Вертоград Златословный - Ранчин Андрей Михайлович

Афанасий Никитин                               Написах я грешное мое хожение                               за три моря: первое море — Хвалисское,                               второе — Индейское,                               третье — Черное… …Чужие на небе звезды, и вода в кувшине, и лепешки, пропахшие дымом печным. И не вем, нынче пост или праздник. Ведь вышедший в тверь не войдет никогда в ту же реку. И зная, где он, странник слышит не звон колокольный, а пенье стрелы по-татарски, индейски, персидски. Пройдя через волглую мглу и железны ворота, забудь свое имя и веру, оставь свою жизнь, не хвались, что вернешься обратно. Недобры раджи на Руси, и бояре индейстии люты. Алла-иль алла, олоур, Боже правый, великий, единый, пророки его Илия, Моисей и Мухаммед. Коснеет в гортани язык, и перо разрывает бумагу. Аз есмь небогат, аз есмь гол человек, будто сокол, и персть возвращается к персти, ко Богу, его же забыл. Иль-алла, олоур, аналаур. За Черное море мой путь в город смол и молений. Индейская птица Гугук прилетает на русские избы, садится на кровлю, огонь изрыгает из клюва, и смерть посещает тот дом… 1999 Повесть о бражнике Когда умер бражник, встал с постели И пошел дорогою Эдемской. Перед ним стоят врата до неба Из синклита — вечного металла. Заперты Эдемские ворота Балкой стопудовой неподъемной. Стережет врата небесна стража, Ангелы с мечами огневыми. И возговорил-восплакал бражник: «Пропусти меня, апостол Павле!» Стал толкаться в створы, причитая: «Пропусти меня, убога-сира». Не отверзлись райские ворота, Только голос раздался громовый: «Жил ты грешно, пил ты беспробудно, Посему ты недостоин Рая!» Прочь побрел от Рая горький бражник, На ногах нетвердых, нетверезых. Вот дошел он до пределов адских. Перед ним стоят врата до неба Из синклита — вечного металла. Затворёны адские ворота Хитрыми немецкими замками. Стережет врата бесовска стража: Черти с огневидными мечами. И возговорил-восплакал бражник: «Пропусти меня, о Люцифере!» Стал толкаться в створы, причитая: «Пропусти меня, убога-сира». Не отверзлись адские ворота, Только голос раздался громовый: «Жил ты свято, поднимая чашу, Всяк раз Господу творил молитву». Прочь от адских врат поплелся бражник На ногах нетвердых-нетверезых. Вот домой приходит мертвый бражник: Заросло крыльцо травой-полынью, Паутина заткала оконца, На постели — его смрадно тело, А в углу — расколотая чаша. 2002 Стих о Фоме и Ереме Ерема был крив, а Фома с бельмом. Ерема Фому взял и выгнал в дом. Фома воротился, сказал «сейчас» И выбил Ереме свой собственный глаз. Ерема был слеп, а Фома незряч. Ерема Фомой начинил калач. Он съел свое мясо, добавки прося. Но тот ответил, что больше нельзя. Ерема бесплотен, Фома бестелес. Отправились вместе на поле чудес. Ерема Фому запахал бороной. Фома же Ерему разрезал сохой. Наутро на месте том вырос овес. Они хохотали без смеха и слез. Отправился вместе Ерема на пруд. Фома же отнюдь взял осиновый прут. Уселись и стали ловить сонных мух [пескарей]. Ерема Фоме навалял оплеух […лей]. Фома разложил их по весу и вкусу. Ерему обул и отправил к Исусу. Дорога далека, неблизкий путь был. Со скуки Ерема Фому удавил. Фома удивился, спасибо сказал, И тело Еремы из петельки снял. Летела по небу блоха на собаке И громко брехала правдивые враки. 1999 * * * На болони беша дебрь Кисаню, И не сошлю к синему я морю. Игорь вой ведет к Тмутороканю, Гориславич убудил лжей горе. Или так споем, Боян речистый: Славы звон поля туманом застит. Игорь спит. Стазби летят со свистом. На Немиге целый день ненастье. На Немиге фает черный ворон. Не Немиге бьют цепами души. На Немиге морок землю орет. На Немиге… Что ж ты спишь, послушай!.. Игорь княже, Хоре с тобой, не слушай! Ярославнин плач тебе не снится. Скоро свист зверин поднимет Пушкин. Тот, который мусин, — юркнет мысью. Время нынче бусово, Святславич! Может быть, и не было похода. Ехал в гости к кончаку товарищ, А попал ко гзакову народу. Съели солнце злые волкодлаки. Улетел всеслав на синей туче. Сочинил Боян про деда враки. Сочиним и мы еще покруче. Бьется Див на древе, как в припадке, Мономах заткнул от страха уши. Игорь мертвый спит себе в палатке, За рекой овлур портянки сушит. Гоголь-гоголь, кто тебя придумал, Редкой утке переплыть каялу! На дворе реве та стоне стугна. Игорь спит в хиновском одеяле. На болони беша дебрь молчала. И несоша шлюх к синему морю. На забрале треплется мочало. Буря жирной мглою небо кроет. 2005