Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Затерянные в океане - Луи Жаколио

Ланжале видел такие топоры в Новой Каледонии, привезенные с островов, недавно открытых европейцами.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что остров был населен. Обрадованный донельзя своим открытием, Ланжале направился к морю. Но следовало ли ему радоваться? Найденный им предмет, кажется, должен был дать понять ему, что люди, пользующиеся подобным орудием и, вероятно, как все дикари, суеверные и негостеприимные, могли легко оказаться даже и людоедами. Но он думал только о той вести, которую он принесет Гроляру: оправдает ли она в его глазах задуманную рекогносцировку, в благие результаты которой его приятель не особенно верил ввиду непроницаемой темноты ночи.

Благополучно вернувшись к пироге, он застал своего приятеля чуть живым от страха: в отсутствие Ланжале тот пережил нечто столь страшное, столь необычайное, что даже встреча Парижанина с изувеченной акулой бледнела перед его приключением.

— Представь себе, — рассказывал сыщик своему приятелю что без тебя меня посетило какое-то чудовище, которое во чтобы то ни стало хотело вскочить в пирогу, вероятно, для того, чтобы пожрать меня… Но позволь мне рассказать тебе все по порядку!

Не прошло и десяти минут, как ты уплыл, как мои глаза немного освоившиеся с темнотой, увидели в двух саженях от нашей лодки какую-то черную массу, которую я по величине могу сравнить только с корпусом быка или молодого гиппопотама. Над громадной головой торчали два огромных рога. Подплывая к лодке, это чудовище храпело и сопело, как кузнечные меха…

— Словом, голова апокалипсического зверя! — громко расхохотался Ланжале.

— Смейся, смейся! Я просто глазам своим не верил… Когда это чудовище подплыло к самой лодке, то стало издавать какие-то странные, дикие звуки, каких я не слыхал никогда ни в одном языке; затем, ухватившись своей громадной косматой лапой с непомерно длинными когтями за корму, оно хотело вскочить в пирогу и накинуться на меня. В этот момент страшной опасности страх удвоил мои силы, и я со всего размаха ударил чудовище веслом по голове, так как в волнении не мог найти топора.

— К счастью! — перебил его Парижанин.

— Почему к счастью?

— Продолжай, я сейчас скажу тебе, почему.

— Удар был, вероятно, страшно силен…

— Надо думать! Ведь весло — из железного дерева!

— Словом, чудовище тотчас же выпустило корму и с грозным рычанием, за которым последовало два страшных крика, до сих пор стоящих у меня в ушах, поплыло так быстро, что вскоре совершенно скрылось из виду.

— Ну, а эти два крика, что тебе так живо запомнились, можешь ты мне повторить их?

— Ну конечно! Понятно, я не могу ручаться, что это будет совершенно точно. Во всяком случае это звучало так: «Май гоод! Май гоод!»…

— Ха-ха-ха! — неудержимо рассмеялся Ланжале. — Да это на чистейшем английском языке, что означает дословно: мой Бог, мой Бог!

— Откуда ты это знаешь? Разве ты говоришь по-английски!

— Не то что говорю, но столько-то знаю. Я знавал в Африке солдата англичанина, который каждый раз, когда бывал удивлен я или огорчен чем-нибудь, восклицал: «О май гоод! Май гоод!» Он и перевел мне дословно это восклицание.

— Нет, не может быть!

— Теперь позволь мне объяснить тебе все, что было. Остров этот населен — в этом я убедился, — и, вероятно, нас давно заметили туземцы, скрывавшиеся в тени лесных чащ. Среди них, верно, находился англичанин, потерпевший некогда крушение, как и мы с тобой. И он, узнав в нас бледнолицых, решил воспользоваться темнотой ночи, чтобы повидаться с нами, не возбуждая подозрения дикарей… Этот англичанин, конечно, мог бы сообщить нам много интересного, так как, вероятно, уже довольно давно здесь, а ты, из-за твоей трусости, вместо того чтобы отблагодарить его за добрые намерения, чуть не убил его.

— Но эти рога… эти косматые лапы и когти! — оправдывался сыщик.

— Все это — плод твоего воображения… Уж сколько раз ты мне рассказывал разные басни про рогатых и косматых страшилищ! Неужели ты все еще веришь в подобные глупости? Чудовище, спокойно плывущее, заговаривающее с тобой еще издали, чтобы предупредить тебя, правда, на незнакомом языке, в чем оно, однако, не виновато, и удаляющееся после нанесенного ему удара с жалобным стоном: «Бог мой! Бог мой!» Можно сказать, что на этот раз ты сделал серьезный промах, который может дорого обойтись нам…

— Каким образом?

— Да неужели ты не понимаешь, что если этот человек в хороших отношениях с туземцами, то он воспользуется своим влиянием, чтобы навредить нам, в отместку за твое обращение.

— Это было бы мелочно и недостойно! — сентенциозно заявил Гроляр.

— Ну конечно, а ты хотел бы, чтобы он поблагодарил тебя за то, что ты чуть было не зашиб его насмерть.

— Ну, довольно! Ведь это, в сущности, не кто иной, как англичанин, а англичан я не терплю, ты это знаешь.

— У тебя в самом деле прекрасные оправдания на все, лишь только не сознаться, что ты сделал глупость. Но мы завтра увидим, какую встречу нам готовят туземцы. Все, что я могу тебе сказать, так это то, что если они захватят нас и сварят, начинив нам предварительно брюхо пряными травами и кореньями, в большом котле, то этим мы будем всецело обязаны твоему мило-кроткому обращению.

— Вот ты какой! Вместо того чтобы утешить и успокоить меня, еще нарочно запугиваешь!

— Никто от судьбы своей не уйдет, это несомненно, и если нам с тобой суждено быть съеденными, то все же лучше, чтобы нас съели нам подобные, а не акулы!

— Тебе хорошо шутить, а мне ты готовишь ужасную ночь… Я не засну ни одной минуты!..

— Полно, успокойся, ведь нас еще не изжарили, а до тех пор я найду еще средство как-нибудь выпутаться. Раз чужеземец живет среди этих людей, то это уже доказывает, что они не столь кровожадны и жестоки, как можно было бы ожидать.

Между тем взошла луна и залила своим ярким светом тяжелые волны океана, уронив свой отблеск на вершины зубчатых гор, на леса и долины неведомого острова, мирно уснувшего под кровом таинственного безмолвия и ночной тишины.

XIV

НЕЗАДОЛГО ПЕРЕД РАССВЕТОМ ЛАНЖАЛЕ, совершенно изнемогавший от усталости, улегся на дно пироги и тотчас же сомкнул веки, предоставив волей-неволей Гроляру оставаться на страже их безопасности. Под конец ночи луна зашла за высокие гребни гор, и все кругом снова погрузилось в глубокий мрак; только вдали, на краю горизонта, неугомонные волны продолжали сверкать и серебриться под лучами излюбленного мечтателями и привидениями ласкового светила.