Три зимовки во льдах Арктики - К.С. Бадигин

«Машина в полной готовности, - сообщил Степанов. - Летный состав рвется в воздух...»

Нужно было проделать большую работу по подготовке грузовых парашютов: все необходимые грузы мы могли получить лишь с воздуха. Судя по сообщениям с острова Рудольфа, на нас должен был обрушиться целый дождь посылок.

Летчики собирались сбросить с самолета на парашютах глубоководную лебедку, 5 100 метров нового троса для глубинных измерений, термометры для батометров, карты Земли Франца-Иосифа, Гренландии и Шпицбергена, секундомеры, радиолампы, напильники, по которым так тосковали наши механики, стекла для ламп, свежие яблоки, комнатные веники, несколько туш свежего мяса, 25 стаканов, несколько тюков теплой одежды, лыжи, новые кинофильмы, зубную пасту, комплекты газет и журналов и много других не менее ценных вещей.

Особенно заманчивы были для нас сообщения о богатейшем научном оборудовании, погруженном на самолет. Скучали мы и по письмам из дому.

В эти же дни к острову Рудольфа подошел пароход «Русанов». Исполнительный Степанов немедленно сообщил, что на пароходе доставлены новые письма. Нам не терпелось узнать новости с Большой земли, и мы попросили командование парохода рассказать нам по радиотелефону, что нового в Архангельске, - «Русанов» обладал достаточно мощным передатчиком, чтобы мы его услышали. Капитан охотно согласился, и в один из вечеров, собравшись в кают-компании, мы услышали из репродуктора:

«Алло, «Седов», алло, «Седов»! Вас вызывает «Русанов»! Как вы меня слышите? У микрофона капитан «Русанова», помполит и штурман».

Штурмана Чернявского мы хорошо знали, - он зимовал вместе с нами на «Садко». Остальные тоже были знакомы.

Долго длилась эта беседа. Перебрали на память всех знакомых, разузнали все новости навигации, познакомились со многими новшествами, введенными в практику арктических пароходств. За эти годы мы все-таки изрядно отстали от жизни, и, судя по всему, нам предстояло на Большой земле со многим знакомиться заново: короткие вести по радио, которыми мы жили, конечно, не могли передать и сотой доли всего многообразия яркой, полнокровной жизни нашей страны.

«Русанов» доставил самолету «СССР-Н-171» большое количество горючего. Для нас он привез дополнительные запасы научного оборудования. Разгрузка корабля производилась усиленными темпами. В ней участвовали все жители острова Рудольфа, в том числе и летчики. Люди спешили закончить эту работу поскорее, чтобы сразу же взяться за непосредственную подготовку самолета к большому рейсу.

Степанов передавал нам:

«Работаем круглые сутки. Здорово все устали. Вот только сильный прибой мешает. Разбило тур «причала». Но ничего - разгрузка идет. Сразу, как только отправим «Русанова», летчики начнут готовить самолет. Сверх того, что вы просили, можно будет, наверно, еще килограммов пятьсот взять».

С огромным нетерпением ждали мы появления самолета над нашим кораблем. Однако с каждым днем погода портилась все сильнее и сильнее. Снегопад, пурга, морось, обледенение такелажа и рангоута - все эти малоприятные приметы арктической осени приходилось все чаще и чаще вписывать в вахтенный журнал. К тому же резко сокращалось количество светлого времени, удобного для полетов.

Наши друзья-летчики были готовы пренебречь всеми опасностями и вылететь к нам в любую погоду. Но мы вовсе не хотели, чтобы из-за нас пилоты рисковали своей жизнью, тем более, что мы могли, хотя и не без некоторых трудностей, продержаться еще одну, третью по счету, полярную ночь за счет всяких судовых резервов.

И когда светлое время сократилось до минимума, а погода все еще не улучшалась, я решил послать новую телеграмму в Москву:

«В связи с наступлением темного времени, указанной много ранее невозможностью посадки, а также в связи с тем, что в районе дрейфа стоит устойчивая неблагоприятная погода, - считаю необходимым сообщить дополнительно к своей телеграмме от 25 августа, что полет самолета к «Седову» является весьма рискованным я с то же время не вызывается острой необходимостью. Для обеспечения нормальной жизни и работы экипажа будут использованы все возможности из имеющихся ресурсов... »

Не стоит кривить душой и представлять дело таким образом, словно подобное решение можно было принять без больших колебаний. Конечно, колебания были - не так легко было отказаться от всего того, что нам обещали доставить летчики. Но мы обязаны были это сделать, и я вручил радиограмму, Александру Александровичу Полянскому для передачи...

* * *

Надо было готовиться к третьей зимовке во льдах. Сама по себе зимовка эта нас нисколько не страшила: мы вооружились достаточным опытом борьбы со льдами, свыклись с обстановкой долгих полярных ночей, научились переносить и холод, и пургу, и частые сжатия. Но эта зимовка имела свои особенности, с которыми нельзя было не считаться: после того как мы достигли рекордной широты 86°39',5, корабль настолько круто повернул к югу и настолько ускорил свой дрейф, что можно было ожидать относительно быстрого выхода изо льдов. Судно могло оказаться у кромки дрейфующего пака еще до восхода солнца.

По опыту дрейфующей станции «Северный полюс» мы знали, что выход изо льдов может сопровождаться довольно значительными неприятностями. Следовательно, надо было готовиться к любым случайностям.

Снова и снова обращался я к книгам, посвященным истории экспедиций, которые предшествовали нашей. Как много в этой истории загадочных страниц, как много рассказов оборвано на полуслове лишь потому, что Арктика ревниво спрятала все следы пропавших без вести кораблей и их экипажей.

Именно теперь, когда мы дрейфовали близ Земли Франца-Иосифа, в моем воображении с особенной ясностью вставали картины трагедий, разыгравшихся в этих местах четверть века назад.

В то время Россия уже обладала сильными ледокольными кораблями. Предприимчивые промышленники пробирались довольно далеко на восток, следуя вдоль берегов Сибири.

Родившийся в России и получивший здесь же свое образование исследователь Норденшельд, которому основательно помог необходимыми средствами русский купец Сибиряков, уже в 1878-1879 годах прошел на корабле «Вега» Северным морским путем из Атлантического океана в Тихий.

Но упрямое и невежественное царское правительство все еще отказывалось признать за Северным морским путем право на будущее и душило всякую инициативу полярников. Великий русский ученый Менделеев после русско-японской войны прямо заявил:

- Если бы хотя десятая доля того, что потеряли при Цусиме, была затрачена на достижение полюса, эскадра наша, вероятно, прошла бы во Владивосток, минуя и Немецкое море и Цусиму…

В русском секторе Арктики безнаказанно хозяйничали иностранные зверобои. На Новой Земле норвежцы соорудили целый поселок, и виднейший русский исследователь Русанов, которого царское правительство несколько раз сажало в тюрьму и ссылало за участие в революционном движении, с грустью писал: «Печальная картина на Русской земле. Там, где некогда в течение столетий промышляли наши русские отважные поморы, теперь спокойно живут и легко богатеют норвежцы».

И вот в 1912 году одновременно несколько мужественных русских моряков и исследователей предпринимают на свой собственный риск и страх, храбрые попытки подчинить себе льды Арктики.

Лейтенант Седов собирает по подписке гроши, чтобы купить ветхое суденышко «Св. Фока» и отправиться на нем к полюсу.

Лейтенант Брусилов, с трудом достает средства на приобретение древней, построенной еще в середине XIX века яхты «Св. Анна», чтобы отправиться сквозным рейсом из Мурманска во Владивосток.

Геолог Русанов предпринимает попытку пройти Северным морским путем на крохотном парусно-моторном боте, водоизмещением всего в 65 тонн. Название «Геркулес» звучит иронически в применении к этой скорлупке!

Судьбу Георгия Седова мы знаем, - о его трагической смерти на пути к полюсу нам поведали спутники отважного моряка, которым удалось ценою больших мучений спастись. Но судьба Брусилова и Русанова, судьба «Геркулеса» и «Анны» осталась пока загадкой - они исчезли в изменчивом и коварном дрейфующем льду.

Последние известные нам координаты «Анны» - 83°18' северной широты и 60° восточной долготы - сообщены штурманом Валерианой Ивановичем Альбановым, который 26 апреля 1914 года покинул судно вместе с десятью матросами, чтобы достигнуть земли. Лишь двоим - Альбанову и матросу Конраду - удалось добраться до мыса Флора, где их подобрал возвращавшийся в Архангельск и случайно зашедший сюда «Фока».

Дальнейшие следы шхуны и ее экипажа затеряны в ледяной пустыне. Никто не знает, как и при каких обстоятельствах погибли Брусилов и его спутники. Но, по всей вероятности, мрачные предчувствия, одолевавшие Альбанова в ту минуту, когда он покидал судно, сбылись.

«Полтора уже года спокойно спит на своем ледяном ложе «Святая Анна», - писал он тогда в своем дневнике. - Суждено ли тебе и дальше спокойно проспать тяжелое время, чтобы в одно прекрасное утро очутиться где-нибудь между Шпицбергеном и Гренландией?.. Или же в холодную, бурную полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни полярного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного ложа? С грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь и сами ломая все на палубе. В предсмертных конвульсиях затрепещет твой корпус, затрещат, ломаясь, все твои суставы, и через некоторое время лишь куча бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы...»