Терновая цепь - Кассандра Клэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она села на кровати, слушая бешеный стук сердца и гадая, кто это может быть. Джесс? Неужели он простил ее? Неужели он вернулся? Ей столько нужно было сказать ему, объяснить…
– Грейс.
Это был Кристофер. Добрый, мягкосердечный Кристофер. В коридоре горели факелы – Брат Захария установил их там ради нее, поскольку Братья не нуждались в освещении, – и она увидела, что Кристофер был без пальто, один, и нес на плече кожаную сумку для книг.
– Кристофер! – громко прошептала девушка. – Вы? Ты? Ты пробрался сюда тайком?
Он озадаченно наморщил лоб.
– Нет, конечно же, нет. Брат Захария спросил, знаю ли я дорогу, и я сказал, что помню, как пройти к камере. Он пошел заниматься своими делами. – Кристофер показал ей какой-то предмет, блеснувший в свете колдовских огней. Ключ. – Он сказал, что я могу войти в камеру и навестить… тебя. Он сказал, что доверяет тебе, не боится, что ты сбежишь; по-моему, это очень любезно с его стороны.
Войти в камеру? Грейс казалось, что она уже целую вечность отделена от других людей решеткой. Да, Захария был очень добр, когда позволил другу войти к ней в клетку, думала она, пока Кристофер возился с замком и открывал скрипучую дверь. Доброта по-прежнему сбивала ее с толку; когда люди проявляли доброту по отношению к ней, она терялась, не знала, как себя вести, и чувствовала себя неуютно.
– К сожалению, у меня здесь только один стул, – сказала Грейс. – Мне придется сидеть на кровати. Надеюсь, ты не против? Я знаю, что это неприлично…
– Не думаю, что правила британского этикета имеют здесь какое-то значение, – заметил Кристофер, усаживаясь и положив на колени свою сумку. – В конце концов, Безмолвный город находится не в Лондоне – он повсюду, ты это знаешь? Мы можем сейчас пойти к воротам, открыть их и очутиться в Техасе или в Малакке. Поэтому мы вольны устанавливать здесь собственные правила поведения.
Грейс невольно улыбнулась.
– Ты говоришь удивительно разумные вещи. С другой стороны, ничего удивительного: ты всегда говоришь разумные вещи. Ты пришел, чтобы обсудить заметки, которые оставил мне в прошлый раз? У меня появились кое-какие идеи: и по поводу усовершенствования процесса, и насчет экспериментов, которые можно было бы еще провести…
– Сегодня не обязательно говорить о науке, – улыбнулся Кристофер. – Понимаешь ли, сегодня вечером в Институте состоится ежегодный рождественский прием. – Он начал рыться в сумке. – И поскольку ты не можешь на него прийти, я решил устроить для тебя небольшой праздник здесь. Я хотел, чтобы ты помнила: несмотря на то, что ты сидишь в тюрьме, в одиночестве, это не навсегда. Пройдет немного времени, и ты снова сможешь посещать балы и вечера. – И он жестом фокусника извлек из сумки зеленую бутылку. – Шампанское, – объявил он. – Бокалы у меня тоже есть.
Он поставил бутылку и бокалы на небольшой деревянный столик у кровати Грейс.
У Грейс слегка закружилась голова, как будто она уже выпила шампанского. В носу почему-то пощипывало.
– Ты очень странный.
– Странный? – Кристофер искренне удивился.
– Правда, – кивнула Грейс. – Я не ожидала, что ученый может оказаться таким… понимающим и деликатным.
– Можно быть и тем и другим, – мягко произнес Кристофер.
Его доброта, как и снисходительность Брата Захарии, немного тревожили девушку. Она не ожидала подобного отношения, тем более со стороны одного из друзей Джеймса, которые имели все основания ненавидеть ее. Но Кристофер почему-то навещал ее, разговаривал, хотел дать почувствовать, что не все ее бросили и забыли.
Грейс понимала, что все это построено на обмане. Она до сих пор вспоминала реакцию Джесса на свой откровенный рассказ. Девушка была уверена, что брат все выяснил бы и сам; но если бы она тогда промолчала, их отношения превратились бы в сплошную ложь. Нет, Грейс не жалела, что рассказала правду; если бы только он простил ее…
С громким хлопком Кристофер открыл бутылку, разлил шампанское, поставил бутылку на полку и протянул ей один бокал. Золотистая жидкость с крошечными пузырьками выглядела неуместно в унылой камере без окон, и Грейс улыбнулась.
– Кристофер, – заговорила она, взяв бокал. – Я должна тебе кое о чем рассказать.
Он широко раскрыл свои лавандовые глаза – она никогда не видела таких необычных глаз, но они казались ей прекрасными.
– Что случилось?
– Ничего не случилось.
Кристофер торжественно чокнулся с ней, и она сделала большой глоток из бокала. У нее защекотало в носу, и очень захотелось чихнуть. Грейс уже успела забыть вкус шампанского.
– Дело в том, что я совершила один поступок… нехороший поступок. И человек, которому я причинила зло, не знает об этом.
– Это имеет какое-то отношение ко мне? – нахмурился он.
– Нет, – быстро ответила Грейс. – К тебе это не имеет совершенно никакого отношения.
– Тогда, наверное, – сказал он, – ты должна признаваться не мне, а тому, кто пострадал от твоих действий.
Он говорил серьезным, даже суровым голосом. Грейс смотрела на этого юношу, обычно такого покладистого и робкого, и думала: «Кристофер что-то подозревает. Я не знаю, как он догадался, и, возможно, он не понял до конца, что именно произошло, но он догадывается и близок к истине».
– Грейс, – заговорил Кристофер, – я уверен, что человек, которому ты, по твоим словам, причинила зло… он простит тебя. Если ты объяснишь, как это случилось и почему.
– Я уже призналась в своем преступлении, – медленно произнесла девушка. – Тому, против кого оно было направлено. Не могу сказать, что он меня простил, да я и не заслуживаю его прощения. – Она прикусила губу. – Я не имею права просить, – робко произнесла она, – но если бы ты согласился помочь мне…
Кристофер смотрел на нее своим внимательным взглядом ученого.
– Помочь тебе в чем?
– Есть еще один человек, – вздохнула Грейс, – которому мои действия сильно повредили, но который ни в чем не виноват. Человек, который заслуживает того, чтобы ему сказали правду. – Она сделала глубокий вдох и произнесла имя: – Корделия. Корделия Карстерс.
Люси никогда не призналась бы в этом вслух, но она была довольна, что рождественский прием все-таки состоится. Второй раз в жизни девушка встретилась с Джессом и по-настоящему познакомилась с ним на балу в Институте, но тогда он был призраком, и видела его только она; это было удивительно и странно, но едва ли романтично.
