Голос моей души - Куно Ольга

Однако причина оказалась куда более банальна.

- Какая-то знатная дама, в своё время здесь воспитывавшаяся, сделала монастырю подарок, - откликнулась Лизетта, которая всегда была в курсе всевозможных слухов. - А может, решила таким образом насолить матери-настоятельнице, - тихонько добавила она. - Так сказать, отплатить за всё хорошее.

- Мать-настоятельница - ладно, но игуана-то что ей плохого сделала? - возмутилась я. - Жалко же зверюшку. Зачахнет она здесь. Эдак у неё и экзистенциальный кризис может начаться!

Девушки молча покивали и продолжили рассматривать диковинное животное, которое, в свою очередь, флегматично рассматривало парочку застывших во дворе монахинь.

- А вот интересно, - задумчиво проговорила Лизетта, - это самка или самец?

Слово "самец" было произнесено с мечтательной интонацией. Я подозрительно покосилась на соседку.

- Э... Лизетта, я, конечно, понимаю, что девушке твоего темперамента в монастыре живётся несладко... но не до такой же степени?!

- Мне просто любопытно, - отозвалась монахиня. - И потом, что до темперамента, не настолько здесь всё безнадёжно.

Вот эту фразу я хорошо запомнила и при первом же случае, когда мы с Лизеттой остались наедине, попросила девушку объяснить, что именно она имела в виду. Та и не думала отпираться и скрытничать.

- Это не так уж нереально - живя в монастыре, общаться с мужчинами, - пожав плечами, объяснила она. - Редко, конечно. Реже, чем хотелось бы. Но всё равно лучше, чем ничего.

- Разве в монастыре есть мужчины?

- Нет. В монастыре - нет. Но есть лазейка, через которую можно выбраться за стены. И сходить на свидание. Те, кому это по-настоящему важно, о ней знают.

Стоит ли уточнять, что разговор принял чрезвычайно важное для меня направление?

- И тебе доводилось ей пользоваться? - уточнила я.

- А то! - фыркнула Лизетта. - Конечно. Часто нельзя, могут засечь - и тогда всё. Лазейку заделают - и как не бывало. Но раз в пару недель на часок выбираюсь.

- У тебя что, есть в деревне парень? - не удержалась от вопроса я.

- Ага, - гордо улыбнулась Лизетта. - Что-то вроде того. Я встречаюсь с племянником мельника.

- И его не смущает, что ты монахиня?

Не о том, конечно, следовало сейчас думать, но я не смогла сдержать любопытство.

- Не-а, - покачала головой девушка. - Даже наоборот. Ему нравится. Ну, как тебе сказать... гордость он чувствует, что соблазняет монахиню. Мужчины - они, понимаешь, такие смешные. А я что? Мне не жалко. Лишь бы соблазнял. А один раз он даже друга с собой привёл. - Лицо Лизетты приняло совсем уж мечтательное выражение. - Было весело. Хочешь, как-нибудь вместе сходим?

- Спасибо, но всё-таки вряд ли, - отклонила щедрое предложение я. - А... сможешь показать, где эта лазейка расположена?

- Показать - не стоит, - наморщив лоб, решила Лизетта. - Лишний раз светить место не хочу, вдруг кто-нибудь заметит? Но рассказать, где оно находится, могу, не перепутаешь.

Ну вот, выход из монастыря был найден. Оставалась самая малость: уведомить своих о времени побега, найти способ вывести из здания Антонию и уйти от погони. И начать следовало с первого. Пользоваться для этого лазейкой, рискуя остаться без пути отхода в будущем, я не стала. Поэтому прибегла к заранее продуманному способу связи.

- Мать Езелия, вы не могли бы помочь мне разобраться с одним отрывком из Священной Рукописи?

Я рассеянно наблюдала за тем, как юная монахиня расспрашивает в коридоре одну из наиболее почтенных обитательниц монастыря, заведовавшую здесь вопросами просвещения. А заодно бросала косые взгляды на большое уродливое пятно, образовавшееся за ночь на потолке. Постепенно формировавшиеся посреди пятна капли звонко падали в подставленную специально для них кадку. Воды в ней уже накопилось порядочно.

- Что именно тебя интересует, Агата?

Мать Езелия, невысокая монахиня лет пятидесяти с бойкой походкой и проницательным взглядом, по-видимому, не считала выбранное сестрой Агатой место удачным для ведения философских бесед. Однако же и отказать в ответе правильным не сочла, тем более что девушка пришла не одна: ещё несколько столь же молодых монахинь толпились неподалёку и с интересом ожидали продолжения беседы.

- В Рукописи сказано, что светлая богиня Орна уничтожила всех варваров, живших в прекрасном городе Адоре, а затем поселила в опустевшем городе своих детей. Но ведь... - Агата на миг замолчала, чтобы поосторожнее подобрать слова, - ...священные книги запрещают убийство. А в городе, наверное, жило много людей. И не только взрослые, успевшие согрешить, но и младенцы тоже. И как же быть?

Виновато прикусив губу, она устремила на Езелию вопросительный взгляд. Та вздохнула.

- Вы читали эту историю на уроке у матери Кателлы? - спросила монахиня.

- Да.

- И ты задала ей свой вопрос?

Агата утвердительно кивнула.

- Что же она тебе ответила?

- Что закон, запрещающий убийство, не распространяется на богов, - заученно, без всякого выражения отбарабанила девушка. - А младенцы, родившиеся в городе еретиков, непременно и сами бы выросли грешниками.

Езелия закатила глаза и, кажется, пробурчала себе под нос что-то нелицеприятное в адрес матери Кателлы.

- Это аллегория, Агата, - чётко сказала она, пристально глядя на ученицу, будто хотела убедиться, что смысл её слов точно дойдёт до последней. И, обратив взор к остальным девушкам, повторила по слогам: - Ал-ле-го-ри-я. Речь не идёт о настоящем убийстве живых людей, тем более младенцев. Прекрасный город, заселённый варварами, - это душа человека, в которой поселился грех. Богиня уничтожила варваров, то есть греховность, и заменила их на своих детей - веру, духовность, благочестие. Именно в этом заключается смысл прочитанного вами отрывка.

Девушки зашушукались, видимо, сравнивая два столь разных анализа одного и того же текста, но их перешёптывание разом оборвалось при звуках мужского голоса:

- Ну, показывайте, где тут у вас течь?

Да-да, голос был именно мужским, что заставило монахинь шокированно застыть на месте... и спустя секунду начать шушукаться с новым энтузиазмом. Ну, что поделать: если крыша протекает, приходится вызывать специалиста, а женщины в таких областях специализируются редко.

Для меня, в отличие от монахинь, сам по себе факт, что голос - мужской, играл мало роли. Куда важнее, что этот голос был мне знаком. И, хотя я не слишком-то хорошо знала его обладателя, на глаза чуть было не навернулись слёзы умиления.

- Не понимаю, в чём тут дело, - говорила пожилая монахиня, которая вела мужчину по коридору. По мановению её руки девушки поспешили разойтись по сторонам, скромно опуская глаза. - Вроде бы и дождей сильных не было, совсем немного ночью накрапывало. А протекло так, будто второй всемирный потоп.