Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перечисляя проблемы, которые в конце концов вынудили его искать работу на Западе, Тарковский говорил еще о замалчивании его фильмов в советской прессе, практическом отсутствии всяких публикаций о них. Говорил также о злонамеренном ограничении проката его картин, невзирая на то, что отдельные их показы проходили всегда в переполненных залах. Например, на каждую премьеру фильма Тарковского в Москве вызывались наряды милиции (даже конной порою), чтобы сдерживать толпы людей, пытавшихся прорваться на просмотр. С горечью и обидой рассказывал Тарковский о том, что даже в Союзе кинематографистов СССР, объединяющем разных работников кино, ему отказали в денежной ссуде на лечение в санатории после перенесенного им инфаркта. А на последнем съезде кинематографистов, проходившем в Москве, отказали даже в простом выступлении…
«С тех пор, как Ермаш пришел к власти, – продолжал перечислять свои «беды и обиды» Тарковский, – ни один из моих фильмов не был награжден ни одной из многочисленных кинематографических или государственных премий, которые по традиции щедро раздаются каждый год советским кинематографистам. Точно также никак не был отмечен мой 50-летний юбилей, который в Советском Союзе принято отмечать публично и широко. Но я не получил ни одной официальной телеграммы, не удостоен был ни одной строчки в прессе. И наконец, после того как мой соотечественник кинорежиссер Сергей Бондарчук, безгранично поддерживаемый властями, “сражался как лев” против моей картины «Ностальгия», будучи единственным представителем Союза в жюри Каннского фестиваля, мне стало до конца ясно, сколь нежелательно мое присутствие в советском кинематографе… Я в полной мере представил себе и оценил, сколь трудно будет теперь, вернувшись из поездки, получить возможность работы… гораздо труднее, чем было прежде, а может быть, вовсе невозможно»…
В этой ситуации, как рассказывает Тарковский, он решился написать свое первое письмо Ермашу, в котором попросил у него разрешения остаться поработать на Западе еще три года, чтобы поставить здесь оперу «Борис Годунов» и реализовать в кино давний замысел «Гамлета». Объясняя это свое намерение задержаться на Западе, Тарковский напоминал министру кинематографии, сколь нежелательными для официальных лиц оказывались его фильмы, сделанные на родине. При этом Тарковский сообщал в письме о своем решительном намерении оставаться советским гражданином, а потому просил власти о продлении ему визы для пребывания за границей на три года в связи с намеченной здесь работой. В том же письме Тарковский писал, что в свои 52 года ему кажется уже «нерасчетливым» снова тратить время и силы на борьбу за воплощение своих замыслов с советским кинематографическим руководством, которую он и так вел уже практически всю свою жизнь. Он заверял министра, что единственная задача, которой он руководствуется, состоит в том, чтобы успеть снять задуманные им фильмы, «как всегда совершенно нейтральные в политическом отношении».
Ответом на это письмо стало гробовое молчание министра. И далее еще в течение года Тарковский тщетно ожидал ответов на свои последующие письма, поочередно направляя им в адрес ЦК КПСС и главам правительства: Андропову и Черненко. На свою просьбу продлить визу Тарковский не только не получил желанного ответа из советского консульства в Риме, но даже не удостоился хотя бы официального отказа.
«Я для них просто не существую!» – много раз растерянно повторял Тарковский: всякая попытка вступить в диалог с советскими властями оказывалась тщетной, и никто, похоже, не хотел, видимо, позволить режиссеру оставаться работать на Западе, «в нормальных человеческих условиях». Тарковский подчеркивал, что не собирается менять гражданство, остается гражданином своей страны, которому по закону должно быть позволено воссоединиться здесь с собственной семьей… Но, увы…
Лариса Тарковская, жена режиссера и его постоянный сотрудник, как и он, насильственно разделенная с сыном и своей матерью, находится сейчас на пределе человеческих сил. Она говорит: «Как бы не было нам трудно сегодня, как бы не шел наш сегодняшний шаг вразрез со всеми нашими убеждениями, идеями всей нашей жизни, кажется немыслимой для нас за пределами нашей России, тем не менее мы были вынуждены принять это решение и принять нашу новую судьбу сознательно! Но как можно заставлять страдать нашего ребенка?
20 лет передо мной стояла проблема физического выживания нашей семьи. Потому сегодняшний наш поступок является лишь результатом тех, как мы теперь убеждены, целенаправленных действий со стороны советской бюрократии, которая не давала нам возможности ни жить, ни работать в своей собственной стране. Мы были поставлены перед альтернативой: либо практическая безработица у себя на родине, то есть творческая смерть моего мужа, либо работа на Западе.
Мы выбрали последнее, прекрасно понимая, что это трудный и бесконечно мучительный для нас выбор. Мы знаем, что здесь нет “капиталистического рая”, и трудно представить наши страдания, вызванные решением оставаться здесь навсегда. Ведь до последней минуты мы ждали и надеялись, что советские авторитеты все-таки не захотят, не решатся, наконец, навсегда расставаться с русским художником Тарковским. Мы надеялись, что власти все-таки осознают его значение и коренную принадлежность русской культуре. Но нам продемонстрировали прямо и недвусмысленно, что Тарковский не нужен на своей родине тем, кто решает эти вопросы официально и, увы, является единственным работодателем. Но в таком случае позвольте нам хотя бы жить по-человечески! Отдайте нам нашего сына и старуху мать! В конце концов, это просто бесчеловечно!
Ведь всем своим творчеством Тарковский уже доказал безупречность своей нравственной позиции в искусстве. Он никогда не был диссидентом, но всегда был подлинным патриотом России в отличие от многих других режиссеров, официально приближенных и обласканных Ермашом, которые держатся только за свои привилегии. Но сегодня почему-то именно Тарковского изгоняют из его родного дома?!..
Я взываю к сердцу каждой матери, прошу каждую из них посмотреть на своего ребенка и представить себе, какие муки она должна была бы пережить, если бы ее вынуждали к разлуке с ним, которая длится для нас уже полтора года!
Советским государством было подписано хельсинкское соглашение о воссоединении семьи. Я умоляю мировую общественность, всех тех, у кого есть сердце, и кто понимает, что значит для родителей ребенок и родители для ребенка, помочь нам соединиться! Я не могу читать писем своего сына, когда он пишет: “Мама, как хорошо, когда все вместе…” Это невыносимо… Поверьте…»
На пресс-конференции в Милане присутствовали
