Гарри Поттер и Орден Феникса (Анна Соколова) - Джоан Роулинг

— Это вроде как кожу себе пытаются зашивать? — невесело фыркнула миссис Уизли. — Но даже ты, Артур, не настолько же глуп…

— Я тоже не откажусь от чашки чаю, — вскочил на ноги Гарри.

Гермиона, Рон и Джинни метнулись к двери следом за ним. Когда дверь за ними закрывалась, донесся вопль миссис Уизли:

— ТЫ ЧТО, ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ — ЭТО БЫЛА ОБЩАЯ ИДЕЯ?

— Папа в своем репертуаре, — покачала головой Джинни, когда все четверо оказались в коридоре. — Швы… ну надо же…

— Ну, знаешь, на немагических ранах они и вправду хорошо помогают, — объективно рассудила Гермиона. — Возможно, швы растворяются от яда этой змеи или еще что. Интересно, а где здесь кафе?

— На шестом этаже, — вспомнил Гарри надпись над столом здравведьмы.

Они прошли по коридору, вышли в двустворчатые двери и обнаружили шаткую лестницу, ведущую вдоль портретов многочисленных целителей с безжалостными физиономиями. Пока ребята поднимались, целители взывали к ним отовсюду, ставя эксцентричные диагнозы и предлагая омерзительные методы лечения. Рон крепко обиделся, когда один средневековый волшебник выкрикнул вслед, что у него определенно запущенный случай плюриаза.[203]

— Ну и что бы это значило? — сердито спросил Рон, потому что целитель преследовал его уже по шести портретам, расталкивая их обитателей.

— Это мучительнейший кожный недуг, о, юноша, который сделает тебя рябым и обезобразит еще больше, чем сейчас…

— Ну-ну, ты кого это безобразным назвал! — у Рона покраснели уши.

— …Единственный способ лечения состоит в том, чтобы взять печень жабы, плотно примотать ее к горлу и голым отстоять полнолуние в бочке с глазами угрей…

— Нет у меня никакого плюриаза!

— Но эти уродливые пятна на твоем лице, о, юноша…

— Это веснушки! — в бешенстве заорал Рон. — Пошел ты на свою картину и отстань от меня!

Он повернулся к остальным, но все старательно сохраняли серьезный вид.

— Какой это этаж?

— По-моему шестой, — ответила Гермиона.

— Не-а, пятый, — уточнил Гарри, — еще один…

Но, поднявшись на лестничную площадку, он замер как вкопанный и уставился в маленькое окошко двустворчатых дверей, которые знаменовали начало коридора под названием «ЗАКЛИНАТЕЛЬНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ». Оттуда, прижав нос к стеклу, на них смотрел мужчина. У него были белокурые вьющиеся волосы, ярко-голубые глаза и блуждающая улыбка до ушей, обнажавшая ослепительной белизны зубы.

— Вот-те на! — обомлел Рон и тоже уставился на мужчину.

— Боже мой, — судорожно выдохнула Гермиона. — Профессор Локхарт!

Их бывший преподаватель Защиты от темных искусств толчком распахнул двери и предстал перед ними, облаченный в длинный лиловый халат.

— Ну, я вас приветствую! — воскликнул он. — Сдается мне, вам нужен мой автограф?

— Почти не изменился, да? — шепнул Гарри Джинни, та прыснула.

— Э-э… как ваши дела, профессор? — с налетом вины поинтересовался Рон.

Именно неисправная Ронова палочка некогда так сильно повредила память профессору Локхарту, что он прямиком угодил в клинику святого Мунго, правда случилось это тогда, когда Локхарт пытался стереть воспоминания Гарри и Рона, так что сочувствие Гарри было весьма сдержанным.

— Спасибо, все просто замечательно! — оживленно засуетился Локхарт и вытащил из кармана слегка потрепанное павлинье перо. — Ну вот, так сколько же автографов вам нужно? Представьте себе, теперь я могу писать слитно!

— Э-э… нам пока ничего не нужно, спасибо, — выдавил Рон и удивленно воззрился на заинтересовавшегося Гарри:

— Профессор, вам можно гулять по коридорам? Разве вам не нужно быть в палате?

Улыбка с лица Локхарта медленно сползла. Несколько мгновений он пристально разглядывал Гарри, а потом спросил:

— Мы знакомы?

— А-а… ну да, знакомы, — нашелся Гарри. — Вы у нас преподавали в Хогвартсе, помните?

— Преподавал? — с легким беспокойством повторил Локхарт. — Я? Правда?

И тут улыбка на его лице с пугающей скоростью расцвела вновь.

— Надеюсь, я дал вам исчерпывающие познания? Ну, так что насчет автографов? Можете просить хоть целую дюжину, раздавайте их своим приятелям и никого не пропускайте!

Но в этот момент из двери в противоположном конце коридора показалась голова, и донесся оклик:

— Гилдерой, ах ты шалун, куда же ты убежал?

Торопливо пройдя по коридору, на лестницу вышла по-матерински ласковая целительница с веночком из елочной мишуры в волосах и дружелюбно улыбнулась ребятам.

— Ах, Гилдерой, у тебя посетители! Как здорово, да еще в Рождество! Вы знаете, у него никогда не бывает посетителей, бедный ягненочек, а я никак не могу понять — почему, он ведь такой славный, правда?

— А у нас тут автографы! — ослепительно улыбнулся Гилдерой целительнице. — Им нужна целая куча и никаких возражений не принимают! Надеюсь, у нас хватит фотографий для всех!

— Ну только послушайте его, — целительница взяла Локхарта за руку и ласково улыбнулась так, словно речь шла о не по годам развитом двухлетнем ребенке, — несколько лет назад он был знаменитостью, мы так надеемся, что это пристрастие давать автографы — знак того, что к нему возвращается память. Вы зайдете сюда? Он ведь в изоляторе, выскочил должно быть, когда я принесла рождественские подарки, обычно дверь держат закрытой… нет-нет, он не опасный! Но, — она перешла на шепот, — это ради его же блага, он опасен сам для себя… видите, не знает — кто он, выходит погулять и не помнит, как вернуться… как хорошо, что вы пришли его проведать.

— Э-э… — Рон неловко взмахнул рукой в сторону верхнего этажа, — вообще-то мы просто… ну-у…

Но целительница улыбалась им с такой надеждой, что слова Рона «шли попить чаю» умерли, не родившись. Ребята беспомощно переглянулись и последовали по коридору за Локхартом и его целительницей.

— Только давайте по-быстрому, — тихо предложил Рон.

Целительница направила палочку на дверь палаты имени Януса Тугодума[204] и шепнула: «Alohomora». Дверь открылась, она зашла первой, крепко держа Гилдероя за руку, и усадила его в кресло у кровати.

— Это палата наших постоянных пациентов, — негромко пояснила она ребятам, — с неизлечимыми заклинательными повреждениями, понимаете? Конечно, с помощью интенсивного лечения зельями и заклинаниями, и не без толики счастливого случая, кое-каких улучшений добиться можно. У Гилдероя, вот, и в самом деле проблески рассудка стали появляться, а у мистера Боуда несомненный прогресс наблюдается, кажется, у него восстановилась речь, хотя ни на одном из знакомых нам языков он не говорит. Ладно, мне нужно закончить раздавать рождественские подарки, я вас оставлю, поболтайте немножко.

Гарри огляделся вокруг. Без всяких сомнений, палата давно стала для своих обитателей родным домом. Всяких личных вещей вокруг кроватей было куда больше, чем в палате мистера Уизли, стена над кроватью Гилдероя, например, была обклеена его собственными портретами, которые с белозубыми улыбками приветливо махали посетителям. На многих портретах красовалась его подпись, сделанная корявым детским почерком. Как только целительница усадила Гилдероя в кресло, он тут же подтянул к себе стопку новых фотографий, схватил перо и лихорадочно принялся их подписывать.

— Можете разложить их по конвертам, — подписанные фотографии он стал бросать Джинни на колени. — Знаете, обо мне не забывают, нет, я получаю массу писем от поклонников… Глэдис Гаджон[205] пишет каждую неделю… хотел бы я знать почему… — он со слегка озадаченным видом сделал паузу, а потом с новым приливом сил вернулся к подписыванию фотографий. — Я склонен думать, что тому причиной моя недурная наружность…

На кровати напротив покоился волшебник с землистого цвета лицом, который скорбно таращил глаза в потолок, что-то мычал себе под нос и выглядел совершенно не от мира сего. Через две кровати от него лежала женщина, чья голова была полностью покрыта шерстью; Гарри вспомнил, что нечто похожее произошло с Гермионой, когда они учились на втором курсе, но, счастью для нее, оказалось излечимо. Две кровати в дальнем конце палаты отгораживала занавеска в цветочек, предоставляя их обитателям и посетителям иллюзию уединенности.

— Вот это тебе, Агнес, — громко сказала целительница, обращаясь к женщине с меховым лицом, и вручила ей небольшую пачку рождественских подарков. — Видишь, не забывают тебя. А сын твой прислал сову, что сегодня вечером тебя навестит, вот замечательно, правда?

Агнес в ответ громко залаяла.

— Бродерик, вы только посмотрите, вам прислали цветочек в горшке и этот миленький календарь с самыми разными гиппогрифами на каждый месяц, вот вам будет и повеселее, да? — хлопотала целительница вокруг мычавшего мужчины, ставя весьма мерзкого вида растение с длинными, покачивавшимися усиками на прикроватную тумбочку и с помощью палочки закрепляя на стене календарь. — И… ах, миссис Лонгботтом, вы уже уходите?