Русские масоны. От Романовых до Березовского - Олег Соловьёв

По месту службы отца проживал в Подмосковье и в Ашхабаде (Туркмения), йотом семья обосновалась в столице. В армии я не служил из-за последствий тяжелой болезни. По окончании средней школы поступил на факультет Международных отношений МГУ им. Ломоносова, вскоре ставший Институтом международных отношений (МГИМО) при МИД СССР. Учебное заведение готовило кадры внешнеполитического профиля, понесшие огромные потери в период сталинских репрессий. Сперва принимали только мужчин, состоявших в комсомоле, а еще лучше в партии. Среди сокурсников преобладали сыновья совслужащих и рабочих, попадались, конечно, отпрыски ответственных лиц, старых большевиков, высшего генералитета, в том числе сыновья маршалов артиллерии и авиации Яковлева и Новикова. Часть студентов принта после фронтовых ранений, с орденами и медалями. По национальности явно преобладали русские, далее шли грузины, армяне, татары, евреев были считаные единицы.

Получали мы по тем временам сносные стипендии и карточки на продовольствие рабочей категории. Иногородние обеспечивались общежитием на ул. Горького и частично в помещении института, когда он длительный срок обретался на Крымском Валу. Руководство НКИД и его управление кадров уделяло нам значительное внимание. Лекции читались крупнейшими международниками, академиками Е.В. Тарле, Л.Н. Ивановым, А.Л. Сидоровым, профессорами Ф.И. Нотовичем, А.З. Манфредом, С.Б. Крыловым, В.Н. Дурденевским и др. Семинарские занятия вели профессора и доценты, среди них были и дипломатические работники. Ориентировали нас на изучение истории и современности Запада, развитие советского общества. Востоком студенты фактически не занимались. Соответственно, преподавались английский, французский, немецкий и испанский языки. На последних курсах можно было изучать по выбору второй язык, включая отдельные восточноевропейские.

Поскольку жизненные трудности и ранняя самостоятельность приучили заранее составлять наметки будущего трудоустройства, я предполагал по окончании Института где-нибудь поработать и заочно завершить аспирантуру, считая для себя главной научную деятельность. Поэтому участвовал в создании Научного студенческого общества (НСО), после обязательных занятий усердно посещал кружок по изучению новейшей истории Франции. В характеристике, выданной мне председателем Совета НСО академиком Ивановым для поступления в аспирантуру Института истории АН СССР, говорилось, что студент V курса МГИМО Соловьев «за время своего пребыания в Институте принимал актив-

ное участие в научной жизни и в течение ряда лет выполнил три работы, получившие высокую оценку руководства НСО». Он показал себя «вполне добросовестным научным работником, способным проводить самостоятельную научно-исследовательскую работу иа базе теории марксизма-ленинизма»1. Документ, к сожалению, использовать по назначению не удалось, но оценка столь авторитетного академика, как Лев Николаевич, являвшегося автором крупных работ в области международных отношений, внештатным консультантом партийных лидеров и высокого начальства дипломатического ведомства, сыграла большую роль в моей судьбе.

В 1949 г. я сдал на «отлично» все государственные экзамены, а также участвовал в составлении для МИД аналитической справки «Русский конфликт 1923 г. и Франция», которую положительно оценили в Министерстве, засчитав дипломной работой. На комиссии по распределению меня пригласили стать сотрудником МИД, но, к удивлению ее членов и нашего директора ЮЛ. Францева, я отказался от такой чести, сославшись на определенные семейные осложнения. Тогда была предложена должность литсотрудиика в международной редакции газеты «Известия», что меня еще меньше устраивало. Однако на сей раз пришлось согласиться. Встреча с зав. редакцией, известным политическим обозревателем Кудрявцевым, который держался нагло*и самодовольно, укрепила меня в решении избежать любой ценой вступления на стезю журналистики. А тут подоспел и благоприятный случай. Когда я сообщил академику Иванову о своих проблемах, тот сразу пригласил на должность научного редактора в возглавлявшуюся им международную редакцию Издательства иностранной литературы. Я принял любезное приглашение, и дело быстро уладилось.

После зачисления на службу осенью 1949 г. я приступил к выполнению первых трудовых обязанностей. В числе коллег находилось и несколько однокашников по МГИМО, включая Г.А. Арбатова, который попал на сравнительно малоответственный пост, несмотря на партийную принадлежность и наличие боевых наград, за свое, как утверждали, иудейское происхождение. Его это мало тяготило, ибо он не собирался здесь долго засиживаться и продвигался в качестве члена партбюро. Основной контингент сотрудников представлял собой выходцев из систем МИД, КГБ, ТАСС, центральных печатных органов, чем-то проштрафившихся или ставших неугодными начальству, зачастую по причинам личного характера. Думасггся, потому и атмосфера была далекой от товарищеской, процветали взаимное подсиживание и интриги, чего я всегда избегал, навлекая подчас на себя даже гнев начальства, ожидавшего участия в неблаговидных деяниях тот или иного лагеря. Дрязги задели и нашу малочисленную редакцию, вследствие усилий члена коллектива Тихомировой, интимного друга главного редактора издательства П. Вишнякова, добиться увольнения академика и его заместителя Телешевой, дабы занять место последней. Попутно целились и в меня, приглашенного сюда Л.Н. Ивановым. В результате академик без сожаления покинул кляузное место. Я же удостоился первого и последнего в служебной деятельности выговора в приказе за «ошибки» при редактировании книги французского экономиста А. Клода «План Маршала», говоря проще, не вычеркнул из текста перевода одной, якобы неуместной, фразы именитого автора. Однако по прошествии нескольких месяцев новый директор из когорты военных пропагандистов, полковник Чувиков, выговор снял.

Последние годы сталинского режима были омрачены возобновлением репрессий против действительных или мнимых врагов при инспирации Берией и его подручными в сопровождении трафаретной шумихи в средствах массовой информации. По своему размаху кампании намного уступали довоенным и направлялись в сущности против евреев на самых разных постах. Без шума в тюрьму бросили и ряд крупных военачальников, близких Г.К. Жукову. В их числе оказался упомянутый выше маршал артиллерии Н. Яковлев, а заодно и мой сокурсник, сын его Николай, успешно начавший делать карьеру в стенах МИД СССР. Попутно пострадал приятель отпрыска, сослуживец по издательству

В. Лигский. Начался подкоп и под дружившего с ними Арбатова, очевидно, уже но инициативе издательского начальства. Из его сейфа выкрали какой-то служебный документ и сфабриковали дело по партийной линии с угрозой исключения из КПСС. Но веских улик не обнаружили, ограничившись выговором и уволь-пением, что, в общем, лишь пошло на пользу преследуемому, он перешел в какой-то журнал, был замечен видным партийным деятелем О. Куусиненом и так попал в аппарат КПСС.

. Обстановка диктовала мне необходимость смены ориентиров и места приложения своих сил, благо я уже собрал достаточно материалов для будущей кандидатской диссертации, которую предполагал защищать в МГИМО, что подразумевало поступление в очную аспирантуру. Академик Иванов, возглавлявший по-прежнему кафедру международных отношений и дипломатии, обещал оказать содействие, но не скрыл и определенных трудностей, ибо на одно место претендовала еще и влиятельная конкурентка — Людмила Косыгина (по мужу Гвишиани). Она завершила учебу годом позже в компании сановитых подруг Светланы Молотовой и Эры Жуковой, принятых в аспирантуру сразу, хотя те научным рвением не отличались и всю энергию употребили на поиск перспективных супругов, в чем, конечно, преуспели. Первая положила глаз на молодого стройного доцента Ииконова, побудила его расторгнуть предыдущий брак и заключить новый. Она была дурнушкой, крайне высокомерной и наглой, на что доцент не обращал внимания. Супружество оказалось неудачным, благоверная через пару десятков лег спилась и умерла. Не задалась и научная карьера Никонова. Быстро нашла подходящую кандидатуру и честолюбивая Эра, а Людмила вышла за своего друга детства, отпрыска генерала госбезопасности Гвишиани.

«Три грации» обзавелись спутниками жизни до окончания института. а моя соперница успела произвести на свет и первенца. Была она хорошей, скромной миловидной женщиной, усидчивой и не без способности к гуманитарным предметам. Однако коллектив кафедры, в отличие от меня, ее почти не знал и не считал подходящей кандидатурой для приема в аспирантуру. Короче говоря, она получила но какой-то дисциплине «четверку» и не набрала нужную сумму баллов, уступив пальму первенства конкуренту. Это ее не |>асстроило, и по прошествии пары лет она все-таки туда поступила, защитила кандидатскую диссертацию, которую и опубликовала.