Полное собрание сочинений Св. Иоанна Златоуста в двенадцати томах. Том первый, книга первая.С предисловием А. П. Лопухина. - Иоанн Св.

3. Впрочем, может быть, довольно и этих сетований, довольно того, что (сказано) в Писании и в (нашей) книге; иначе нам недостало бы времени, чтобы по надлежащему оплакать душу, страждущую такою болезнию. Ибо что прежде всего оплакивать? То ли, что досточтимое, святое и великое имя Божие чрез вас хулится у язычников и слава Его унижается? Или то, что столь почтенное и великое дело подвергается презрению? Или то, что многия души падают от таких соблазнов? Или то, что и здравая часть вашего сонма очерняется нечистою молвою о вас? Или то, что вы воспламеняете неугасимый огонь и для себя самих, и для своих сожителей? Но откуда все это следует, скажете вы, когда мы можем доказать, что у нас тело нерастленно и не подвергалось блудодеянию? Такое доказательство будет ясно не теперь, а особенно тогда, в последний день. Звание и искусство повивальной бабки может видеть только то, подвергалось ли тело совокуплению с мужчиною; но чисто ли оно от постыдного прикосновения и от прелюбодеяния и разстления посредством лобзаний и объятий, это обнаружится в тот день, когда живое Слово Божие, открывающее сокровенныя помышления человеческия и присущее при совершаемом тайно, представит все обнаженным и открытым пред взорами всех (Евр. IV, 12,13); тогда мы хорошо узнаем, чисто ли от этого тело твое и вполне ли нерастленно. Впрочем, не будем спорить и состязаться об этом, но положим, что оно выше всех тех сетей и чисто во всех отношениях, и свободно от всякаго повреждения, и пусть девственница будет девою, как же это относится к сказанному нами? Ибо всего ужаснее и достойно множества слез то, что она, тщательно соблюдая свое тело во всех отношениях, перенесла столько труда, и весь труд свой сделала тщетным и старания свои напрасными, подав повод к хуле на Христа; и щадя свою плоть, она не охранила славы Божией, но для того, чтобы тело ея осталось неприкосновенным, она употребила все меры, а о том, чтобы Он не был оскорбляем и посрамляем многими, нисколько не заботилась; и - о если бы она не все делала и предпринимала, чем унижается слава Божия! Но как же, скажешь, я делаю это? Поселяя мужчин вместе с собою в доме и постоянно держа их при себе. Если ты желаешь иметь сожителями своими мужчин, то тебе следовало не девство избрать, а вступить в брак; ибо гораздо лучше для этого вступить в брак, нежели действовать таким образом. Брака ни Бог не осуждает, ни люди не укоряют; ибо это - дело честное, никого не оскорбляющее и не поражающее; а такое девство при сожительстве с мужчинами осуждается всеми больше прелюбодеяния; потеряв свое значение, оно упало низко, и даже ниже самой пропасти прелюбодеяния; ибо заботящуюся не о Господнем, но делающую многих людей прелюбодеями, никто не станет считать ни между девами, ни между замужними. Эта заботится о том, чтобы угодить одному мужу, а ты - весьма многим, и притом близким к тебе не по закону брака, а некоторым другим образом, порицаемым и осуждаемым всеми. Посему я боюсь, чтобы ты, быв отвергнута тою и другою стороной, не оказалась причисленною к безчестным женщинам. И по самому названию твоему, если бы кто захотел определить это состояние, мы также не в состоянии были бы возразить что-нибудь. Ибо, когда в собрании на площади или дома зайдет речь о таких (девственницах), то разговаривающие об этом непристойном сожительстве, желая указать принадлежащую такому то, называют ее не матерью его, - ибо она не родила его, - и не сестрою, - ибо они не произошли из одного чрева, - и не супругою, - ибо она живет с ним не по закону брака, - и не другим каким-нибудь названием родства из дозволенных и установленных по закону, а названием постыдным и смешным. Я не хотел бы произносить его; так я ненавижу самое это название и отвращаюсь от него; так противно мне даже самое наименование этого сожительства. Но ты не рождала и не испытала болезней рождения. Что постыднее такого оправдания? Что достойнее сожаления того, когда девственница хочет доказывать свое девство тем, к чему могут прибегать и многия женщины из блудниц? Но те развратницы, скажешь, отличаются другими признаками. Какими, скажи мне, другими? - Внешним видом, взорами, походкою, любовниками, которых привлекают к себе. - Хорошо ты изобразила нам черты блудницы; но посмотри, не коснулась ли ты прежде нея самой себя этими чертами и признаками; потому что и ты привлекаешь к себе многих таких же поклонников и такими же сетями. Хотя ты и не стоишь около дома, зазывая проходящих, но ты постоянно держишь мужчин у себя в доме, - что гораздо хуже, - не для чего иного, как для того, чтобы доставить непристойное удовольствие им и себе, хотя и не посредством совокупления. Какое же в этом преимущество, когда и взаимное лицезрение производит тоже самое? А если этого нет и если вы не совершаете такого прелюбодеяния, то для чего ты держишь его дома? Какую скажешь нам справедливую и основательную причину? Замужняя может указать на брак, блудница - на любодеяние; а ты, девственница, какой представишь нам благовидный и справедливый предлог?

4. Но, скажут, чего ты домогаешься, когда сожители и не спят, и не совокупляются с нами, как бывает с теми? И на это особенно указывают многия. Но не на свою ли голову оне говорят это? И - только ли на свою голову, это мы изследуем после. Уже ясно было доказано, когда мы говорили к мужчинам, что не только злословящие, но и представляющие пустые предлоги достойны наказания, положеннаго за злословие; впрочем, это еще мы объясним в другой раз; а теперь я спрошу тебя о причине такого сожительства, если можешь какую-нибудь представить. - Я немощна, скажешь, я - женщина, и не могу одна удовлетворять своим нуждам. Между тем, когда мы обличали сожителей ваших, то слышали от них противное, т.е. что они держат вас для услуг им. Отчего же вы, имея силу с избытком оказывать услуги даже мужчинам, не могли бы помогать самим себе, женщинам, а нуждались бы в других? Как мужчине с мужчиною, так и женщине с женщиною легче и удобнее было бы жить вместе; но если вы бываете полезны и для служения мужчинам, то гораздо более - вам самим. В чем же, скажи мне, может быть полезно и необходимо сожительство мужчины? Какия он может доставлять вам услуги, которых женщина не могла бы доставить женщине? Ткать основу вместе с тобою и сплетать нитки и пряжу - неужели он сможет лучше женщины? Напротив. Он, хотя бы и хотел, не сумеет приняться за что-нибудь подобное, если только и этому теперь не научили вы их; это дело одной только женщины. Или вымыть одежду, зажечь огонь, и согреть горшок? Конечно, и это не хуже, но еще лучше мужчины может сделать женщина. В чем же, скажи мне, полезен для тебя мужчина? Когда вообще нужно продать что-нибудь или купить? Но и здесь женщина полезна не меньше мужчины; об этом может свидетельствовать и торжище, и все, кто желает купить одежду, покупающие ее большею частию от женщин. Если же девственнице стыдно стоять на площади для такой торговли, как и действительно стыдно, то не гораздо ли стыднее жить вместе с мужчинами? Впрочем, и перваго, менее постыднаго, нежели последнее, можно избегнуть; я предложил бы поручать все или молодой прислужнице, или способным на это старушкам; отсюда видно, что вышесказанное есть предлог и отговорка, и прикрытие слабости. Какой, скажешь, слабости прикрытие? Если бы я пожелала иметь мужа и вступить в брак и вести такой образ жизни, то кто воспрепятствовал бы мне? Разве не позволительно сделать это свободно и не оскорбляя Бога, и не подвергаясь осуждению и укоризнам от людей? Это и я говорю, и это не столько твои, сколько мои слова. Но теперь надобно сказать, в чем тебе может быть необходима помощь мужчины; или, если не можешь объяснить этого, изгнать непристойнаго сожителя; ибо иначе тебе не возможно избавиться от позора; а то, что ты сказала, не столько твои слова, сколько тех которые жалеют о твоей неблагопристойности. Итак, хотя бы тысящекратно полезно было для тебя служение мужчины, и тогда не следовало допускать его с таким позором; ибо, когда унижается слава Божия, то не должно быть никакого предлога столь внушительнаго, чтобы оставить без внимания такое зло. Даже, если бы предстояло умереть тысячу раз в день для того, чтобы этого не было, следовало бы подвергнуться тому с великою радостию, а не только не оставлять без внимания такое зло для своего спокойствия и мирской пользы. Послушай, как Павел трепетал и сильно боялся этого: добрее бо мне, говорит он, паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит (1 Кор, IX, 15). Для того, чтобы не унижалась похвала его, он решался умереть; а мы для того, чтобы отклонить соблазны, не хотим презреть и малое удовольствие? Как же мы можем когда-нибудь спастись? Притом не равное дело и даже нисколько не близкое - лишиться похвалы и подвергнуться осуждению. Он не оскорбил бы Бога, если бы и так случилось; потому что Сам Бог повелел ему от благовестия жити (1 Кор. IX, 14); и однако, он предпочитал лучше умереть, нежели сделать тщетным свое доблестное дело; а мы, везде нарушая установленное и зная, что потерпим за это величайшее наказание, не хотим оставить даже неуместной и пустой привычки? Какое же будет нам прощение? Хотя бы для многих нужд требовался только мужчина, но от этого происходил бы такой позор, то надлежало бы, как я выше сказал, решиться лучше умереть, нежели допускать это; а если еще удобнее и легче исполнить все посредством женщины, то какое будет прощение вам, столь изнеженным и небрегущим о своем спасении? Скажи же мне: когда он оказывает тебе услуги, то не станешь ли и ты сама в чем-нибудь услуживать ему? Это для всякаго очевидно. Но не гораздо ли было бы лучше - не воздавать ему тем же и не принимать от него услуг, и то время трудов, которое ты тратишь для доставления ему спокойствия, лучше употреблять на успокоение самой себя, нежели, принимая на себя тяжкие труды, еще срамить свою честь? Но (скажешь), ты не оказываешь ему никаких услуг. Тогда нужно думать, что он сам себе служит во всем, и постилает постелю, и варит, и зажигает огонь, и исполняет другия подобныя дела; но так служить не согласится и раб, ничего не получающий себе от господина. Но он, скажешь, переносит все по страху Божию и ради назначенной за такое служение награды и с благодарностию уничижается, не получая себе от нас никакой пользы. Чем же, наконец, мы заградим уста безстыдных? Хотя ты приписываешь ему такое благочестие и хотя он так страшится и боится повелений Божиих, что смотрит на себя смиреннее всякаго раба и доставляет тебе все, не получая сам от тебя ничего, но прежде всего этого ему надлежало позаботиться о чести и славе Божией; теперь же странно - одной и той же душе и в одно и тоже время оказывать и уважение, и презрение к повелениям Божиим, и то страшиться их, то не обращать никакого внимания на оскорбление самого Законодателя. Оставаться чуждым удовольствия и не чувствовать совершенно ничего человеческаго, и при этом трудиться, изнуряться, уничижать себя и своими трудами доставлять спокойствие другим, свойственно душе весьма любомудрой и возвышенной; а не унижать славы Божией и не делать того, за что Он хулился бы многими, это доступно для многих и не весьма великих (душ). Как же мы поверим тебе, что ты для Бога и по усердию к подвижничеству делаешь то, для чего требуется великая и бодрая душа, тогда как не хочешь отстать от того, от чего может отстать душа низшая и обыкновенная? Ты не хочешь отстать от того, чем оскорбляется Бог и будто бы отдаешь и тело и все за то, что - неугодно Ему. Кто же может поверить этому? Впрочем, не знаю, как я перешел от девственниц к их сожителям; посему опять нам нужно обратиться к девственницам.