Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Некоторые представители прессы получили аудиенцию. Но Сигрид Унсет не была бы собой, если бы не стала провоцировать журналистов, в том числе и из радикальной «Дагбладет».

— Люди в наше время совсем не понимают, что такое радикализм, <…> быть радикалом значит просто вернуться к истокам, — настаивала она.

По ее мнению, стране необходима более сильная система обороны. Сигрид Унсет уже давно волновало распространение политической идеологии тоталитаризма и развитие тоталитарных режимов в Европе. Как она написала в «Ответе приходскому священнику», «скоро в Европе останется лишь горстка христиан». Ту же тему она подняла в «Неопалимой купине»; она считала, что ценности, которые люди обрели благодаря христианству, — на грани уничтожения.

— Вы же не думаете о вторжении из Азии? — спросил один сбитый с толку журналист. Ответ последовал незамедлительно:

— Почитайте историю Европы. Ничего и не было, кроме вторжений из Азии: татары, ислам. Сейчас как раз исполняется двести лет с момента изгнания татар из Вены[534].

— Что же с женским вопросом? — хотел знать журналист. — Не изменила ли с годами юбиляр точку зрения?

Напротив! В ответ последовала резкая отповедь:

— Истинная причина возникновения «женского вопроса» в том, что мужчины не хотят обеспечивать женщин, — ответила Сигрид Унсет.

Она по-прежнему считала, что Хенрика Ибсена незаслуженно хвалили за освещение «женского вопроса» — Гедда есть и останется курицей, пустой женщиной. Сходство между Геддой Ибсена и Эммой Джейн Остин поразительно, но последняя обращается с Эммой менее возвышенно. Ибсен слишком уважает своих дам, несмотря на то что видит их насквозь.

Но верила ли Сигрид Унсет в любовь?

— Да, когда люди все время вместе и все равно могут любить друг друга, — ответила она. Взгляд стал загадочным. Журналист посчитал, что ее глаза и крупный выразительный рот «свидетельствуют о ее сильной чувственной натуре»[535].

Но согласие на интервью получили немногие. Когда журнал «Норвежские женщины» обратился к Сигрид Унсет, она ответила, что можно напечатать ее слова восемнадцатилетней давности: «Женщина сейчас такая же, как и раньше, во времена наших предков. <…> Наше время здоровым назвать нельзя, в любом случае оно не способствует гармоничному физическому и духовному развитию. Хуже всего то, что общественные отношения на всех уровнях препятствуют естественной способности женщины — материнству»[536]. Этого, как она считала, должно хватить для выражения ее мнения о развитии общества и положении женщины.

Юбилейный год Сигрид Унсет начался с издания «Аскехаугом» собрания ее средневековых романов. Это было очень кстати, учитывая, что за предыдущий год новой книги она не написала. Перевод Честертона не принес ей дохода, она была в долгу у издательства. Унсет понимала, что должна закончить историю об Иде Элизабет, но тем не менее решила отложить это и снова обратилась к образу Святой Биргитты. Она поехала в Эребру и отпраздновала свое пятидесятилетие 20 мая 1932 года одна, на коленях перед алтарем в часовне Святого Эскильда, освященной в честь Святой Биргитты. Для Сигрид Унсет было очень важно материнство, она считала, что женщина должна быть окружена детьми, но на этом отрезке жизни она выбрала абсолютное одиночество.

Унсет вернулась в дом, полный цветов и поздравлений. Несмотря на то что она напечатала благодарственные карточки, многих она благодарила лично. Ее журнал почтовых отправлений, который она аккуратно вела, показывает, что до наступления лета из Бьеркебека было отправлено по меньшей мере 500 писем.

Андерс отпраздновал окончание гимназии и собирался навсегда покинуть дом. Он был призван в армию. Андерс хорошо сдал экзамены и хотел получить техническое образование. С Хансом все шло не так гладко — ему пришлось сдавать дополнительные экзамены, чтобы продолжить обучение в средней школе. Ему мало помогало то, что он мог пересказывать саги и жития святых и память его могла соперничать с маминой. Он не справлялся со школьным распорядком и дисциплиной. Тринадцатилетний Ханс по-прежнему использовал любую возможность для того, чтобы побыть с матерью. Когда Унсет решила, что хочет уехать на лето, чтобы, как в прошлом году, избежать потенциальных гостей, Ханс захотел присоединиться к ней. Они поехали в Швецию, на лечебные воды Люкорна, где Ханс мог купаться в море, а сама она получала целительный уход и принимала грязевые ванны. К пятидесяти годам она особенно остро почувствовала необходимость следить за своим здоровьем.

Оттуда Унсет написала Матее, чтобы удостовериться, что с Моссе все хорошо. Матея, все время проводившая с Моссе с тех пор, как переехала в Бьеркебек, успокоила мать — все было в полном порядке.

«Теплые летние вечера у моря прекрасны», — писала Сигрид Унсет. Она наслаждалась купанием в море и чувствовала себя так же легко, как в молодые годы, когда плавала в Осло-фьорде. Ханс купался с новыми друзьями и, как она рассказывала Матее, «для Ханса вел себя вполне прилично». Но неприятное письмо нарушило летнюю идиллию: «сообщение из школы о том, что Ханс не справился с контрольной работой. <…> Ханс прорыдал большую часть ночи, бедняжка, и отказывался от еды…»[537] Мать пообещала замолвить за него словечко у ректора, возможно, он все же мог бы получить новый шанс. Но последние две недели отпуска были испорчены. В августе, перед началом нового учебного года, Унсет приложила максимум усилий, чтобы поместить Ханса под надежную опеку, ведь ей был так необходим покой для творчества. Ее искусство убеждения помогло: Хансу разрешили продолжить обучение.

Последний этап работы над «Идой Элизабет» был очень трудным, как она и боялась. Унсет писала толстый роман о современной жизни, в котором главной темой были отношения: мать — дети — безответственный отец. Унсет, безусловно, идеализировала главную героиню как пример того, сколько человек может испытать разочарований и какую ношу вынести, все равно находя радость в самопожертвовании ради других. Она также прошлась по идеям социальной гигиены, которые как раз начинали распространяться в Германии: в уста любезного врача со связями в Германии писательница вложила слова о том, как неэкономично для общества заботиться о непродуктивных людях. От Сигрид Унсет ничего нового не ожидали — было написано в одной датской статье, — тема книги та же, что и в ее средневековых романах: краткосрочные эротические отношения, за которые приходится расплачиваться в течение многих лет, противопоставленные жертвенной любви. Кристиан Эльстер также был строг к ней и считал, что через некоторые «пассажи, да, впрочем, и целые страницы, читатель пробирается с трудом»[538]. Диалоги воспринимались как затянутые монологи, необходимые писательнице для выражения своих хорошо известных всем мыслей. К. Ю. Хамбру, который в свое время активно содействовал тому, чтобы она получила стипендию и Нобелевскую премию, похоже, был разочарован творчеством Сигрид Унсет. Конечно, это «спокойная и тактичная проповедь, — писал он, — но имеет ли она отношение к художественной литературе? Во время чтения „Иды Элизабет“ на первый план выходят другие вопросы: педагогические, моральные, религиозные, но никак не художественные»[539].