Начало всех Начал - Юрий Никитин

— Да, выживет!

— Не врешь?

Ной сказал обидчиво:

— Вообще-то мог бы и соврать, в таких случаях можно всё, но он в самом деле парень крепкий, а раны не смертельные. Хоть и помучается, ожоги заживают плохо, сам знаешь. Да и ты скоро сможешь убедиться… В смысле что Кохба жив и останется жить. Тебя ошпарило, кое-где обожгло, но эти раны для жизни не опасные.

Ханнуил закрыл глаза.

— Спасибо, Ной. Я полежу чуть, хорошо?..

— Отдыхай, — ответил Ной, отступая к двери. — Отдыхай, дружище.

Он не услышал, как за спиной Хам проворчал язвительно:

— Да, отдыхай… Ничего другого ты делать и не умеешь, старый дурак.

В ковчеге только одно окно, на самом высоком этаже, не считая нижней двери, через которую все вошли в ковчег, а теперь наглухо засмоленной. Ной распорядился держать верхнее окно закрытым на случай, если поднимется ветер и начнет забрасывать горящую смолу вовнутрь, но первые дни он сам то и дело открывал, и все видели, как гибнет мир.

Огненный дождь стучал по крыше с такой силой, что разговаривать приходилось вплотную друг к другу. Уже с двух шагов видели только открывающиеся рты на бледных испуганных лицах.

С нижних этажей доносился рев испуганных зверей. За разрушением и уничтожением мира больше наблюдать не удавалось: нужно было кормить и смотреть, чтобы звери не заболели, кто знает, сколько продлится потоп и чем он кончится.

Ной возил на одноколесной тачке корм, но в голове стучала одна и та же мысль: почему, почему так получилось? Да, уже все мудрецы согласились и даже сумели объяснить народу, что человек страшнее зверя, когда он зверь, но никто так и не ужаснулся от такого страшного открытия, более того — гордились! И даже тем, что не только держат в себе гнуснейшее из животных, но вот такие лихие и бесшабашные, берем и выпускаем зверя из человека погулять, порезвиться, поразмяться…

И невдомек, что этот зверь с каждым мгновением свободы вырастает, набирается силы, и вот уже обратно в клетку воли и правил не загнать, уже он подчиняет себе человека, убедив, что под его властью жить слаще, привольнее, свободнее…

Сим таскал мешки с кормом на плечах, на поникшего отца посматривал с любовью и сочувствием. Как и братья, как вообще все в его возрасте, считал отца туповатым и не таким развитым, как, скажем, он сам, но если в других семьях с такими мыслями и росли дальше, а потом отселялись, повзрослев, то здесь случилось особое: Господь избрал именно Ноя, пренебрегнув теми, кто казался куда умнее, отважнее, рискованнее, бесшабашнее, интереснее…

— Отец, — сказал он с сочувствием, — не убивайся так! С тобой что-то случится — мы все погибнем.

Ной отмахнулся.

— Ковчег построен, теперь уже от меня ничего не зависит.

— Все зависит, — заверил Сим серьезно. — Я знаю, о чем ты думаешь. Мы все сейчас думаем об этом, даже Хам, которому бы только плясать да веселиться. Господь выслал тебя, потому что ты жил по правилам, остальные сейчас гибнут вместе с животными, от которых отличаются только разумом и умением зачем-то одеваться… да и то не всегда. И если ты замучаешь себя угрызениями совести и тяжкими раздумьями, то Господь, возможно, и ковчег утопит!

Ной ужаснулся.

— Как ты можешь такое говорить?

— А зачем мы Ему? — возразил Сим. — Без твоей воли и твоего наставничества мы сорвемся в пучину удовольствий еще быстрее, чем люди в ныне гибнущих городах!.. А Господу такие не нужны. Так что, отец, ты нужен нам всем как никогда!

Ной хмуро кивнул, соглашаясь и почти не слушая, в черепе громко и больно стучала мысль, что Сим прав, Господу нужны люди, живущие по правилам. Только такие могут прийти к Цели, а остальные просто жили, размножались и переводили корм. В погоне за удовольствиями выпустили зверя, а его загнать обратно уже невозможно. Даже при известии о скором потопе никто не поспешил переменить жизнь.

Значит, все воспитание человека с детства должно быть подчинено тому, чтобы зверя постоянно давить и не давать ему даже глотка воздуха. И едва попытается высунуть морду, а он будет пытаться при любом удобном случае, — бить без всякой жалости, давить и удушивать, как ни жалко ребенка, что добивается свободы посвоевольничать.

Превращение человека в зверя зашло слишком далеко. Даже Господь не видел, как и чем еще убедить человека, чтобы он жил правильно. Так что, наверное, в самом деле проще уничтожить и начать с чистого листа…

— Будем жить, — проговорил он со вздохом, — Господь карает не только самоубийц, но даже тех, кто небрежностью или глупостью укорачивает свою жизнь.

— Что? — переспросил голос.

Ной оглянулся, за спиной уже не Сим, а Хам пронес мешок с зерном и сбросил в ящик с кормом. Лицо блестело от пота, как и все тело, но глаза светятся веселым вызовом, под смуглой кожей красиво играют мускулы.

— Да так, — ответил Ной. — Надо жить…

Хам захохотал.

— Отец, ну конечно!.. Мы такую крышу забабахали, никакой огненный град не пробьет!

— Мы не знаем, — пробормотал Ной, — что будет дальше.

Хам отмахнулся с беспечностью.

— Что будет, то и будет. Когда увидим, что пришло, тогда и будем решать! А что гадать заранее?

Он подмигнул и не пошел, а побежал в склад за следующим мешком. Ной проводил его долгим взглядом. Самый жизнерадостный из его сыновей, Хам и здесь ухитряется оставаться бодрым, а на все тяготы смотрит с веселым вызовом.

Сердце сжало болью. Мир за стенами ковчега погибает, грешный и перешагнувший все пределы разврата и бесчестья, но это все-таки его мир! И люди там не просто люди, а многих, по крайней мере в своем городе, он знал лично.

И сейчас они гибнут. И, как сказал Господь, они не подлежат воскрешению.

Глава 8

Ной не удивился бы, узнав, что Сим, который до всего допытывается и старается понять законы, двигающие миром, думал над тем же и почти так же.

Какая главная причина, твердил он себе с момента начала потопа, что Творец решил уничтожить человечество? Что оно перестало идти к Цели, сперва топталось на месте, а потом животная часть в человеке резко взяла верх, и начался откат. Человек повернулся к Цели спиной и пошел, пошел, пошел по стезе чувственных удовольствий, для которых не нужны ни разум, ни душа, ни высокие устремления…

Что есть стремление к Творцу? Это всего-навсего желание уйти подальше и поскорее от своей животной основы и приблизиться к чему-то более высокому, что пока еще не видно, неощущаемо, но понятно, что оно есть, и человек обязан стремиться улучшить себя…

Кто улучшал, тот удостоился звания праведников, кто не улучшал, а жил, как животные, только что разумные и разговаривающие, те были просто нормальными обычными людьми. Но когда праведников становится мало, мир сдвигается к опасной грани, когда человечество оказывается бесполезным.