Ковчег завета - Грэм Хэнкок

— Поможет ли мне поддержка моей просьбы со стороны НФОТ?

— Определенно поможет. А они поддержат?

— Может быть, но не в данный момент — у них сейчас другие приоритеты.

— Ну так вот, — вздохнул доктор Аффенди с видом человека, только что продемонстрировавшего свою правоту, — вы напрасно тратите время.

— И все же соблаговолите препроводить мою просьбу в Хартум, — попросил я.

Пресс-атташе широко улыбнулся и поднял обе руки ладонями вверх в красноречивом жесте неискреннего извинения:

— Я с радостью сделаю это, но заверяю вас, что ничего хорошего из этого не получится.

На протяжении всего ноября я поддерживал по телефону контакты с Аффенди. Он не мог ничем меня порадовать. После первого контакта с НФОТ 2 ноября я снова посетил его представительство 19-го и встретился на этот раз с его главой Тевольде Гебру. От беседы с ним у меня возникло ощущение, что он профессионально исследует мои намерения, пытаясь определить, следует ли принимать их за чистую монету, или же мое желание посетить Аксум как-то связано с военными планами режима Аддис-Абебы.

Я-то знал, что меня интересует только ковчег завета. Но уже не в первый раз мне приходило в голову, что мой так называемый «поиск» может выглядеть в глазах НФОТ «легендой» шпиона. Поэтому я не был уверен, следует ли мне радоваться или тревожиться, когда в конце встречи Тевольде заверил меня, что будет просить представительство Фронта в Хартуме ходатайствовать о визе и разрешении на поездку по стране.

СДЕЛКА

Следующие три недели я ничего не слышал ни от представительства НФОТ, ни от суданского посольства в Лондоне. Я, похоже, оказался в безвыходном положении и сообразил, что следует предпринять что-то для ускорения дела.

В конце концов мне в голову пришла бесхитростная идея. На земле Эфиопии явно велась весьма интенсивная пропагандистская кампания. В ее ходе правительство обвинило НФОТ — вероятно, несправедливо — в разграблении и разрушении церквей. Поэтому я решил, что у меня есть шанс добиться содействия повстанцев, стоит лишь пообещать им, что я выступлю на телевидении с репортажем о свободе совести в Тиграи под их властью, репортажем, в котором они получат возможность опровергнуть выдвинутые против них обвинения.

Я не желал делать публичные заявления в средствах массовой информации в пользу НФОТ частично из-за остаточной лояльности к людям из правительства вроде Шимелиса Мазенгии, помогавшего мне на протяжении нескольких лет, и частично потому, что находил противной подобную полную смену позиций. По правде говоря, мои взгляды на эфиопские внутриполитические проблемы уже переменились и продолжали меняться. Но встать на публике и поддержать НФОТ именно сейчас, когда мне необходимо попасть в Аксум, означало бы как раз то, что я начал презирать в собственном поведении в последние месяцы.

Решение, которое я придумал, чтобы обойти возникшую проблему, было не менее окольным. Я не стану ни делать, ни представлять телерепортаж о Тиграи, а попрошу сделать его для меня кое-кого еще.

Я имел в виду моего старого приятеля, бывшего продюсера Би-Би-Си по имени Эдуард Милнер, который уже несколько лет был «свободным художником». Только недавно он вернулся из южноамериканской страны Колумбии, где снимал репортаж специально для британского Четвертого канала новостей. Поэтому мне казалось, что его может заинтересовать возможность сделать репортаж о Тиграи для той же компании. Разумеется, не могло быть и речи, чтобы склонить его на ту или иную сторону. Я знал его как исключительно цельного человека и понимал, что он будет настаивать на полной свободе изложения именно того, что увидит в реальности. И все же я полагал, что НФОТ проявит больший интерес к моей поездке в Аксум, если таким образом я свяжу ее с возможностью освещения событий по телевидению. По собственному опыту я знал, что все повстанческие группировки жаждут рекламы, и не думал, что НФОТ станет исключением.

Итак, 10 декабря я снова позвонил Тевольде Гебру. На встрече 19 ноября он обещал мне, что попросит представительство Фронта в Хартуме помочь мне получить визу и разрешение на поездку в провинцию. Поэтому сейчас я поинтересовался состоянием дела.

— Никаких новостей, — ответил Гебру. — Наши люди в Судане очень заняты, и ваш вопрос не является для них приоритетным.

— Изменится ли положение, если я предложу вам в обмен телерепортаж?

— Это зависит от того, о чем он будет.

— В нем речь пойдет о свободе религии в Тиграи и об отношениях между НФОТ и церковью. Вы, может быть, и побеждаете в гражданской войне, но явно проигрываете пропагандистскую войну.

— Почему вы так думаете?

— Один пример. Недавно вас обвинили в разграблении и поджоге церквей, ведь так?

— Верно.

— И это, несомненно, причинило вам немалый вред?

— Это очень сильно повредило нам как внутри страны, так и на международной арене.

— И это соответствует действительности?

— Абсолютно не соответствует.

— Тем не менее об этом говорят, а когда людей обливают подобной грязью, она оставляет пятна. — Я пустил в ход свой козырь: — Совершенно очевидно, что это часть хорошо спланированной пропагандистской кампании правительства против вас. Послушайте, позвольте мне процитировать вам репортаж, опубликованный 19 октября в «Таймс». — Передо мной лежала вырезка из газеты. — «Эфиопское правительство, — начал читать я, — особенно нуждается в поддержке церкви в своей борьбе с дальнейшей дезинтеграцией государства. Недавно президент Менгисту заявил: «Наше государство является результатом исторического процесса и существовало тысячи лет, что подтверждается существующими историческими реликвиями». По иронии судьбы президент также пытается выгодно оттенить свой либеральный режим на фоне того, что воспринимается как твердолобый коммунизм и антиклерикализм сепаратистских движений…

— Мне знаком этот репортаж, — прервал меня Тевольде. — Менгисту предпринимает какие-то шаги по либерализации с циничной целью завоевать поддержку в народе именно сейчас, когда он понимает, что не может победить нас на поле битвы.

— Но вопрос вовсе не в этом. Дело в том, что вам просто необходимо сделать что-то, дабы отмыться от обвинений в антиклерикализме. Телерепортаж, переданный на всю Британию, здорово помог бы вам. Если же мы снимем его во время Тимката, — а именно на него я хочу попасть в Аксум, — тогда крестные ходы и вся атмосфера праздника поможет доказать, что НФОТ не выступает против церкви и является ревностным хранителем самой ценной исторической реликвии на свете.

— Пожалуй, вы правы.

— Так следует ли мне попытаться организовать такой телерепортаж?

— Это было бы неплохо.

— Если мне это удастся, как вы думаете, сможете ли вы вовремя устроить нам визы и разрешения?

— Да, полагаю, я могу гарантировать это.

ОДИННАДЦАТЫЙ ЧАС

Договорившись с Тевольде, я тут же позвонил своему приятелю Эдуарду Милиеру, объяснил ему ситуацию и спросил, устраивает ли его предложить репортаж о Тиграи Четвертому каналу новостей.

Милнер заинтересовался предложением и к 12 декабря уже заполучил подписанный договор с телеканалом, который мы вместе с паспортными данными Эда передали по телефаксу в представительство НФОТ. Мы также направили сопроводительное письмо, в котором сообщали, что должны выехать в Тиграи не позднее 9 января 1991 года — т. е. задолго до Тимката.

Прошло еще две недели, а мы не услышали от НФОТ ничего определенного. Визы и решения на путешествие по стране так и не поступили.

— Созвонитесь со мной, сразу же после Нового года, — попросил нас Тевольде.

К 4 января 1991 года я совершенно отчаялся и начал уже испытывать сожаление, смешанное с облегчением: первое в связи с тем, что мне не удавалось завершить свой поиск, и второе потому, что я, по крайней мере, сделал все, что было в моих силах, и все же уберегся от всякого рода опасностей — реальных или воображаемых, — которыми чревата поездка в Тиграи. И тут вечером позвонил Тевольде:

— Можете ехать — все устроено.

Как и было запланировано, мы с Эдом вылетели в Хартум 9 января. Оттуда нам предстояло добраться по суше меньше чем за неделю до священного города Аксума.

Глава 18

ТРУДНОДОСТУПНОЕ СОКРОВИЩЕ

Мы с Эдом Милнеррм вышли из аэробуса авиакомпании «КЛМ», доставившего нас в Хартум, и отдались во влажные объятия африканской ночи. Виз у нас на руках не было, только их номера, переданные нам представительством НФОТ в Лондоне. Они явно были известны офицеру иммиграционной службы, который оформил наше прибытие и оставил паспорта у себя, пока мы получали багаж.