Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Подобные публикации о Герцене поощрял министр просвещения Головнин. В. А. Долгоруков, шеф III отделения, сперва испугался их, но потом признал правильным замысел Головнина.

В полемику все активней включается Катков. В статье о выходе в отставку тверских мировых посредников он высказывает солидарность с их выпадами против Герцена, вообразившего себя Цезарем, Мессией, а противников Брутами и Кассиями. Катков пишет о прискорбии такого безобразия и безумия. О Герцене он обещает подробнее поговорить в будущем. Он выполняет свои обещания. Травля Герцена становится с лета 62 г. одной из основных тем его изданий. В № 6 «Русского вестника» помещена статья о Герцене. Ему же посвящено редакционное выступление в № 33 «Современноий летописи». В № 7 «Русского вестника» напечатана статья «О нашем нигилизме», программная, знаменующая окончательный переход Каткова в лагерь реакции, полная грубой брани в адрес революционных теорий радикальных демократов, Герцена, тоже зачисленного в лагерь «нигилизма». Но особенно нападки на Герцена, связанные с сочувственным отношением того к польскому восстанию 63 г., характерны для газеты «Московские ведомости», издающейся с 63 г. под редакцией Каткова. В передовой статье № 86 (63 г.) прямо упоминается о «лондонских изданиях», о «выродках», которые «перешли открыто в лагерь врагов России», «всячески стараются пособлять польскому восстанию». Сближает Катков Герцена и с происходившими пожарами, обвиняя его в создании общества поджигателей в одной из губерний России.

Любопытно, что Катков вступает в полемику и с Шедо-Феротти, приписывая ему симпатии к полякам и к Герцену. В передовой № 195 (64 г.) утверждается, что Шедо-Феротти преувеличивает значение Герцена, отпускает ему комплименты, желая подладиться под настроения молодежи. Катков решительно осуждает «изысканно-почтительные объяснения с г. Герценом», в которые якобы пускается Шедо-Феротти, стараясь доказать, «какое важное значение имеет этот мыслитель и патриот, пребывающий в изгнании, и какие великие заслуги оказал он оттуда России, хотя он впоследствии и испортился»; «божество должно было остаться божеством; нужно было только ущипнуть его, чтобы оно не забывалось». Катков сближает Шедо-Феротти с Герценом и в передовой № 196 (64 г.). По словам автора, они похожи друг на друга: второй действует «с грубым цинизмом», первый — «искусно и тонко», но цель у них одна: оба враждебны России, поддерживают ее врагов. К этому времени отношение русского общества к Герцену меняется к худшему, о чем тот пишет в последнем разделе главы «Апогей и перигей» (III. 1862 год). Меняется и общественная атмосфера, определявшая успех изданий Герцена. Далее популярность их так и не возобновилась.

К действиям, которые, по замыслу властей, должны оказать благотворное влияние на общество, относится и попытка «нравственного воздействия» на литературу. К такому воздействию власти России прибегали с давних пор. Еще при Петре I правительство, непосредственно царь старались создавать угодную им литературу. Петр платил иностранным журналистам, писателям за публикацию положительных сведений о себе, России (см. П. П. Пекарский «Наука и литература в России при Петре Великом»): в те времена полагали, что для хвалебных отзывов «достаточно нанять с десяток голодных журналистов и писателей, которые обязывались писать статьи о России в известном направлении, сообразном с видами правительства». И в относительно либеральном цензурном уставе 04 г., и в чугунном уставе 26 г. заметно стремление не только к запрещению, но и к какому-то влиянию на литературу. Такое стремление сохранялось и позднее. В 33 г. видный сановник, деятель по крестьянскому вопросу, в 36–56 гг. управлявший П отделением собственной императорской канцелярии, граф П. Д. Киселев предлагал делать нечто подобное, ссылаясь на пример Петра I. Ему возражал граф К.-Р. Нессельроде, министр иностранных дел и государственный канцлер (до 56 г.), считая такие действия недостойными великого государства. Тем не менее, минуя его, через Бенкендорфа, у которого за границей были особые агенты — писатели, в Европу посылают одного чиновника (барона Швейцера), чтобы противодействовать революционному духу, опровергать неблагоприятные сведения о России и ее императоре.

В 35-6 гг. были и другие подобные действия. На одном из них можно остановиться подробнее. Герой этой истории — Я. Н. Толстой. В свое время участник «Зеленой лампы». Позднее сотрудник «Московского телеграфа», «Сына отечества». Оказавшись в эмиграции, стремился восстановить в глазах царя репутацию верноподданного. Пишет отзывы на французском языке, в духе ярого патриотизма, о книгах про Россию с неблагоприятными оценками о ней (Ансело, Манье). Русский посланник в Париже посылает ему сочувственное письмо. Брошюра Толстого по поводу призывов турок к полякам восстать против России, с похвалами Николаю, псевдо-патриотическими заявлениями. Русские власти ко всему этому относятся с одобрением, но денег не платят (а у Толстого долги более чем на 30 тыс. франков). Осенью 35 г. брат умершего князя Паскевича — Эриванского просит Толстого составить биографию покойного (на французском языке). Своими славословиями она очень понравилась заказчику. Он обещал похлопотать за Толстого перед царем. По приказу Николая Бенкендорф приглашает Толстого в Петербург. В результате переговоров тот получает 10 тыс. руб. на оплату долгов. Становится литературным агентом русского правительства. 29 января 37 г (день смерти Пушкина) Бенкендорф уведомляет Уварова, что Толстой назначен корреспондентом в Париже русского министерства просвещения, с жалованием в 3800 руб. в год (но числится он, как и другие агенты, чиновником по особым поручениям III Отделения). Летом 37 г. Толстой возвращается в Париж, с задачей: защищать в журналах Россию и опровергать статьи, противные русским интересам.

Дальнейшее развитие идеи правительственного влияния на литературу относится уже к времени Александра, к концу 50-х гг. Возникает проект нового специального учреждения с программой нравственного воздействия на печать. Правительство ею недовольно. А как действовать непонятно. Прежние меры запрещения не достигают цели. Разные предложения (Будберга и др.). Новый проект цензурного устава готовится медленно (трудности составления, неясность, в каком духе он должен быть выдержан, тактические соображения, ожидания более благоприятного времени) (328). Никитенко 12 октября 58 г. записывает в дневнике: разговоры о проекте учреждения бюро, «которое бы не административно, а нравственно занималось направлением литературы». Никитенко и Ковалевский считают, что это химера. Через месяц — новый слух: правительство хочет издавать свой печатный орган. В декабре 58 г. Совет Министров обсуждает образование нового учреждения, задача которого — служить, «посредством журналов», орудием правительства для подготовки умов к предпринимаемым мерам, направлять, по возможности, периодические издания к общей государственной цели, поддерживать обсуждение общественных вопросов «в видах правительственных». Цель такого учреждения — «обратить литературу на полезное поприще», указать литераторам на предметы, по которым правительство хочет подготовить общественное мнение, собрать сведения, получить разъяснения. Т. е. перед новым учреждением ставилась задача не только воздействия на литературу, но и получение информации. При этом учреждение не должно иметь вида официально-правительственного. Совет Министров единогласно признал «большую пользу от подобного учреждения», указав, что такое дело можно поручить только особенно доверенным лицам, по непосредственному усмотрению царя (328-29).

Царь согласился с такой мыслью; по его мнению, эти лица должны находиться вне всякой зависимости от министров, но им должны быть известны направления, которыми министры, государственные деятели намерены следовать; они, лично общаясь с министрами, выясняя возникшие недоумения, в то же время обязаны быть связанными с редакторами главнейших журналов, с видными писателями, «действуя на них не силою официальной строгости, а мерами убеждения и поощрения и приобретая таким образом нравственное на них влияние». Этим лицам, общающимся с министром народного просвещения, предоставлено право поручать, по их усмотрению, разным людям составление статей, в видах правительственных, для публикации их в периодических изданиях и в таких случаях «испрашивать, если сочтут нужным, вознаграждение автору статьи за его литературный труд» (330).

Все это высказано от имени царя, но инициатором считали А. М. Горчакова, министра иностранных дел, имевшего репутацию сторонника гласности. Сама идея была заимствована из Пруссии и Франции, где существовали Bureau de la presse (330). Горчакову в осуществлении его идеи помогал Н. А. Муханов, друг Горчакова, товарищ министра просвещения. Проект одобряла и молодая императрица. Ковалевский, министр просвещения, выступал против замысла Горчакова, но когда он вернулся из недельной поездки в Москву, всё уже было решено. Ковалевский хотел уйти в отставку, говорил об этом, но оставался на своем посту до лета 61 г. Позднее, в 62 г., идею поддерживает новый министр просвещения, Головнин. Он считает необходимым дать печати «желательное направление», предлагает поручить новому учреждению «доставлять полезные занятия даровитым писателям, которые иногда живут в бедности, и, не имея возможности жить своим трудом, обращаются в лиц, враждебных правительству». Предложения Головнина приняты (330).