Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - Павел Полян

В конце сентября отправили на работу в шахту на станцию Хессен (Hessen), три километра от г. Хам (Hamm). Огромная шахта и коксохимический комбинат «Zeche Sachsen» (Цехе Захсен), рабочая команда № 506. На дворе шахты ворота с надписью «Уголь — это хлеб». В лагере грязно и тесно, работа 12–14 часов (вместе с построением, баней), постоянные побои, издевательства, ругань, работа тяжелая. Работая забойщиком, навальщиком, крепильщиком, несколько раз калечился, болел, но на работу ходил. В забое жара (50–60 градусов, работали голыми), мало воздуха, газы, вода соленая — горячая и холодная. В общем, стал «доходягой» — голодный, уставший, всегда не выспавшийся, морально раздавленный. В таком положении прошли осень, зима и весна 1943–1944 гг.

Третьего апреля 1944 г. на шахте произошел взрыв газа и погибли более 100 пленных (я случайно не попал в эту смену) и около 250 человек немцев, цивильных поляков, русских, горно-спасательный отряд и др. Шахту залили водой, а нас через 2–3 дня перевели в город Терне (Herne) в рабочую команду № 669R на шахту Юлия (Julija Zeche). На этой шахте условия работы были легче, чем на шахте «Захсен», и в лагере условия были лучше, чище, хотя работали 10–12 часов. Я стал немного отходить. Так и работал до 10 мая 1944 г. В этот день в забое я попал в аварию, на меня свалился огромный кусок угля и попал на ноги, на левой ноге сломал кость голени и лодыжку, и меня прямо с шахты санитарной машиной отвезли в госпиталь для пленных в г. Ванне-Айкель (Wanne-Eickel). Палата на 40 человек. Двухъярусные койки, весь персонал из советских пленных — врачи, фельдшеры, санитары. Довольно чисто и спокойно, но очень плохо кормили — суп из костной муки и очисток картофеля. Мои кости очень плохо срастались. Когда сняли гипс, то ходил с костылем, а потом с палкой, хромал. В октябре месяце 1944 г. в госпитале стал температурить, сделали рентген и обнаружили туберкулез легких, перевели из хирургического отделения в легочное.

6 ноября 1944 г. наш лазарет бомбила в течение 30 минут авиация союзников. Кругом все горело, наше здание разбили, мы спаслись в подвале. Оставаться в лазарете было нельзя, и нас перевели в другое здание, где мы сами помогали приспособить его под жилье, не хватало даже коек, и более-менее живых и здоровых отобрали и в железнодорожных вагонах отправили в лагерь VI А — «Ямы». Я попал в шестой блок — туберкулезный, грязь, тесно, трехэтажные нары, некоторые спали на полу, так как нет места, вши, клопы, блохи, никаких лекарств и никакой медицинской помощи.

Все западные районы Германии сильно бомбили союзники, а на востоке наступали Советские армии. В лагерь прибывали новые узники, наверное, из других лагерей. Паек давали мизерный и тот не всегда — я сильно разболелся, лежал, температура 38–39 и почти ничего не ел. Умирало по 50-100 человек в день. Стал скелетом. Приближалась американская армия, а фашисты готовили смерть всем 23 тысячам пленных, но не успели. 14 апреля 1945 г. американская армия заняла лагерь и освободила нас. Стали давать какую-то еду и начали наводить порядок. Отправили французов, бельгийцев, поляков и др., а советских пленных организовывали в подразделения, что позволило установить дисциплину и учет, начальником был назначен майор Миронов. Я от радости освобождения (или миновав кризис) стал чувствовать себя лучше, спала температура.

В лагере отметили праздник 1 Мая — были гости: русские девушки и парни (цивильные), американский оркестр и даже какой-то американский генерал, который нашему лагерному начальству вручил награды. В начале мая 1945 г. на машинах санитарного батальона перевезли в бывший военный госпиталь для немецких летчиков. После «Ямы» попал в рай — условия как в санатории, а лечение на уровне хорошей больницы. Стали хорошо лечить — я стал хорошо поправляться!

В госпитале «Баукло» было три коменданта: англичанин (так как это была английская зона оккупации), немец (так как обслуживающий персонал, санитарки, сестры, врачи были немцы) и советский (так как большинство больных были советские военнопленные). Лечили хорошо, кормили хорошо, условия быта — хорошие, я стал набирать вес и здоровье, меня даже привлекли в роту охраны госпиталя политруком.

В конце августа окрепших больных направили эшелоном в сборный пункт в лагере «Берген-Бельзен», а там после формирования направили в г. Галле (на Эльбе) и передали в советскую зону оккупации, а потом в фильтрационный лагерь НКВД Смерш во Франкфурт-на-Одере. Там прошел проверку, а так как ехать в Москву и другие крупные города было нельзя, то мне дали справку в г. Реутов (Московской области), там жили родные жены старшего брата. В ноябре сформировали команду и эшелоном направили в Москву. 14 ноября 1945 г. я прибыл на Киевский вокзал, где военный патруль проверил мою справку, но не задержал. Так я оказался дома.

Начал хлопотать себе документы (паспорт, прописку и т. п.), прошел еще проверку в районном отделе КГБ и получил временный паспорт на один месяц, потом на три месяца, потом на год, потом уже на пять лет.

В феврале 1946 г. поступил учиться в Мосстанкин (Станкоинструментальный институт), летом 1946 г. женился, в 1948 г., в октябре родилась дочь, в 1951 г. с отличием окончил институт и получил направление в Серпухов на работу на завод «Восемь лет Октября», где работал до лета 1953 г., а потом переводом начал работать на заводе «Станконормаль» в Москве, где жили мои родные и моя семья. На заводе работал конструктором по оснастке, заместителем начальника инструментального цеха, начальником ОТК завода, начальником энергомеханического отдела завода, а последние 12 лет начальником технического отдела (главным технологом) завода.

В феврале месяце 1980 г. прямо на заводе со мной случился очень тяжелый инсульт (10 дней я был на грани жизни), и я получил бессрочную инвалидность 2-й группы. И вот — дожил до сегодняшнего, а мне уже 84 с половиной года.

Москва, зима 2006 г.

Иосиф Самойлович Кубланов. «Вы все такие…»[35]

Когда началась война, я, Кубланов Иосиф Самойлович, исполнял кадровую службу в 107 ОБС[36] в школе связи младших командиров. Батальон находился на зимних квартирах в п. Ахуны Пензенской области. 22 июня принял присягу, нас посадили в вагоны и отправили в Белоруссию. 24 июня нас высадили в разбитом городе Рогачеве, где 61-я стрелковая дивизия заняла оборону. Курсанты школы связи обслуживали штаб дивизии. 15 августа 1941 г. я выполнял очередное задание. Мне приказали проложить телефонную связь к артиллерийскому дивизиону. Я взял катушку с проводами и телефон, побежал по заданному направлению, доложил командиру дивизиона. Со штаба дивизии корректировали стрельбу орудий, отстреляв по восемь снарядов. Вижу, артиллеристы вытаскивают замки из орудий и выбрасывают. Я взял телефон и, наматывая провода на катушку, пошел к штабу дивизии. Не доходя до штаба, навстречу мне двигалась группа: 10–12 солдат и два офицера. «Куда идешь?» — спросил офицер. «К штабу дивизии». Он приказал встать в строй, мы пришли к лесу, где и остановились на ночлег, а утром, когда проснулись, оба офицера от нас сбежали. Выставив дозоры, мы начали копать траншею, искать воду, потом увидели мальчика, который пас коров. Подозвали его и спросили: «Немцы у вас есть?» — он сказал, что есть. «Никому не говори, что мы здесь, а маме скажи, чтобы дала чего-нибудь поесть». Мальчик погнал коров, а через час-полтора подъехали немцы и приказали нам выходить. Все вышли, а я задержался, у меня в кармане лежал кандидатский билет, закопав его, я тоже вышел. Обыскав нас, немцы повели нас в коровник, в котором было полно военнопленных.