Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

– Расскажите мне о своих работах – ваших и Усено.

Ласей набрал в грудь воздуха. Под моросящим дождиком у него благодаря густой шевелюре и победительному профилю был вид современного трибуна.

– Филипп обладал познаниями в области неврологии, которых у меня не было. Это он вывел меня на совершенно новый путь: нейронные цепочки жестокости. Постепенно нам удалось локализовать церебральные зоны, связанные с жестокостью, а затем и отследить перемещение этих нейронов внутри человеческого тела. Усено ушел еще дальше. Он интуитивно нащупал «Фармакон».

– Объясните.

Они шли вдоль моря в направлении приморских сосен. Несмотря на дождевой полог, места навевали мысли о Лазурном Береге и средиземноморской мягкости. Не хватало только пения цикад. Вместо них крики чаек вызывали ощущение, что вы скребете ножом по собственным костям.

– Это довольно сложно.

– Я не полный осел. Начнем с названия: что оно означает?

– Это из древнегреческого. Так называли искупительную жертву, которую приносили на подступах к городу, чтобы символически изгнать любую угрозу жестокости. Мало-помалу термин приобрел значение и «лекарства», и «яда». Двойственность, которая имеет место и в нашей программе.

– То есть?

– Вы представляете, как функционируют нейроны?

– Более или менее.

– Для каждой эмоции, каждого решения и каждого движения в мозгу зарождается сигнал, включающий цепную реакцию во всем теле по заданному контуру. Получив возбуждающий стимул, каждый нейрон путем электрического импульса высвобождает нейромедиаторы, которые соединяются с рецепторами следующего нейрона, тот, в свою очередь, играет ту же роль и так далее, вплоть до физической реализации приказа. Наша идея заключалась в блокировке одного или нескольких рецепторов на каком-либо участке контура жестокости.

– Конкретнее, какой эффект это могло вызвать?

– Приказ, отданный мозгом, не смог бы дойти до конца. Сообщение умерло бы по дороге.

– А как блокировать эти рецепторы?

– Насытив их подменяющими веществами, которые мы на своем жаргоне называем «аналогами» и которые не дают настоящему нейромедиатору передать свое сообщение.

«Аналоги» – слово, использованное Левантеном. Субстанции, содержавшиеся в неизвестных медикаментах монстра из Лувсьена.

– Представьте себе микроскопические полости, которые нужно закупорить, – продолжал Ласей. – Благодаря этому веществу нейронные рецепторы были бы перекрыты и жестокость субъекта была бы обуздана, поскольку никогда не смогла бы превысить определенный порог.

– А что собой представляют подменяющие вещества?

– Химические молекулы, произведенные крупными лабораториями.

– Они сотрудничали с вами?

– Разумеется. Что срабатывает с отъявленными преступниками, может оказаться полезным – в меньшей дозировке – для пациентов с агрессивным поведением или испытывающих трудности с подавлением своих порывов. Лаборатории поставляли нам аналоги, а мы составляли протоколы, позволяющие регулировать их дозы, что является наиболее важным.

Все это звучало до странности актуально. Сегодня, когда человеческая психика управляется, лечится и стимулируется кучей таблеток и специалистов, легко представить себе, что и правосудие нацелилось на свой кусок пирога – общество без убийц, по крайней мере без рецидивистов, – а лаборатории на манну небесную: от спорадического лечения «серьезных невротиков» до общего подчинения народа в интересах диктатуры. Прощай, химическая война, добро пожаловать, молекулярное угнетение.

– Так эта вакцина существует или нет?

– Существует: мы ее разработали. Усено с момента создания клиники в Шату работал в непосредственном контакте с лабораториями, а я тестировал аналоги на своих пациентах… на добровольцах.

Лужа с утками. Институт Шарко и впрямь оказался центром темных экспериментов, а так называемые добровольцы не больше рвались посетить ту часть кампуса, чем солдаты в Первую мировую – штурмовать вражеские траншеи.

– Тесты были болезненными?

– Проблема этого типа лечения заключается в том, что сначала нужно ввести довольно большое количество вещества, чтобы насытить соответствующие нейроны. А это означает, на первом этапе, усиление жестокости у субъекта, прежде чем все по-настоящему успокоится.

Перед мысленным взглядом Эрвана возникла ужасающая картина: буйные жестокие безумцы, которых делали еще более жестокими – болезнь усиливали, чтобы тем легче потом заглушить ее. Смирительные рубашки, изоляторы, успокоительные: все меры подавления и сдерживания наверняка использовались до предела в подземелье «фабрики монстров», которая никогда еще так точно не соответствовала этому названию.

– Назовите точные даты.

– Работа вышла на финишную прямую в 2000-х годах. Значимые результаты показывали, что мы на верном пути. К несчастью, Усено вышел из доверия.

– То есть?

– У него переменилось настроение. Развод угнетал его, можно сказать, стал навязчивой идеей. Он думал только о детях, о своей клинике и о способах сделать ее максимально доходной. Внезапно наши фундаментальные исследования утратили в его глазах всякий интерес. А тут еще вмешалась судьба: он вместе с детьми разбился в аварии.

– И вы продолжили в одиночку?

Ласей глубоко вдохнул влажный воздух, потом распахнул руки, обнимая море. Смешной жест, но у Эрвана не было желания смеяться. Этот напыщенный клоун нес ответственность за убийства, которые все множились и множились начиная с сентября.

– У меня не было выбора. Наши исследования могли изменить лицо мира!

– Вы хоть отдаете себе отчет, сколько крови у вас на руках?

Психиатр скорчил скептическую гримасу:

– Такова история научного прогресса.

– Ближе к делу, мать вашу! – нетерпеливо рявкнул Эрван.

– Госслужбы от меня отвернулись: они доверяли в основном Усено.

Он произнес последние слова с отвращением, как если бы кислая отрыжка подступила ему к горлу. Эрван был скорее удивлен: история с «Фармаконом» слово в слово совпадала с тем, что рассказал ему Виар. В кои-то веки двурушник с рынка Алигр сыграл в открытую. Без сомнения, он был убежден в собственной безнаказанности, как и сам психиатр.

– У меня были аналоги. У меня были протоколы. Но мне не хватало средств, и я предвидел момент, когда все пойдет прахом просто из-за нехватки денег…

– Вы могли бы финансировать свои эксперименты из фондов спецбольницы…

– Невозможно. Нас одолели проверки, а министерство без конца урезает бюджет.

Эрван внезапно понял, что именно произошло:

– Как раз тогда обожатели Человека-гвоздя позвонили вам в дверь.

– Точно. Это случилось в 2009-м. Лартиг и его сподвижники предложили мне целое состояние за костную ткань Тьерри Фарабо. Очень неожиданно. Я сразу же согласился.

– Сколько они вам дали?

Психиатр ответил не сразу. Он, манипулировавший с самой опасной материей – человеческим мозгом – он, чьи действия привели к дюжине смертей, вдруг подавился нелепой стыдливостью, когда речь зашла о деньгах.

– Сколько, Ласей?

– Пять миллионов евро.

– И без всяких налогов.

– Я бы вас попросил… Все, что я сделал, – это ради…

– Ради науки, ясное дело. Что произошло потом?

– Я смог продолжить работу по протоколу. Мне понадобилось два года, чтобы уточнить дозировку, технику введения, анализ побочных эффектов, но в прошлом году «Фармакон» был готов.

И снова Эрван уловил скрытую логику событий:

– И тогда вы выбрали того, благодаря кому заполучили деньги: самого Фарабо.

– Это, безусловно, худшая идея, когда-либо приходившая мне в голову.

Дождь прекратился. Теперь они оказались в бухте, где песок был усеян разбитыми ракушками и мокрыми отбросами: обрывками сетей, кусками полистирола, осколками стекла… Морская помойка.

Но никакой мусор не мог испортить красоту окружающего: заводь, которую обступили скалы, круглая, как пузырек, отливала розовым и сиреневым, а на заднем плане сосны и папоротники зеленели густым насыщенным цветом.

– Мне нужен был химически чистый убийца, – снова заговорил Ласей, повысив голос, чтобы перекрыть шум совсем близкого моря, – без всякой побудительной причины, кроме жажды крови.

– У Фарабо совсем иной профиль.

– Вовсе нет. Его жестокость вытекала из страха и верований. Он не испытывал никакого удовольствия ни от убийств, ни от измывательств.

– Тогда почему же вы его выбрали?

– Потому что он был у меня под рукой и я его официально похоронил в 2009-м. И вместе с тем он оставался убийцей первой категории, если можно так выразиться. Его агрессивные импульсы были нетронутыми. Его жестокость не имела никаких ограничений. Ни морали, ни жалости. Воздействие «Фармакона» на такого индивидуума явилось бы решающим тестом.

Ничего удивительного: кто способен на большее, тот и меньшее потянет.