Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы - Михаил Пыляев

За обедом он занимал гостей рассказами о своем театре, но очень не любил, когда ему напоминали его боевую жизнь и его брата. Во всех его комнатах царствовала полная грязь и беспорядок. В передней валялся лакейский хлам и сидело постоянно 17 лакеев и вязало чулки и невода. Каждый из лакеев обязан был подавать графу кто трубку, кто платок, воду и т. п. Зала была огромная: саженей 12 в длину и саженей 7 в ширину, уставленная кругом простыми стульями, выкрашенными сажею и покрытыми черной юфтью. На потолке висели три великолепные хрустальные люстры, в одном углу залы стояли два турецких знамени и восемь бунчуков и при них часовой, одетый испанцем с тромбоном, менявшийся чрез каждые два часа.

За залой шли три больших гостиных, все устланные богатыми персидскими коврами, с большими в простенках окон венецианскими зеркалами и с портретами, писанными масляными красками, которыми стены были увешаны от потолка почти до самого пола. В первой гостиной, по словам Жиркевича, висели картины актеров всех наций, во второй – графа и его родни, а в третьей – его крепостных актеров; вся мебель в этих комнатах была из карельской березы, покрытая шелковою материею. Во второй гостиной, под портретами отца и брата, лежали под стеклянными колпаками все их военные регалии; напротив этих портретов к стене стояли большие часы, купленные им у известного московского антрепренера Медокса за 8 000 руб, игравшие, когда часовая стрелка показывала 11 минут 3-го пополудни, «со святыми упокой» и в 4 часа, тоже пополудни, известный польский «Славься, славься, храбрый Росс». Первый бой обозначал, что в этот час найдено тело убитого фельдмаршала, а другой бой – момент рождения на свет самого графа.

После обеда граф водил своих гостей в первую гостиную, где был накрыт стол со всевозможными сладостями. Но едва било пять часов, граф покидал всех и отправлялся в свой театр, подготовляя сам все к спектаклю, который начинался в 61/2 часов.

Граф был строг только со своими артистами, которых и держал под караулом, как в карантине; с другими же своими крепостными людьми был добр и помогал им всем, как и нищим, которым два раза в неделю подавал милостыню медными деньгами.

Граф Каменский имел более семи тысяч душ крестьян, но когда он умер, то буквально нечем было похоронить его; от огромного его состояния ничего не осталось все оно пошло на театр. Все имения графа скупил генерал Красовский. Исторической усадьбой покойного графа теперь владеет Г. А. Спечинский.

Рядом с роскошным домом фельдмаршала Каменского в Москве ютился небольшой дом приятельницы жены фельдмаршала, прапорщицы Катерины Ермолаевны Блудовой. Калитка из сада последней приходилась прямо в сад Каменских, так что хозяйке дома не нужно было делать для этого неизбежных в то время выездов и приятельницы видались каждый день; этикет того времени не дозволил бы жене фельдмаршала показаться пешком на улице, да и суровый фельдмаршал не позволил бы таких ежедневных свиданий.

Несмотря на неважный чин – прапорщицы, род Блудовых считался одним из древнейших. По фамильным преданиям, Блудовы ведут род свой от Ивещея, в св. крещении Ионы Блудта, бывшего воеводою в Киеве в 981 году и умертвившего великого князя Ярополка; впоследствии он кровью своею смыл преступление, служа верно великому князю Ярославу, и сложил голову в битве с королем Польским Болеславом Храбрым.

Существует предание, что по дороге в Смоленск лежит известное пространство земли под названием «Ступня Феодора Блудова»; эта богатырская ступня чуть не покрыла всей Вязьмы. Местность эту московские князья за большие службы пожаловали предкам Блудовых. На этой «Ступне» откармливал Блудов стада своих коней и на ней давал отпор полчищам польским и литовским. Долго владел этою землею Федор Блудов, да вдруг замирился князь Иван Васильевич с князем Александром Литовским и отдал ему со многими землями и «Ступню» Федора Блудова. Заплакал горько Федор о своей «Ступне» и молвил челом грозному московскому царю: «Кровь отцов моих залила «Ступню» нашу на Вязьме, так не владеть «Ступнею» моей литвину, не отдам моей крови, умру на ней…» И московский царь не отдал «Ступни» Блудова литовцам. В Вязьме теперь про эту славную «Ступню» уже не помнят, и место это теперь – ровное поле! Мы не переходим от преданий к исторической генеалогии этого рода семьи Блудовых, которая, принадлежа к коренному русскому дворянству, жила из рода в род в провинции, вдали от двора, близко к народу, знала его, помогала в беде и нуждах не по одному своекорыстному расчету, а по сочувствию к той среде, в которой постоянно находилась.

Блудова была родом Тишина, из новгородских дворян; красоты она была необыкновенной, а также и очень умная; овдовела она в очень молодых годах; муж ее, казанский помещик, умер очень молодым человеком, простудившись в отъезжем поле: он был страстный псовый охотник, расстроивший свое состояние охотой и частью картежной игрой.

После него осталось двое детей: дочь и сын. Первая вышла замуж за костромского помещика Писемского, а второй впоследствии был государственный деятель, граф Дмитрий Николаевич Блудов, состоявший на службе более шестидесяти лет. Мать Блудова очень любила своего сына и ничего не щадила для его образования; лучшие учителя, профессора университета давали ему уроки.

Память его поражала учителей, как впоследствии его знакомых; французским языком он владел как русским, и кроме того знал немецкий, итальянский и отчасти древние языки; по-английски он выучился бывши уже советником посольства в Лондоне, без пособия учителя, при помощи лексикона и романов Вальтера Скотта.

Страсть к театру была господствующею в нем в молодости. Он мог прочесть наизусть целые тирады, почти целые трагедии Озерова и Расина. Счастливая его память сохранила ему эту способность до глубокой старости. По бабке Блудов приходился двоюродным племянником Державина, по матери – двоюродным братом Озерова. Записанный дядей Державиным, подобно другим столбовым дворянам, чуть не с пеленок в Измайловский гвардейский полк, он в павловское время был уволен. Шестнадцати лет в 1800 году поступил он юнкером в Московский архив Государственной Коллегии иностранных дел и через полгода был, благодаря необыкновенным способностям, произведен в переводчики, а на другой год – в коллежские асессоры.

В Архиве Блудов сошелся и сблизился с братьями Андреем и Алексеем Тургеневыми, с Дашковым, Вигелем; последний в своих записках о Блудове отзывается с каким-то увлечением, вовсе ему не свойственным. По его словам, Блудов своим блестящим умом сделал на него впечатление необыкновенное. Слушая его, он постоянно находился под магическим влиянием его слова. Впоследствии Блудов был в тесной дружбе с Карамзиным и Жуковским. С последним он сошелся с ранних лет; их свел его товарищ по службе Дашков, который с Жуковским воспитывался в благородном пансионе; любовь к театру и поэзии связала его с Жуковским на всю жизнь.