Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

Потому даже не важно, своими они когда-то были или чужими. Убивать таких — санитарная мера. Как рану промыть. Кудряшка уже понимал, что иначе не устроено.

В стороне от домов, на небольшом поле, виднелись человеческие головы: с десяток. Перед ними лежала обнажённая женщина с перерезанным горлом. Лишь на первый взгляд Кудряшке показалось, что головы отрезаны и аккуратно разложены. Подойдя ближе, он понял: эти люди по шею вкопаны в землю.

— Мммать моя…

— Ну ты глянь, а! Это по-людски? Это, блядь, по-человечески?!

— Конченые, етить. Отбитые наглухо. Говорю ж, дезертиры — не люди. Нормальному такое в башку не придёт.

И верно, нормальному солдату не пришло бы. Сколько времени потребовалось на изуверство, даже если ямы копали сами деревенские? Такое можно творить, только наслаждаясь насилием ради самого насилия. Кудряшка подобного не понимал. Да и люди вокруг него — тоже.

Чёрная птица деловито выклёвывала глаз одному из мертвецов: прочие падальщики, громко захлопав крыльям, разлетелись прочь — едва Кудряшка приблизился. Но эта оказалась особо смелой.

У тех, кого зарыли в землю, оставив медленно умирать в раскисшей грязи, была общая черта. Перепачканные волосы имели медовый оттенок. Это могло объяснить, почему с деревенскими поступили именно так.

Солдаты, плюясь и ругаясь, ушли обратно к домам. Юноша уже было последовал за ними, когда почудилось какое-то движение. И верно: в одном из закопанных еле-еле теплилась жизнь. Он смотрел на Кудряшку и пытался что-то сказать, но только бесшумно шевелил губами, до крови потрескавшимися от жажды и ветра.

Это был подросток, ещё младше Кудряшки. Не больше четырнадцати лет.

— Сюда! Сюда!..

Кудряшка кричал изо всех сил, и товарищи примчались мгновенно — с оружием наперевес. Поняв, в чём дело, они сначала побранили юношу, а следом кликнули его отца и притащили пленных дезертиров.

Те в ответ только плечами пожали.

— Так это ж гвендлы. Чо ещё с язычниками делать? Мразь, какой мало осталось.

Отец Кудряшки долго матерился. Остальные молчали, потому что прекрасно понимали ситуацию — в отличие от пленных. Наконец сержант нашёл осмысленные слова:

— Вам поэтому нравится гвендлов убивать? Потому что их здесь мало?

Не дожидаясь ответа, сержант снял шлем, а следом и стёганый чепец: из-под него на плечи упали волосы медового цвета. Тут всё было ясно без слов: сослуживцы знали, каковы взгляды Фейна. Сержант яро исповедовал старую веру, отступившихся от неё гвендлов презирал — но даже такие соплеменники ему были дороже чужаков.

Дезертиры наверняка поняли, что ничего хорошего их уже точно не ждёт.

— Выкапывайте, пидоры. Живого первым.

Подростка скоро вытащили из земли. Он оказался гораздо выше Кудряшки, но страшно худым — кожа да кости, и на ноги подняться не сумел. Фейн склонился над ним, смерив не самым добродушным взглядом. На шее мальчика болтался деревянный крестик.

— Отступившийся, значит. Ну как? Помог вам Творец Небесный?

Подросток ничего не сумел ответить. Только трясся и ошалело вращал глазами, лёжа на земле. Когда сержант сорвал с него крестик и повторил вопрос, мальчик забился в истерике.

— Фейн, ты дурак? Чего пристал к нему?

Это был женский голос, голос матери Кудряшки — из того же древнего народа. Фейн позволял ей подобную дерзость: характер у Милдрит был покрепче, чем у иного мужчины. Могла бы и сама сражаться, будь в отряде такое принято. Женщина закутала мальчика в чёрный солдатский плащ и прижала к груди — лишь тогда он немного успокоился.

— Вроде целый…

— Чего с ним делать?

— Ну не бросать же! — огрызнулась Милдрит. — Наш ведь…

— Да нихера не делать… Верно говоришь: наш. Тащите в телегу. — распорядился сержант.

Мало хорошего Кудряшка видел на войне, но всё это вовсе лежало за гранью. Он ведь сам был почти ребёнком, потому едва не расплакался: удержал лишь страх перед отцом. Фейн, впрочем, всё равно отвесил Кудряшке подзатыльник.

— Чего нюни распустил?

Трупы тоже вытащили на поверхность. Старики, женщины и подростки: деревенские мужчины, видимо, живыми не сдались. Увы, никто не оказался столь же везучим, как мальчик с крестиком.

Говорят, выживает вопреки всему тот, кто пуще других жить хочет. Этот тщедушный долговязый мальчишка, наверное, и до ямы вечно боролся за жизнь. Такие хиляки не всякую зиму перенесут, что говорить о подобном испытании.

Фейн велел стащить трупы в какой-нибудь дом и поджечь: не лучшая последняя милость, однако оставлять тела гнить никто не хотел. Дезертиров бросили внутрь вместе с жертвами. Хижина, несмотря на сырость, занялась быстро. Кудряшка стоял к огню ближе всех: так близко, что жар почти опалял лицо. Очень хотелось согреться.

Вопли сгоравших заживо дезертиров тоже немного грели.

Уже далеко за полдень отряд выдвинулся к форту.

Это была, конечно, не великая твердыня: простое деревянное укрепление, способное защитить от случайной банды — но не представляющее проблем для серьёзного отряда. По всей видимости, внутри это прекрасно понимали: вида знамени с волчьей головой хватило, чтобы парням Фейна немедленно открыли ворота.

Местный лорд оказался крепким мужиком, на благородного человека не особенно похожим. Едва ли он был старого рода: наверняка получил земли за какие-то личные заслуги перед маркизом. Может быть, храбро сражался в молодости. Или как-то раз спас сюзерена на охоте. Или хотя бы от похмелья, сгоняв поутру за пивом — кто знает? Такие нынче настали времена. Благороднейшие люди в один миг теряли всё, и также молниеносно многие поднимались из грязи.

Воинов лорд встретил со хмурым лицом.

— Брать с нас нечего, сразу говорю. Сами последний хер без соли доедаем. Бабы нужны? Баб в избытке.

Форт оказался забит под завязку: не протолкнуться от хилого деревенского мужичья, насмерть перепуганных женщин да сопливых детей. Люди оголодавшие, натерпевшиеся страха, близкие к полному отчаянию. Местные плотно обступили Фейна и его бойцов, каждый с немой мольбой в глазах: Кудряшка понимал, что местным от войны порядком досталось. И надежды на то, что бойня скоро прекратится, очень мало. Этим людям не приходилось строить планов — дожить бы до следующего дня. Что в немалой степени зависело теперь от солдат Фейна.

Командир всё равно задал вопрос о деревне, на что мелкий лорд отвечал безо всякого стеснения.

— Ладно бы простое отребье! Да тут под сотню недобитков гуляло: свои, чужие, поди пойми… Бандиты как есть. Неделю всё в округе жгли, сволочи. А у меня людей, которые копьё да арбалет держать могут — видал, сколько? Кот наплакал. Вот мы и серились: удержим ли частокол, если на нас полезут… Не решились, хвала Творцу Небесному. И припасов, знаешь ли, не густо осталось в замке. Чем мне людей накормить? Только зима кончилась. Сам месяц мяса не видел. Я сколько смог, столько черни забрал за стены, а прочим уж Творец Небесный защитник.

Несложно было истолковать мрачное выражение лица Фейна. Лорд и сам всё прекрасно понимал. Кудряшке он не нравился, но у юноши ума накопилось достаточно, чтобы разобраться, почему всё происходит так, а не иначе.

— Ну, делай со мной чего хочешь. Я тебе честно скажу: да, мне свои люди дороже тех, которые сюда лет десять припёрлись. И тебе тоже свои дороже чужих. Понимать должен! Колотила гвендлская баба в ворота: мол, хоть сына возьми, он ведь твой. А я помню, что ли, кого да когда у себя на земле поимел? Может, и правда мой. Проку с детей мало, лишние рты — и всё. У меня законных семеро. Самому жалко было, вот веришь-нет, я ж нормальный человек… Но что поделаешь?

— Выходит, вы неделю со стен глазели, что вокруг творилось?

Местный лорд раздражённо фыркнул. Мальчик лет восьми, весь в струпинах от тяжёлой болезни, прижался к нему и захныкал. Девочки-близняшки робко выглядывали из-за спины отца.

— А скажи: ты кто такой, чтобы меня судить?

На это сержанту ответить было нечего. Кудряшка про себя согласился: не им осуждать человека, отчаянно старавшегося выжить в это мрачное время — да сберечь хотя бы немногих своих людей. На войне быстро избавляются от иллюзий.