зря Жермена собирала досье на эту семейку. Она сразу вспомнила, что доктор прежде был беден, ходил в отрепьях, жил на чердаке, предавался порокам и ради денег не брезговал ничем. И вдруг, свидетельствовали те, кто его знавал, меньше чем за месяц совершенно переменился.

Одетый в хороший черный костюм, белоснежную сорочку и башмаки из шевро, он сделался владельцем или директором лечебницы на углу улицы Рибейра в Париже.

Жермена догадывалась, что перемена в судьбе доктора Кастане произошла не без участия и помощи Мондье, ему всегда требовались люди, готовые сделать что угодно за приличную плату.

Но вот доктор вошел. Это был человек лет пятидесяти, лысый, с покатым лбом, длинным носом, серыми неуверенными глазами и широким тонкогубым ртом.

Руки его были длинные, волосатые, очень выхоленные и слегка дрожащие. Доктор страдал семейным пороком – он пил, но вина более хорошие, чем употреблял старший брат в своем кабаке.

Жермене понадобилась вся выдержка, чтобы побороть отвращение и страх при виде человека, о ком она знала достаточно много.

Кастане посмотрел глазами-буравчиками, как бы оценивая ее, взял руку, пощупал пульс, сказав, что он слишком частый, лихорадочный, и спросил вкрадчиво:

– Как вы себя чувствуете здесь, дорогое дитя?

– Очень плохо, доктор, очень плохо, – ответила Жермена холодно.