Искушение фараона - Паулина Гейдж

Во время его второго посещения, когда он уже собирался уезжать, Шеритра заметила, что Табуба протянула отцу какой-то свиток. Девушка решила, что это, должно быть, из библиотеки Сисенета. Пальцы Хаэмуаса нежно сомкнулись на руке Табубы, и девушку вновь охватили прежние страхи. Однако события, лежащие вне пределов этого дома, теперь казались ей незначительными, и, пожав плечами, Шеритра предпочла отдаться на волю судьбы. Увлечение отца, конечно же, со временем пройдет, и уж, во всяком случае, к ней самой оно не имеет никакого отношения. Ей показалось, что Хаэмуэас выглядит бледным и осунувшимся.

– Есть какие-нибудь новости? – спросила его Табуба, и он покачал головой.

– Пока нет, – ответил он, и через секунду они оба уже смотрели на Шеритру с улыбкой, словно чувствуя себя в чем-то виноватыми.

Нубнофрет несколько раз присылала ей записки, но сама так и не приехала. Шеритра была этому только рада. Присутствие матери неминуемо нарушило бы мирную гармонию, царившую в доме Сисенета. Шеритра по ней не скучала И все же гармония оказалась нарушенной изнутри. Вечером того дня, когда приезжал отец, девушка решила перед сном выйти немного прогуляться. Воздух все еще был жарким, и ее одолевало какое-то странное беспокойство. В сопровождении безропотной Бакмут и одного из воинов она побродила под темнеющими в небе пальмами, потом направилась к реке. Вода, стоявшая очень низко, была почти неразличима, лишь блестела тусклым серебром под лучами молодого месяца. Шеритра посидела у причала, надеясь, что мягкая темнота вокруг успокоит ее тревогу, потом направилась обратно к дому.

Обогнув дом, она подошла к боковой двери. В темноте она и ее маленькая свита оставались почти невидимыми. Не успели они приблизиться, как Шеритра различила в коридоре две темные фигуры. До ее слуха слабо доносились голоса людей, и во всей этой сцене было что-то настолько личное, сугубо интимное, что девушка остановилась в нерешительности. Теперь она могла разобрать слова. Это были Табуба и ее брат.

– …и ты знаешь, что уже пора, – резко говорила Табуба. – Чего ты ждешь?

– Да, я знаю, что пора, – послышался голос Сисенета. – Но мне что-то не хочется. Такой поступок ниже нашего достоинства. В былые времена мы никогда не опустились бы до подобных вещей.

– С тех пор прошло очень много лет, и мы давно позабыли о временах невинности, – горько возразила Табуба. – Теперь мы не можем поступить иначе. Да и к тому же речь идет не более чем о простом слуге. Что он для нас? Что такое его… – Она осеклась, потому что Шеритра, не желая подслушивать, сделала шаг к ним. Девушка заметила, какое злобное, искаженное гневом было у Табубы лицо. Но это продолжалось не более секунды.

– Царевна, – сказала Табуба.

Сисенет поклонился и быстро ушел.

– Мне захотелось немного прогуляться перед сном, – сказала Шеритра. – Ночь так прекрасна, и к тому же, мне кажется, я слишком много съела за обедом!

Табуба улыбнулась ей и чуть отступила в сторону.

– Доброй ночи, царевна, – мягко произнесла она.

Шеритра кивнула и прошла в дом.

У себя в спальне она почувствовала мрачное облегчение, когда караульный занял свой пост у порога ее комнаты, а Бакмут крепко закрыла за ним дверь. С трудом дождавшись, пока служанка совершит все обычные приготовления, Шеритра скользнула под тонкое покрывало. Она лежала, охваченная странными мыслями. Не столько сами слова смутили ее воображение, но эмоции, чувства, не ускользнувшие от ее чуткого восприятия: Табуба резко и властно на чем-то настаивала, Сисенет отвечал ей холодной нерешительностью. Вокруг них тогда витало нечто мрачное и зловещее, нечто совершенно чуждое привычному тихому течению жизни, присущему этому дому. О чем они вообще говорили? Шеритра лежала и размышляла. Кто такой этот «простой слуга»? Она сама быстро переняла всеобщую привычку отдавать слугам краткие и ясные распоряжения, даже не глядя в их сторону, так сильно они напоминали своим видом предметы мебели и домашнего обихода. И вдвойне приятней после молчаливых людей Сисенета звучали для ее слуха голоса собственных, привезенных из дома слуг.

Охваченная волнением, она села на постели.

– Бакмут, принеси мне гороскоп на месяц фаменот, – приказала она.

Девушка встала со своей подстилки и подошла к стоявшему у стены ящику.

«Я ведь так и не взглянула в гороскоп, – думала Шеритра. – Отец предупредил, что предсказания не сулят ничего хорошего, но месяц уже на исходе, скоро наступит фармути, так что теперь это уже не важно». И все же, взяв у Бакмут свиток, она развернула его с трепетом. Как и говорил Хаэмуас, гороскоп предсказывал одно только дурное. «Не вставай сегодня с постели… Не ешь вечером мяса… Посвяти день молитвам и не ложись спать, дабы избежать гнева богов… Помни, твое спасение – Нил… Беги от любви, словно от страшной болезни…»

Папирус свернулся в ее руке, и Шеритра отдала его Бакмут.

– Убери подальше, – сказала она и опять легла. «Как это понимать: Нил – мое спасение? – вновь и вновь вопрошала она себя. – И почему это я должна бежать от любви? И от чьей любви? От любви отца? Табубы? Хармина?» Она уснула, так и не разрешив этих загадок, и даже во сне ее не покидало легкое беспокойство, запавшее в душу после подслушанного разговора. Впервые за все время ее радость была чем-то омрачена. Несколько раз она просыпалась, и ей чудилось, что она слышит какие-то звуки, но всякий раз оказывалось, что дом погружен в глубокий покой и тишину.

На следующее утро к ней в спальню зашла Табуба, чтобы узнать, не заболела ли царевна, – солнце уже стояло высоко, и час завтрака давно миновал. Она была по-прежнему грациозна и изящна, заботлива и мила, и Шеритра, взяв себя в руки и стараясь не обращать внимания на сдавившую виски головную боль, заставила себя встать и отправиться в купальню.

– Почему ты поднялась сегодня так поздно, царевна? – спросила ее Табуба. Она стояла перед девушкой на коленях, втирая масло в кожу ног. – У тебя утомленный вид, словно ты совсем не отдыхала, и мышцы напряжены.

Шеритра ничего не ответила. Она стояла закрыв глаза и с удивительной остротой и ясностью ощущала все, что происходит с ее телом, – и тупое постукивание в голове, и густой, приторный запах ароматического масла, и мокрые волосы, тяжелой гривой лежащие на плечах, и журчание воды, утекавшей в специальные отверстия в полу купальни, но больше всего она чувствовала, как ее тела касаются сильные, уверенные, волнующие пальцы Табубы. «Чуть выше, Табуба, – думала разморенная Шеритра. – Пусть твои длинные, жадные пальцы погладят мне бедра». И, словно Табуба подслушала ее мысли, руки женщины поднялись выше и стали нежно гладить мягкую кожу. Шеритра забыла обо всем, полностью отдавшись одному только этому ощущению.