Сага о Рорке - Андрей Астахов

Хрустнула кость крыла, попавшего в пасть Рорка, ключом ударила пурпурная кровь из перекушенной артерии. Свирепый визг твари вдруг стал жалобным плачем, похожим на стенания женщины.

Вестницы больше не было. На окровавленных камнях лежало изуродованное, беспомощно обнаженное тело Ефанды.

– Загрызи! – каркали черные птицы в красном небе. – Грызи!

– Белый Волк! – Старая Сигню стояла на верхушке одного из рогов Врат и хохотала. – Белый Волк отведал крови!

Волчье сердце екнуло и остановилось. Жажда крови прошла, остался ужас. Припав к земле и прижав уши, Рорк завыл так жалобно, что смолкли крики отверженных в пропасти Хэль, и демоны содрогнулись от вопля Белого Волка:

– Аоооооооооу! Неееееееет!

Все исчезло – и князь открыл глаза. Он лежал на жертвенном камне, голый, весь облитый потом. Тело было неподъемным, страшная слабость сковала руки и ноги. Рядом стояла молодая ведьма, уже одетая в свою рубаху, смотрела на князя с любопытством. Рорк сумел остановить взгляд на ее лице, и вдруг понял, что у ведьмы разные глаза – один черный, другой бледно-зеленый.

– Вернулся, княже? – спросила она и положила ладонь на лоб юноши.

– Не тронь меня! – Рорк даже подивился, как же слабо звучит его голос.

Ведьма засмеялась, ласково провела тыльной стороной пальцев по его щеке.

– Не бойся, княже, – промолвила она. – Не суждено мне больше птицей петь на твоем колу. Но было мне это приятно, не скрою. Духи мертвых отпустили тебя, значит, колдовство мое было сильным.

– Я видел…

– Видел то, что положено видеть смертному, – ведьма перестала улыбаться. – Не жалеешь ли?

– Воды мне дай. И что-нибудь срам прикрыть.

– Теперь можно! – крикнула молодая ведьма кому-то невидимому для Рорка. – Они ушли!

Рорк приподнялся на локте, пересиливая тошноту. В круг света от факелов вошли родичи Ольстина: один держал рубаху князя, другой кувшин.

Сын Рутгера жадно выпил кварту меда, проливая его на грудь, потом набросил рубаху. Один из дружинников помог ему сделать первые несколько шагов: ноги не слушались Рорка. Ведьма снова засмеялась.

– Чего гогочешь, песья баба? – спросил Рорк.

– Дрался ты хорошо, – ответила ведьма. – Не испугался. Коли испугался бы, назад не пришел. Оттуда нет возврата. И враги у тебя там сильные. Ты первый, кто вернулся. И последний.

– Так ты… знаешь?

– Ступай, княже, – ведьма сделала отстраняющий жест обеими руками, словно выталкивала Рорка из круга богов. – Торопись. Жена твоя вот-вот разрешится от бремени.

III

В горнице пахло травами, кровью, еще чем-то животным и неприятным. Рорк вошел осторожно, хотя грудь его разрывалась от горя. Лицо Ефанды на аксамитовых подушках казалось безжизненно-белым. Спекшиеся покусанные губы были плотно сжаты, на окаменевшем лице застыла маска страдания.

– Слышишь ли ты меня? – зашептал Рорк, припав к изголовью жены. – Любимая моя, жизнь моя, отзовись! Не уходи, не бросай…

– Княже, – бабка-повитуха робко коснулась плеча князя и тут же отпрянула в испуге, так порывисто и резко обернулся к ней Рорк, – неужто не желаешь дитя увидеть?

– Нет, – Рорк отвернулся, взял руку Ефанды в свои ладони, часто-часто заморгал, пытаясь отогнать слезы. – Останусь здесь, с ней. Коли отойдет, то на моих руках.

– Жизнь ее в руках богов, – отозвался вездесущий Хельгер, возникнув за спиной Рорка. – Ты ей ничем не поможешь.

– Молчи! Не твоя это забота.

Хельгер лишь пожал плечами. Всю ночь он не отходил от Ефанды – долгие часы, с того самого момента, когда вдруг отошли воды и начались родовые схватки, за два месяца до срока. Что было тому причиной, тяжелое плавание по морю до Рогволодня, страх ли при встрече с новой страной, или же беспокойство за Рорка, который последние недели вдруг стал вести беседы с волхвами и ведуньями, Хельгер не знал. Ночь он провел с племянницей, пытаясь помочь – и не помог.

Рорк примчался под утро, когда девочка уже родилась. Князь был страшен: бледный, осунувшийся, с налитыми кровью глазами, с посиневшими губами, пьяный. Хельгер пытался загородить ему путь.

– Прочь! – прошептал Рорк.

– Не входи. С ней жонки-знахарки. Руда у нее не останавливается.

– Прочь, Хельгер!

– Заруби, тогда войдешь.

– Второй раз! – Рорк протянул скрюченные пальцы к глазам старого ярла. – Второй раз ты становишься на моем пути, Хельгер.

– Встану и в третий. Если понадобится.

– Один! – Рорк закрыл глаза, задышал тяжело, словно острая боль пронзила его. – Отойди, добром прошу.

– Не отойду. Где ты шляешься? С ворожеями гадаешь? Заглядываешь богам в кошелек? Распиваешь мед с холопьями? Посмотри на себя! Она звала тебя, когда рожала. Только тебя, никого больше. А тебя не было. Ты шастал по суесловным бабам, выслушивал их вздорные прорицания. Теперь, когда она лежит без чувств, ты захотел ее видеть. Поздно, Рорк. Ты опоздал.

– Хельгер, она умрет?

– Все возможно.

– А ребенок? Мальчик?

– Девочка. У тебя дочь.

– Проклятая Сигню! – Рорк устало опустился на лавку. – Сильная девочка?

– Будет жить, – улыбнулся Хельгер. – Пищала, как поросенок. У нее твои глаза. Золотые, как солнце.

– Мне надо, чтобы она жила.

– Я же сказал, пищала…

– Ефанда, Хельгер. До дочки мне нет дела.

– Жонки с ней, бабки-повитухи, – ответил Хельгер, задетый жестокими словами Рорка. – Кровь у нее плохо сворачивается, и сил она много потеряла.

– Если моя жена умрет, всех волхвов и знахарок повешу на их собственных кишках на кольях палисада.

– Подождем до утра. Сядь и выпей меда. Ты весь дрожишь. Что твоя ворожба?

– Плохие знамения, Хельгер. Я спешил, потому что предчувствовал беду, и я опоздал. Твоя правда. Смерть всегда опережает меня на один шаг… Холодно здесь.

– Я велю затопить очаги.

– Зря. Дым повредит Ефанде и ребенку, – Рорк провел ладонями по лицу, вздохнул тяжко. – Пойдем, Хельгер, я все-таки хочу увидеть ее, пока она… пока еще есть надежда.

Хельгер стоял подле князя до того момента, когда страшная усталость, следствие всего пережитого, не сморила Рорка. Слуги бережно унесли своего господина в опочивальню.

– Не давайте ему меда, – предупредил Хельгер, – он еле дышит, как бы удар его не хватил. Пусть поспит. Никого к нему не пускайте.

– А ты? – спросил его Энгельбрект.

– Останусь с племянницей, – сказал Хельгер. – До заката она вряд ли доживет. Хочу принять ее последний вздох…

Женщина была молодая и приятная, с толстыми русыми косами, тяжелой грудью и крепким телом. Хельгер присмотрел эту бабу еще два дня назад, когда видел ее на рынке. Он знал, что Умила – так звали молодуху, – недавно стала вдовой, что муж ее был убит мятежниками Световида, что у нее два маленьких ребенка, и одного из них она кормит грудью.