Бессмертник - Белва Плейн

Айрис вскинула голову:

— Я тебя не ждала.

— Знаю. Но я решила узнать, как ты сегодня.

— С тех пор как ты меня видела, ничего не изменилось.

Девочка говорит глухим, мертвым голосом. Ей тридцать шесть лет, а я все думаю о ней как о девочке. Странно. Но в ней и вправду есть что-то детское. Эта тонкая шейка, безысходный, горестный взгляд.

— Но ведь Тео приехал.

— Да, вчера.

— Ну и?..

— И ничего. Он не должен был на мне жениться.

— Ну, это уж ему судить.

В прошлый раз я говорила с ней совершенно неправильно. Теперь придется пойти на крайние меры. Что ж, или пан, или пропал!

— Кстати, если он зря на тебе женился, исправлять ошибку поздновато. У вас полон дом детей, а ты несешь такую чушь! Самая настоящая чушь, вот что это! — Анна повысила голос, но тут же вспомнила о Нелли и заговорила тише. Впрочем, негодования в ее голосе хватало и без крика. — Посмотри вокруг! Посмотри на небо, на сверкающий снег, на мир! Он прекрасен, а ты затворилась в четырех стенах и предалась унынию оттого, что этот мир, видите ли, тебя не вполне устраивает. Ты что же думаешь, будто люди, которых принято считать везунчиками, и вправду получают все, вплоть до звезды с неба? Чем ты такая особенная, такая выдающаяся, что хочешь пройти по жизни без ноши, без бремени? Ты сотворила свое бремя сама — так неси его! Ты не одинока. — Она замолчала. Вдруг подумалось: быть может, пришло возмездие? Кара? Я наказана судьбой Айрис. Раньше я считала, что моя кара — судьба Мори… Абсурд. Все это предрассудки. Хотя Джозеф так бы не сказал. Он считает: мы непременно расплачиваемся за все, что совершили в жизни.

— Мама, я умею быть счастливой, — тихо отозвалась Айрис. — Ия была счастлива. Клянусь, в мире не было женщины счастливее меня.

Это правда, чистая правда. Будь ты проклят, Тео! Из-за тебя пропадает моя девочка. Я прямо вижу, как кровоточит ее сердце.

Ох, эта мука, эта мучительная тяга. Мужчина и женщина… Анна взглянула на дочь, и мука ее молодости явилась вдруг остро, пронзительно. Неизбывная мука.

— И долго ты намерена так жить? — внезапно спросила она.

— Не знаю. Я теперь ничего не знаю.

— Ты говорила с Тео после его возвращения?

— Нет. Он тоже не в духе. Отдых ему на пользу не пошел. — Она издала короткий хрипловатый смешок.

— Неужели тебе его совсем не жалко? Ты вечно жалеешь бедных, угнетенных, униженных, а его нисколечко?

Айрис ахнула:

— Ты берешь сторону Тео?

— Ничью сторону я не беру.

Как сегодня Тео сказал? «Я немного помешался»? И Анна продолжила:

— По-моему, вы оба немного помешались. Видит Бог, у Тео было для этого достаточно причин. Возможно, у тебя тоже. Мне трудно судить. Я знаю одно: нельзя уступать, нельзя склоняться под ударами судьбы. Под ударами судьбы… — повторила она, едва не захлебнувшись в водовороте собственных мыслей, и услышала в своем голосе вместо решимости усталость и печаль.

Помолчав, она задумчиво заговорила снова:

— Айрис, помни: страдальцев не любят. Если ты намерена спасти семью и себя самое, потрудись что-то для этого сделать. Нет в тебе радости — а ты притворись, будто рада и счастлива. Глядишь, через некоторое время ты и в самом деле начнешь хоть немного радоваться жизни.

— Хороши советы! Рекомендуешь заняться дешевым лицедейством? Значит, именно так ты и жила все эти годы? Притворялась?

— Что ты имеешь в виду? — Анна недоуменно взглянула на дочь.

Айрис отвела глаза:

— Не знаю, тебе виднее.

Да, я знаю, на что она намекает. Пол всегда был у нее на подозрении, с тех пор, как прислал в подарок картину, а может, и раньше — когда мы с ней встретили Вернеров на улице и я поссорилась с Джозефом. Ну и ладно. Пускай думает обо мне что хочет. Да и не до меня ей сейчас: своих бед хватает.

И вдруг все чувства, обуревавшие Анну поочередно, нахлынули разом: паника, страх перед неизбежным, нетерпение и злость — оттого, что именно ей приходится расхлебывать эту кашу. Но главенствовал панический страх.

— Послушай! Вылези ты из своего кокона и оглядись, вспомни, как живут люди и что бывает на свете. Вдруг ты его потеряешь? Ты сама два дня назад уверяла меня, что не можешь вообразить жизни без Тео! Ну а если ему надоест этот балаган и он повернется и уйдет? Думаешь, к тебе с твоими тремя детьми выстроится очередь? Тебя расхватают? — Анна бросала жестокие слова, стегая одновременно и себя, и дочь. — А представь, что он умер! В один прекрасный день он уйдет утром на работу, а потом в дверь позвонит полицейский и сообщит, что он мертв, что его нет на свете, как тогда — с Мори. Что ты будешь делать? Говори! — Анна задыхалась. Она видела ужас в глазах Айрис и знала, что бьет ниже пояса, но остановиться не могла. — Да-да, все будет кончено мгновенно, три секунды — и все. Навсегда. И ты останешься в этом доме одна, с никому не нужным молчаливым достоинством, ранами и обидами, гордостью и тремя детьми, потерявшими отца. Думаешь, невозможно? Как бы не так! В жизни возможно все. Но если это случится, ко мне не приходи! Не помогу и не пожалею. На мой век горя уже хватит. Сполна!

Айрис закрыла лицо руками.

Анна знала, что хлещет безжалостно, наотмашь. Самое отвратительное, что я получаю от этого удовольствие. Айрис, ты слабый человек, вот в чем беда. В тебе нет моей стойкости.

В то же время Анну снедал безумный страх. Девочка моя, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится! Айрис, моя маленькая, любимая девочка, почему тебе досталось столько невзгод? Чем ты заслужила такие страдания?

— Мне все равно, возненавидишь ты меня теперь или нет. Но я сказала то, что ты должна была услышать. Можешь теперь не разговаривать со мной вовсе, можешь прервать со мной всякие отношения, мне все равно. То есть мне, конечно, не все равно. — Анна осеклась. Воздуха не хватало, ноги подкашивались. Она ухватилась за дверной косяк. — Но если ты решишь со мной не общаться, ничего не поделаешь. А теперь последнее. Немедленно вставай и отправляйся в парикмахерскую. И выбрось эту серую, мерзкую хламиду, половую тряпку, которую ты на себя напялила. Не смей показываться мне на глаза в таком виде. А когда Тео придет домой, надень улыбку. Да-да, надень, черт тебя побери! Не можешь выдавить из себя улыбку — намалюй помадой поверх рта! А теперь вызови такси. Я поеду домой.

Айрис взглянула на нее:

— Очень вовремя. Я как раз собиралась попросить тебя уйти из моего дома.

— Что ж, я тебя опередила.

Впервые в жизни Анна легла в постель, не дождавшись вечера, хотя температуры у нее не было. Но никогда прежде она так не уставала: до полного, одуряющего изнеможения. Словно она все-таки вкатила в гору огромный круглый камень, который всю дорогу так и норовил сорваться и скатиться обратно вниз. Она исполнила Сизифов труд.

К счастью, Джозеф сегодня придет попозже. Они с Эриком собрались на хоккей и договорились поужинать в городе. Эрик непременно проводит с дедом один день каникул, даже самых коротких. Надо бы устроить ему в следующем году, на совершеннолетие, грандиозный праздник. Двадцать один год как-никак. Анна полулежала, подложив под спину две подушки, и грела руки о чашку с горячим чаем. Надо устроить ему день рождения с настоящим маленьким оркестром, чтобы музыка была живая, а не записанная на пластинку.

Да, с этим мальчиком мы одолели немалый путь. С того дня, когда привезли его, отважного и смертельно напуганного, из Брюерстона. Путь пройден. И слава Богу. Теперь надо молиться, чтобы уладились дела у Айрис. Не знаю, не знаю… Уверенности нет, все зашло чересчур далеко. Тео ужасно независимый, с ним трудно совладать. А она просто невыносима.

Когда же можно будет расслабиться и не тревожиться о семье денно и нощно? Надеюсь, дети ничего не услышали, не почувствовали. Особенно Стив. Он так умен, так чуток — все замечает. Порой сдвинет брови, словно его точит какая-то печаль. Впрочем, нет. Все это глупости. Просто он старший, а старшие дети обыкновенно тоньше, восприимчивей. И настроены на волну взрослых. Хотя Мори таким не был. Ах нет — был. Вспомни, ты ведь о многом узнала слишком поздно. Он умел скрывать — под ясной, солнечной, приветливой улыбкой. Но все же Мори никогда не был таким трудным, как Айрис. По-моему, не был.

Все мы трудные. Я тоже. Видит Бог, мне с собой очень, очень трудно…

Все, хватит, я не способна больше бороться. Устала. Хочу еще чаю, но встать нет сил. Я сделала для всех все, что могла. И главное теперь — это мы. Я и Джозеф. Это должно быть самым главным. Я надеюсь, так надеюсь, что он мне доверяет! Он доверяет, я знаю, так почему же я ограждаю его от свалившихся на Айрис бед? Он же мужчина, он должен быть сильнее меня. И он действительно во многом сильнее. Но когда дело касается Айрис, он совершенно беззащитен.

Внизу хлопнула входная дверь.

— Анна! Я пришел!

— Я здесь, наверху, в постели.