Барабаны осени. Книга 1. На пороге неизведанного - Диана Гэблдон

Я повернулась на бок лицом к стене и уставилась на бревна. Сна не было ни в одном глазу. Отблески от огня освещали зарубки, оставшиеся от топора.

Я пыталась не прислушиваться к мужской беседе, вспоминая, как Джейми рубил бревна, как я засыпала в его теплых надежных объятиях в этих стенах, тогда построенных лишь наполовину. От этих мыслей на душе всегда становилось спокойно. Даже если я спала где-нибудь в горах в полном одиночестве, я знала, что меня защитит дом, который построил для меня Джейми.

Я лежала тихо, удивляясь тому, что со мной происходит. Скорее даже не что, а почему. Я уже знала, что это за чувство – ревность.

Я и в самом деле ревновала, хотя не испытывала этого чувства уже долгие годы, и теперь поразилась, занова открыв его в себе. Я повернулась на спину и закрыла глаза, желая отключиться от рокота беседы.

Лорд Джон был со мной крайне любезен. Кроме того, он умный и очень обаятельный. Слушать, как он ведет с Джейми толковую, интересную, содержательную беседу, было выше моих сил, у меня внутри все переворачивалось, а руки под одеялом сжимались в кулаки.

«Ты просто дура, – злобно сказала я себе. – Что с тобой такое?»

Отчасти меня накрыло из-за Билли, разумеется. Джейми вел себя осторожно, но я заметила, как он смотрел на мальчика, когда думал, что никто не видит. Он весь сиял от тихой радости и робкой, неуверенной гордости.

На Брианну, своего первенца, он никогда так не смотрел. Он вообще никогда ее не видел. Конечно, это не его вина, но все равно несправедливо. C другой стороны, пусть порадуется, глядя на сына, что мне, жалко? То, что мне невыносимо видеть юное прекрасное лицо, так напоминающее сестру, в сущности, только мои трудности. К Джейми или к Билли это не имеет отношения. И к лорду Джону, который привел мальчика.

Но зачем? Эта мысль билась в голове с тех пор, как прошел первый шок после встречи с мальчишкой. Какого черта, что на уме у этого человека?

Даже если история о поместье в Вирджинии правдива, им пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до Фрейзер-Риджа. Ради чего так напрягаться, чтобы привезти сюда мальчика? К тому же это очень опасно. Да, Билли не придал значения сходству, которое заметил даже Иэн, – но если бы придал? Может, Грей хочет, чтобы Джейми возложил на себя обязательства по отношению к сыну?

Я повернулась на бок и приоткрыла глаза, глядя сквозь ресницы, как две головы увлеченно склонились над шахматной доской. Грей сделал ход и снова откинулся на спинку стула. Он был красив и хорошо сложен, лицо у него было волевое и решительное, а изящному чувственному рту наверняка завидовали многие женщины.

Грей владел собой даже лучше, чем Джейми. С того момента, как они приехали, я не уловила ни одного взгляда, способного его уличить. Лишь однажды, на Ямайке, я заметила взгляд, который выдавал истинную природу его чувств к Джейми.

С другой стороны, я ни капли не сомневалась в том, что чувствовал по этому поводу Джейми. Неважно, сколько они просидят за шахматной доской, выпивая и беседуя, спать Джейми будет в моей постели.

Я разжала кулаки и уютно устроила ладони на бедрах, и тут я поняла, почему волновалась из-за лорда Джона.

От ногтей на ладонях остались следы в форме полумесяца. Годами я пыталась стереть эти следы с ладоней, после каждого ужина в гостях, каждую ночь, когда Фрэнк допоздна «работал в офисе». Годами я лежала одна в большой двуспальной кровати в темноте, впиваясь ногтями в ладони, все ждала, когда он вернется.

И он возвращался. К его чести, он всегда приходил до рассвета. Иногда я холодно поворачивалась к нему спиной, иногда яростно набрасывалась, чтобы он доказал – без слов, телом своим доказал, – что невинен. Чаще всего он принимал бой. Но все зря.

Мы никогда не обсуждали это днем. Я не могла, потому что не имела права; он не мог, потому что мстил.

Порой между его интрижками случались перерывы, в основном в несколько месяцев, а как-то раз почти год, тогда мы жили в мире. А затем все начиналось снова; телефонные звонки и молчание в трубке, чересчур продуманные оправдания собственного отсутствия, поздние возвращения. Фрэнк не подкидывал явных улик, таких как аромат чужих духов или губная помада на воротничке, он был слишком осторожен. Однако я всегда чувствовала присутствие другой женщины, кем бы она ни была, таинственной незнакомки с расплывчатым пятном вместо лица.

Неважно, кто она – их было несколько. Важно было только то, что эта незнакомка – не я. И я лежала без сна, сжимая кулаки, отчего на ладонях оставались глубокие полукружья от ногтей.

За столом почти стихло, только время от времени раздавался стук о доску шахматных фигур.

– Ты счастлив? – вдруг спросил лорд Джон.

Джейми помедлил с ответом.

– У меня есть все, чего может желать мужчина. Есть где жить, есть достойная работа. Моя жена рядом. Я знаю, что мой сын в безопасности, что за ним присмотрят.

Он посмотрел на лорда Джона.

– И настоящий друг есть. – Джейми приподнялся и похлопал Грея по плечу. – Большего и желать нельзя.

Я опустила веки и принялась считать овец.

Я проснулась на рассвете оттого, что Иэн стоял рядом и тряс меня за плечо.

– Тетя, – встревоженно прошептал он, – пойдем со мной, тому парню в амбаре совсем худо.

Я встала, накинула пальто и ринулась к амбару. Чтобы поставить диагноз, особых познаний не требовалось, затрудненное, хриплое дыхание было слышно футов за десять.

Бледный и перепуганный граф маялся у двери.

– Ступай прочь, – резко велела я, – тебе нельзя находиться рядом с больным, Иэн, тебе тоже. Идите в дом и принесите горячей воды из котла, мой ящик и чистые полотенца.

Билли тут же послушался, поспешив унести ноги подальше от пугающих звуков из амбара. Иэн помедлил.

– Тетя, ему ведь уже не поможешь, – тихо сказал он. Иэн заглянул мне в глаза совсем по-взрослому, все понимая.

– Похоже, что так, – вздохнула я, отвечая также по-взрослому. – Но я не могу его бросить.

Иэн глубоко вздохнул.

– Все же… – Он замялся, и я кивком дала ему знак продолжать. – Может, не стоит мучить его лекарствами? Он скоро умрет, тетя. Мы слышали, как ночью ухал филин. И он тоже слышал. Для него это верная примета.

Я посмотрела на дверь, закусив губу. Оттуда доносилось неровное короткое дыхание, сопровождаемое присвистом. Я снова взглянула на Иэна.

– А что делают индейцы, когда кто-то умирает, знаешь?

– Поют. Шаман мажет краской лицо и поет, чтобы отогнать злых духов.

Приобретенные на войне инстинкты подталкивали хоть что-нибудь делать, пусть и бесполезное. Разве я могу лишить человека возможности уйти с миром? Хуже того, заставить его тревожиться за свою душу, если я полезу к нему с бессмысленными лекарствами?

Иэн не стал ждать, когда я решусь. Он сгреб в ладонь немного земли и поплевал туда. Не говоря ни слова, окунул в смесь пальцы и провел на моем лице линию ото лба к носу.

– Иэн!

– Тише, – сосредоточенно прошептал он. – Вроде похоже.

Он нарисовал еще по две линии на каждой щеке и добавил острый угол на подбородке.

– По-моему, так. Хотя я всего раз видел, и то издалека.

– Иэн, так нельзя!

– Тише, – повторил он и положил ладонь мне на плечо, чтобы подавить протесты. – Иди к нему, тетя, он не испугается, он привык.

Я соскребла комок грязи с кончика носа, чувствуя себя совершенно по-идиотски. Но спорить времени не было. Я шагнула в темный амбар, склонилась над умирающим и взяла его за руку. Мягкая безвольная ладонь, сухая горячая кожа.

– Иэн, поговори с ним. Скажи, как его зовут, скажи, что все будет в порядке.

– Нельзя называть его имя, тетя, это привлечет духов зла.

Иэн откашлялся и издал несколько гортанных звуков. Ладонь в моей руке слегка вздрогнула. Глаза привыкли к темноте, я заметила, что на лице индейца мелькнуло изумление при виде моей измазанной физиономии.

– Пой, тетя, – тихо велел Иэн. – Может, «Эту тайну пресвятую»?[31] Звучит похоже.

Что мне оставалось? Я неуверенно затянула:

– «Эту тайну пресвятую славим в поклонении»…

Спустя несколько мгновений голос мой окреп, я присела на корточки у постели и продолжила петь, держа несчастного за руку. Морщины между бровей индейца разгладились, мне показалось, на него снизошло успокоение.

Я видела много смертей: от болезни, от несчастного случая, от ранений и от старости. Я видела, как люди принимают смерть, одни стойко, по-философски, другие – яростно протестуя. Но я никогда не видела, чтобы человек умирал именно так.

Индеец просто ждал, глядя мне в глаза, когда я закончу петь. Тогда он повернул голову к двери, и ему на лицо упали лучи восходящего солнца.

Я тихо сидела, держась за обмякшую руку, и тут поняла, что тоже не дышу.

В полнейшей тишине время словно замерло на мгновение… Конечно, замерло, подумала я и перевела дыхание. Для него время замерло навсегда.

– Что будем с ним делать?