Полынный мой путь (сборник) - Мурад Аджи

– У него младший брат заболел, – объяснил мой сопровождающий, – его лечить будут супом из этого петуха…

Так же поступали его дед и прадед. Культура народа меняется со временем, но меняется очень медленно, потому что каждый внук стремится повторить деяния своего деда. Талыши любят свои пиры, своих предков и свою культуру. И другой не хотят.

Скажем, талышскую женщину можно было отличить и пятьсот лет назад, и сейчас – по украшениям. Очень тонкой работы серьги, кольца, ожерелья – «шебеке».

Везде на Востоке женщины носили чадру, кроме Талышского ханства. Там носили и кое-где до сих пор носят «яшмаг» – косынку, концами которой укрывают рот и нос. Мужчина не имел права видеть рот и нос чужой женщины – это считали неприличным.

А как красиво ходят талышские женщины – не идет, плывет, чуть семеня ногами. Они ношу носят на голове – из гордости, чтобы не согнуться. Идет, руки опущены, плечи играют в такт шагам, а на голове корзина килограммов на сорок, которая игрушкой со стороны кажется.

– Наши женщины и семьдесят килограммов могут носить, – просвещал меня один очень настоящий мужчина, – только ей надо помочь поставить корзину.

Нет, это не шутка, не ирония. Таков обычай. Не воспринимаем же мы как нечто особенное наших горожанок с полными сумками или сельских жительниц с мешками на плечах. Всюду свое… Кто-то из великих, чуть ли уж не Александр Дюма, путешествуя по Кавказу, рассказывал, как женщина-талышка с топором пошла на тигра и убила его…

Конечно, имея дома такую надежную опору, талышские мужчины могут позволить себе часок-другой посидеть в чайхане с друзьями.

И еще об одной их особенности – о цветах. Талыши не забывали о них в самое трудное время. Утверждают, привычка огораживать клумбы зубчатой оградкой из кирпичей, положенных на угол, пошла от них. Замечательные цветоводы, они свое увлечение цветами перенесли в орнаменты, вышитые на полотенцах: даже в украшениях, в одежде угадывается природа Талышской низменности.

Стремление к красоте заметно и в архитектуре, я уже говорил, но город Ленкорань еще и самый чистый из всех городов страны, которые мне довелось видеть. Окурка не выбросят на тротуар, каждый житель следит за чистотой около своего дома. И это притом, что в городе нет канализации.

Ленкорань невелика по площади, но растянута во времени: одной ногой стоит в XX веке, другой – в XIV. Нет, город не запущенный и не отсталый. Потерянный. Таким он показался мне. И люди порой казались потерянными. На вопросы счетчиков не знали, как отвечать, талыш или не талыш? Им впервые дали право указать свою национальность.

«Для общества интерес и значение переписи в том, что она дает ему зеркало, в которое хочешь, не хочешь, посмотрится все общество и каждый из нас», – это слова Льва Николаевича Толстого, участника первой переписи населения России.

Добавить к этому мне нечего.

Баку – Ленкорань – Москва, 1989–2009 гг.

Лезги из Тагирджала

«Лезги» – слово большое, с оттенками. И очень древнее. У народов Азербайджана оно всегда означало: «горцы, живущие к северу». Какие именно – не важно. Любые горцы, живущие к северу. В Грузии есть сходное слово «леки», им тоже пользуются, когда хотят сказать о жителях Южного Дагестана. А в самом Дагестане здешний народ называют лезгинами.

…Я ехал из Баку в Махачкалу. Ехал душным знойным летом, когда высокое солнце словно катается по земле и выжигает все вокруг – желтая полупустыня тянулась вдоль шоссе. Ни деревца, ни кустика, ни клочка тени над головой. Только солнце и духота.

Будто нет моря, хотя оно рядом. Не чувствуются и горы, над ними тот же раскаленный воздух. Серые горы тянулись от края до края, насколько хватало глаз. То здесь, то там от шоссе отворачивали проселки. Унылая картина, безрадостная, взору зацепиться не за что.

Несколько раз шоссе подходило к каналу – тягучей и серой казалась вода. Канал идет из Самура, горной реки, отделяющей Азербайджан от Дагестана. Эта река, как грустно сказал лезгинский поэт, в XIX веке отделила лезгин от… лезгин. Поэтому теперь есть азербайджанские лезгины, есть дагестанские. И вроде бы ничто не говорит об их различиях, а они существуют. Различия и сходства надо уметь искать, осторожно присматриваясь к ним, чувствуя их.

Вот, например, на шоссе нет ни указателя, ни таблички, говорящей, что ты въезжаешь на земли лезгин, а разница чувствуется. Куда-то отступила испепеляющая полупустыня: на склонах гор появились террасы – там зеленеют деревья. Около дороги – тополя, с каждым километром зеленая изгородь все выше и гуще. Потом показываются пашни, сады, тоже в зеленой изгороди. Оживает, поднимается природа, придавленная бешеным солнцем… Неожиданно начинается Лезгистан.

Больше часа дорога ведет по зеленой стране: дома утопают в зелени, земля купается в довольстве. Потом, уже за Самуром, рыжая полупустыня вновь лисицей подкрадывается к шоссе… Тогда, на шоссе, и появилось у меня желание написать о лезгинах, удивительно трудолюбивом народе, о котором ходит столько несправедливых анекдотов и баек. А плохих народов не бывает…

И вот я – в Гусарах, в районном центре на севере Азербайджана.

Здесь живут только лезги. Нет, не только! В городе полно загорелых солдат в линялых панамах. Солдаты здесь как свои. И всегда были «как свои», что и не удивительно, когда вчитаешься в слово: ГУ-СА-РЫ. Правда, название это смягчают, произнося «Кусары». А смягчай не смягчай, от истории не уйти: «…для содержания в покорности местного населения, угрожавшего постоянно безопасности Кубы», – как написано в старинной книге, покорители Кавказа возвели укрепление, где с тех пор проживает гарнизон. Куба – это город на караванном пути, он неподалеку, бывшая столица Кубинского ханства, его русская армия заняла одним из первых.

Гусары и городком-то тогда не называли – штаб-квартирою… Что делать, на войне как на войне. В той жестокой Кавказской войне не было ни дня мира, поэтому и потребовались Гусары, где поселили гусарский полк, а не институт благородных девиц. Тогда появились другие укрепленные линии, иначе не удержать бы России завоеванный Кавказ.

Ныне городок меньше всего похож на крепость. Разрослись улицы, по склону горы потянулись дома. Очень красивый, зеленый городок Гусары. Таким он запомнился мне, почти игрушечным, рядом с горами и со временем. Здесь я увидел дом, рядом камень, на котором высечен знакомый профиль – Михаил Юрьевич Лермонтов, мой любимый поэт.

Какая неожиданная встреча. Оказывается, здесь он проходил службу и был невольным летописцем событий тех лет. Вот почему сжимается сердце, когда открываю «Измаил-бея», где поэт рассказал о быте лезгин, об их вольном духе, об их мирной жизни, в которую

Как хищный зверь, в смиренную обительВрывается штыками победитель:Он убивает старцев и детей,Невинных дев и юных матерейЛаскает он кровавою рукою,Но жены гор не с женскою душою!За поцелуем вслед звучит кинжал,Отпрянул русский – захрипел —и пал!

Для меня эти строки интересны не столько своей исторической достоверностью, сколько этнографической несостоятельностью. Именно так мне показалось. Почему? Да потому что я встречался с десятками лезгин, но не смог бы описать лезгинское лицо, объяснить тип народа: одни люди тут похожи больше на арабов, другие – на персов, третьи – на греков, у четвертых явно выраженные кипчакские черты лица. Встречались даже негроиды… Словом, невиданное этническое богатство. Выходит, смешение кровей было активным?!

Значит, лезгинские женщины вовсе не недотроги, как показалось Лермонтову?!

Лишь позже, копаясь в библиотеке, я начал, наконец, понимать, в чем моя ошибка. И стала вырисовываться иная картина! Нет, лезгинские женщины ни при чем, они по-прежнему, чисты и безупречны, прав Лермонтов, сказав об их «неженской» преданной душе.

Оказывается, в 30-х годах XX века в высоких кабинетах не боги, а кремлевские комиссары, возомнившие себя богами, «сотворили» народы СССР. Новые нации пекли, как лепешки на базаре. Из проживающих в Азербайджане сделали азербайджанцев. Из народов Грузии – грузин. Тогда в обиход вошло нелепое словообразование: «лица кавказской национальности».

Лезгины – творение тех лет. Десять народов – лезгины, табасараны, рутульцы, агулы, цахуры, аргинцы, удины, крызы, будухцы, хеналыкцы – стали советскими лезгинами. Все на одно лицо, вернее, без оного, прочими среди прочих.

Правда, в 1946 году хозяева высоких кабинетов в Москве спохватились. Правителей напугала многочисленность лезгин, и они, как от куска мяса, от «новой» нации отрезали табасаранов, рутульцев. Теперь лезгины не перевешивали в торговле за власть…

Нет народа – нет проблем. Маленький народ – маленькие проблемы.

Но историю, как и этнографию, не переиначишь даже в самом высоком кабинете. Нынешние конфликты на национальной почве, как мне думается, и есть расплата за те этнические «творения» Москвы, о которых теперь стыдливо умалчивают.