Сочинения — Том II - Евгений Тарле

Далее. Какова аргументация обиженных? Как стараются они воздействовать на муниципалитет? Они указывают на то, что неполитично (impolitique) и вредно для торговли создавать такого рода монополию для рабочих марсельского происхождения, ибо в таком случае, избавившись от конкуренции иногородних рабочих рук, рабочие-марсельцы «сделались бы деспотами мастерских и мануфактур и могли бы предъявить самую крайнюю цену за свой труд и поставить самые суровые условия» [26]. А это не в интересах торгового города, «который призывает к себе рабочие руки», и если угодно избежать этих последствий, то нужно противиться неосновательным претензиям рабочих-марсельцев.

Обиженные исходят из этой точки зрения — точки зрения интересов хозяев, ибо имеют основания считать ее наиболее в данном случае убедительной. Апеллируя далее к чувству справедливости муниципалитета, к обязательным принципам Декларации прав гражданина и человека, они вместе с тем предваряют, что окажут беспрекословное повиновение властям, каково бы ни было решение их участи. В столь же почтительном духе обращается к властям и другая партия (которая считает нужным присовокупить еще уверение в готовности «энергично защищать святую конституцию» [27]). Это тон и приемы, известные уже нам по событиям в парижской рабочей среде в 1789–1791 гг. Самое характерное в этой марсельской истории — лишь угрозы и готовность к насильственным действиям, обнаруженные рабочими относительно хозяев, медливших расстаться с «иностранцами», которые у них работали. Но и тут их действия (в их собственных глазах) находили формальное оправдание в первоначальном решении муниципалитета, ставшего было на их сторону.

Гораздо более резкий характер получила вспыхнувшая в Марселе вскоре после этого (в мае 1792 г.) стачка столяров. Рабочие устроили ряд не разрешенных властями (и формально запрещенных законом Ле Шапелье) собраний и выработали сообща новый тариф заработной платы, а также новый устав, который должен был регулировать отношения между рабочими и хозяевами. Затем инициаторы движения отправились по мастерским и путем угроз и насилий (как жалуются хозяева) заставляли других рабочих примкнуть к их требованиям и прекратить работу. Стачка охватила все столярные мастерские и существовало опасение, что она распространится и на другие промыслы. Судя по единственному сохранившемуся документу, откуда я узнал об этой стачке [28], в этом движении были следы влияния рабочего товарищества (compagnonnage «du devoir»), о котором уже была речь в первой части этой работы. К сожалению, трудно сказать совершенно утвердительно, насколько в самом деле здесь реально проявилось влияние товарищества (в общем подававшего за все время революции весьма мало признаков жизни), и насколько хозяева в своей жалобе воздержались от желания представить всю стачку делом рук этой уже давно и безусловно воспрещенной и гонимой властями корпорации. Правда, товарищества были в XVII–XVIII вв. более всего сильны именно среди рабочих, занятых строительными работами, среди плотников, столяров, слесарей и т. д. Но, с другой стороны, во время (рассмотренного в первой части) стачечного движения в Париже весной 1791 г., где именно рабочие этой категории играли выдающуюся роль, никаких следов влияния компаньонажа заметно не было. Возможно, конечно, что в Марселе корпорация оказалась крепче, нежели в Париже, и проявила себя во время конфликта.

Муниципалитет в своем решении по этому делу высказал негодование, что «граждане, к которым революция была наиболее благосклонна, так как она дала им право работать за свой счет, обусловив это только взятием простого патента», что эти самые граждане нарушают новые законы, уничтожающие всякого рода корпорации. Все тарифы и условия, выработанные стачечниками, были объявлены не имеющими никакой силы, подтверждено было воспрещение собираться, воспрещено было как хозяевам харчевен, так и церковнослужителям позволять рабочим скопляться либо в харчевнях, либо в церкви [29]. Поведение стачечников, по мнению муниципалитета, было соткано из закононарушений и проступков, при повторении которых им опять угрожают «законом 17 июня 1791 г.» (законом Ле Шапелье). Одновременно муниципалитет предупредил командира национальной гвардии о необходимости принять меры к аресту рабочих, которые попытаются собраться в числе свыше 10 человек.

Никаких данных о дальнейшей судьбе этой стачки у нас не имеется.

Если Марсель был торговой столицей юга Франции, то Бордо играл такую же роль для запада и отчасти центра страны. Через Марсель шла вся торговля с Левантом, с Турцией, с североафриканскими странами, с Италией, со Средиземным побережьем Испании. Через Бордо торговля направлялась в американские колонии Франции, в Северо-Американские штаты, в Индо-Китай, в Индию.

Что касается промышленности, то относительно Бордо можно гораздо решительнее, нежели относительно Марселя, сказать, что он не был промышленным городом: в Марселе процветала одна ветвь индустрии — мыловарение, в Бордо нельзя назвать ни одного производства, которое достигло бы подобной степени развития.

В первой четверти XVIII столетия как город Бордо, так и вся провинция Гиень не имели почти ни одной мануфактуры (кроме одной небольшой — фаянсовых изделий и кое-каких мастерских шерстяных изделий), и торговая палата города Бордо дает нам весьма категорическое в этом смысле свидетельство [30]. И накануне революции при громадном развитии морской торговли с американскими колониями, когда город рос и богател не по дням, а по часам, Бордо оставалось все же лишь передаточным пунктом, торговой столицей юго-западной Франции, но не промышленным центром [31].

И несмотря на это, именно в Бордо наблюдается некоторое стачечное движение в 1791–1792 гг., т. е. тогда, когда ничего подобного не было в больших промышленных районах. Подобно другому торговому центру — Марселю, Бордо сосредоточивал в своих стенах массу рабочих, занятых работами в порту, а также в мастерских, необходимых для судостроения. Кроме того, Бордо был одним за многолюднейших городов Франции, и непрерывный проезд торговцев и путешественников еще способствовал тому, что после Парижа едва ли где-либо шла такая кипучая торговля предметами потребления: съестными припасами, одеждой, как именно в Бордо.

Мы увидим в дальнейшем изложении, что и в 1793, и в 1794 гг. рабочее население города Бордо было неспокойно; здесь нас интересуют лишь события, происходившие до издания закона о максимуме.

Впервые некоторое брожение среди рабочего населения города Бордо, особенно среди портных, проявилось весной 1791 г. Рабочие требовали увеличения платы, покидали мастерские, принуждали товарищей оставить работы, брали паспорта и уходили из Бордо в соседние города искать новых хозяев [32]. Директория департамента даже обеспокоилась довольно серьезно относительно сохранения порядка в городе, но муниципальные власти не придавали особенно грозного значения этому брожению. Хозяева, жаловавшиеся властям, не могли даже назвать зачинщиков; они не в состоянии были даже привести какие бы то ни было положительные улики, что в самом деле с рабочих кто-то берет «клятву» не работать [33]; вообще, ища признаков какой-либо организации среди рабочих, местная администрация ничего не нашла. События показали, что муниципалитет был более прав, чем директория департамента: порядок нарушен не был, и все окончилось бесшумно, без каких-либо резких осложнений; по крайней мере ни в архиве департамента Жиронды (в Бордо), ни в Национальном архиве никаких следов этого брожения я не нашел, а если принять во внимание, какая оживленная, нескончаемая переписка поднималась между местными властями, а также между директорией департамента и Парижем по поводу малейших беспорядков в эти годы, то можно думать, что в самом деле ни на какое сколько-нибудь резкое выступление рабочие Бордо в 1791 г. не отважились (как и предвидел муниципалитет) и что в данном случае отсутствие документов говорит об отсутствии событий. Остается лишь пожалеть, что и цитированные два документа архива департамента Жиронды ничего не говорят обстоятельнее о причинах неудовольствия рабочих, не приводят указаний относительно их заработка, их пожеланий и т. д.

Портными дело не ограничилось.

Стачка захватила и булочников города Бордо в том же апреле 1791 г.; по-видимому, протекала она не вполне спокойно. До нас дошел документ, показывающий, что между местными властями происходили некоторые несогласия по вопросу о том, что предпринять: администрация округа стояла с самого начала за крутые меры, а муниципалитет (в распоряжении которого находилась непосредственно полиция) не видел повода к административному вмешательству.