Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

В апреле 1960 года Сэлинджеру было видение. Ему казалось, что он сидит в бальной зале, глядя на танцоров, вальсирующих под оркестр. Странным образом музыка звучала в его ушах все глуше и глуше, а танцоры кружились все дальше и дальше от него. Это была символическая картина отдаления Сэлинджера от окружающего мира — не по собственному желанию, а по воле судьбы. «Я многие годы ждал, что все именно так и кончится», — печаловался он. Однако он не роптал. По его признанию, это был единственный известный ему способ работать, и он принял свою изоляцию как цену, заплаченную за возможность писать.

Казалось, что зимы в Корнише все удлинялись, а оторванность от жизни ощущалась Сэлинджером все острее и острее. Его часто одолевала депрессия, однако он не позволял себе расслабляться. Положение усугубилось, когда Пегги в сентябре 1961 года пошла в школу. Сэлинджер всегда много занимался своей дочкой, а их ежедневные совместные прогулки были для него самой большой отрадой. С ее отсутствием образовалась пустота, и часы, ранее посвящавшиеся Пегги, Сэлинджер проводил в бункере. Вскоре работа возобладала над всем, и он стал предпочитать ее общению с семьей. На зимние каникулы 1961 года Джером и Клэр улетели с детьми в Нью-Йорк и остановились у родителей Сэлинджера на Парк-авеню. Но это путешествие было исключением. Следующей зимой Пегги и Мэтью переболели бронхитом, и Клэр отвезла их в Санкт-Петербург в штате Флорида, а Сэлинджер остался дома со своей пишущей машинкой. Зимой 1962 года Клэр и дети отправились на Барбадос, чтобы там провести время с матерью Клэр. Сэлинджер снова остался дома, отговорившись необходимостью доделывать новую книгу.

Тогда же Сэлинджер обнаружил, что друзей, к которым он мог бы обратиться в трудную минуту, у него почти нет. От многих он отвернулся сам. Порвав с Джейми Хэмилтоном, он порвал и с Роджером Мэчелом, преданнейшим из людей. После декабря 1959 года надеяться на возобновление отношений с Уитом Бернеттом тоже не приходилось. А те, кто осмелился разговаривать с репортерами в 1961 году, мгновенно превратились во врагов.

Вероятно, Сэлинджер еще не понимал, что рука судьбы, щедро дарившей ему встречи с замечательными людьми, теперь оскудела. Ушедших друзей заменить было некому. Вместо них остались лишь зияющие пустоты, напоминающие о том, как отдалилось от бальной залы сэлинджеровское кресло.

Второго июля 1961 года Эрнест Хемингуэй, друг и опора Сэлинджера в дни войны, совершил самоубийство в своем доме в Айдахо. Шесть недель спустя, 18 августа, ближайший друг и конфидент Сэлинджера судья Лернед Хэнд скончался в Нью-Йорке. Музыка в его ушах почти смолкла. Вынужденное уединение, помогавшее Сэлинджеру работать, переросло в одиночество, выйти из которого ему не позволял глубоко укоренившийся в нем фатализм.

В краткой автобиографической справке на клапане суперобложки «Фрэнни и Зуи» Сэлинджер поделился с читателями своими чувствами. Он сообщил, что целиком поглощен своей работой, и откровенно признался: «Мне грозит, полагаю, вполне реальная опасность совершенно погрязнуть, возможно, даже полностью раствориться в своих собственных приемах, оборотах речи, особенностях стиля». Однако Сэлинджер верил, что выполнит свою миссию. «В целом, — писал он, — я все же не теряю надежду». В этой публичной исповеди нет даже намека на то, что Сэлинджер хотел бы свернуть с пути, им избранного. Внешний мир должен был воспринять это как знак покорности судьбе. Сам же он считал, что исполняет волю Божью.

Сколь бы значительным ни был успех «Фрэнни и Зуи», писательская репутация Сэлинджера все еще зиждилась на романе «Над пропастью во ржи», который в 1960 году снова вернулся в список бестселлеров газеты «Нью-Йорк тайме» (под пятым номером) и к 1962 году разошелся более чем двухмиллионным тиражом. Поэтому кажется довольно странным, что Сэлинджер никак не отреагировал, когда библиотеки, школы и факультеты подвергли роман остракизму, что сокращало огромную юношескую аудиторию, обеспечивающую его широкую продажу.

В первый раз «Над пропастью во ржи» был запрещен одним школьным советом в Калифорнии в 1954 году. С тех пор делалось множество попыток подвергнуть книгу цензуре, и раздавались требования изгнать ее из классов и запретить учителям рекомендовать ее для чтения. Библиотеки, школьные советы и группы родителей ссылались на употребление Холденом нелитературных выражений, на его отношение к авторитету старших, сексуальным проблемам и проблемам образования. Успех романа только подогрел страсти. Рост популярности романа в академической среде привел к тому, что учителя старших классов стали широко рекомендовать книгу своим ученикам. Некоторые даже бросали вызов системе, открыто обсуждая ее во время классных занятий. На молодежь роман действовал безотказно. Многие видели в Холдене Колфилде выразителя своих сокровеннейших чувств. Однако родителям не нравилось, что их дети увлечены персонажем, на их взгляд порочным: сквернословящим, пьющим, курящим, посещающим коктейль-бары и нанимающим проституток. Поднявшаяся вокруг романа шумиха привела к странному результату. Опрос 1962 года показал, что в Калифорнии преподаватели колледжей поместили «Над пропастью во ржи» на первое место в списках рекомендованной литературы. В то же самое время роман быстро становился наиболее часто запрещаемой книгой в Соединенных Штатах.

Известно, что Сэлинджер лишь однажды публично высказался на эту тему, да и то не откликаясь на события, а только предвидя их. Незадолго до публикации книги издательство «Литл, Браун энд компани» выпустило ограниченным тиражом рекламную листовку со словами самого Сэлинджера, выражавшего опасения, что роман может подвергнуться преследованию цензуры за язык и содержание. «Среди моих лучших друзей очень много детей, — говорил он. — Вообще-то все мои лучшие друзья — дети. Мне невыносимо думать, что моя книга окажется на полке, откуда они не смогут ее взять». Этот короткий комментарий, разосланный главным образом по книжным магазинам, остается единственным публичным высказыванием автора о цензуре.

В 1960 году даже такое сдержанное осуждение возможного цензурного преследования романа уступило место фаталистическому приятию судьбы. И оправданием для этого фатализма ему, как всегда, послужила работа. В течение нескольких лет подряд Сэлинджер получал письма от одного упорного диссертанта по имени Дональд Фини. Когда-то он преподавал в старших классах школы и был уволен за то, что порекомендовал «Над пропастью во ржи» своим ученикам. Теперь же, будучи преподавателем в университете Луисвилл, он задался целью составить для своей диссертации полную библиографию сочинений Сэлинджера на всех языках. Несколько его просьб о помощи так и остались без ответа. Поэтому в сентябре 1960 года Фини очень удивился, когда получил от писателя письмо. В нем Сэлинджер извиняется, что не может помочь своему корреспонденту в его работе, но далее делится своими переживаниями из-за дебатов, сопровождавших запреты романа. «Меня все это очень огорчает, — пишет Сэлинджер, — и я часто думаю, могу ли я чем-то помочь делу». В конце концов писатель решает не вмешиваться ни в какие споры. Сэлинджер объясняет Фини, что необходимость посвятить себя новой работе, которой он «поглощен», заставила его забыть о чувстве ответственности по отношению к старым произведениям ’.