Вознесение : лучшие военные романы - Александр Проханов

Им владело холодное жестокое знание. Поставленные им тенета были еще пусты. Стая еще рыскала, обнюхивала тропы, вслушивалась в посвисты ветра. Но уже была обманута, уловлена, обречена на расстрел. Звериной хитрости горцев, их неутомимому рысканью, инстинктам погони он, полковник русской разведки, противопоставил свою угрюмую волю, древнее терпенье ловца, навыки охотника, добывавшего зверя в горах и равнинах, на русских реках и в песках азиатских пустынь, среди европейских дубрав и на кромках ледового моря. Его сын был убит. Убийцы сына оставались живы, но тоже будут убиты. Его армия была измучена, оскорблена и забыта. Но не разгромлена. Одна, забытая Богом, поносимая предателями и мерзавцами, добывала победу для униженной Родины, спасая ее от крушения.

— Вам опасно идти, Анатолий Васильевич… Вы в таком состоянии… Может, возьмете прикрытие?.. — еще раз, сознавая безнадежность своего предложения, обратился Сапега.

— Все будет нормально… Хотя, конечно, войну, как и жизнь, до конца просчитать невозможно… Распорядитесь, чтобы сына не отправляли в Моздок… Вернусь, полечу вместе с ним…

Сапега ушел, приоткрыв на мгновение полог палатки, в которую, как ошалелый вестник, ворвалось вечернее низкое солнце.

Художник Зия принял его в своем разоренном жилище, усадил в глубине сарая, где в тесном углу, напоминавшем овечьи ясли, была защита от ветра, простиралось самодельное ложе художника и на ящиках млела коптилка, окруженная колебанием света. Пушков прошел садами, по мелкому снегу, под звездами, неся на груди карту, уповая на то, что не наткнется на блуждающие группы русских и чеченских разведчиков. Сидел в терпеливом ожидании, запрещая себе думать, сберегая тепло и последние душевные силы, еще не унесенные горем. Зия побормотал, погремел старыми ведрами и кастрюлями и ушел, напевая какой-то таинственный мотив, похожий на вздохи тростниковой дудки. Скрылся в темноте, на другой половине двора, где под звездами мерцала, как льдина, его незавершенная картина.

Пушков услышал налетающий рокот двигателя. Увидел сквозь щели хрустальные вспышки фар. Машина остановилась поблизости, освещая на дороге драгоценно сверкающий снег. Послышались голоса, шаги. На свет коптилки в сарай вошел знакомый чеченец в каракулевой шапочке, с маленькой ладной бородкой. За спиной его высились автоматчики, коптилка осветила их чернобровые строгие лица.

— Салям, — сказал вошедший. — Ждете давно, Виктор Федорович? — Пушков отметил цепкую память чеченца, запомнившего его мнимое имя. Вслушался в интонацию, нет ли в ней скрытой насмешки разведчика, угадавшего мнимость имени. — Все привез, как обещано, Виктор Федорович. — Он кивнул охраннику, и тот вынес из темноты старую спортивную сумку, тяжелую, с разбухшими боками. — Считайте! — Он расстегнул «молнию», и в сумке открылись пачки долларов, перетянутые бумажными лентами, словно их только что получили в банке. — Как условились, предоплата!..

Пушков принял сумку. Вытряхнул на пол, под ноги охранников, ее содержимое. Пачки денег растеклись, как мертвые тушки зеленых лягушек. Стал медленно пересчитывать, кидая пачки обратно в сумку. Они падали с мягким шлепком, плотно наполняя сумку. Охранники жадно следили, оглядывая пачки черными жгучими глазами. Краснобородый чеченец чуть улыбался. Пушков нарочито тупо, вяло считал, исподволь замечая выражение чеченских лиц, дрожащий язык коптилки, коричневый сумрак в углу, из которого, казалось, выглядывают кроткие овечьи головы, влажные коровьи глаза, куриные клювы и петушиные гребни. Библейские ясли окружали его ликами домашних животных. Но не было ни Младенца, ни Девы, ни текущей Вифлеемской звезды, а стояли автоматчики. Под их дулами он считал зеленые деньги, и над крышей сарая, в морозном небе, горели жестокие звезды войны.

— Все правильно, — сказал он, затягивая «молнию», доставая из-за пазухи карту. — Садитесь, сверим маршрут. — Он придвинулся к коптилке, к ее шаткому маслянистому пятну, и раскрыл карту Грозного.

Чеченец достал свою. Они сдвинули карты, сблизились головами, и Пушков авторучкой твердо повел линию от восточных окраин, находившихся под контролем чеченцев, где шли вялые столкновения, к Заводскому району, где находились нефтеперегонные заводы и пролегала железнодорожная колея, дальше, на выход, вдоль берега Сунжи, что делала мягкую петлю, пересекаемая рухнувшим мостом, и повторяя ее петлю, а потом, отделяясь, вывел линию в открытую степь и оборвал ее среди безлюдных холмов, запорошенных снегом пастбищ, заметенных пургой проселков.

— Вот маршрут… Вот фланги полков… Вот опасные зоны, где возможен пулеметный обстрел… Мин нет… Я вам гарантирую, что их не будет два дня… Вы должны успеть… — сказал Пушков, глядя, как чеченец коричневым фломастером повторяет на своей карте маршрут. Наносит огневые позиции, отмечает опасные зоны. И так же, как Пушков, обрывает пунктиром линию на безлюдной снежной равнине. И пока он вел, Пушков вспоминал пустые громадные цистерны, в которых металлический невидимый великан повторял с завыванием «Аллах акбар!». Разорванный газопровод с раскаленной трубой, рядом с которой, окруженное теплым облаком, расцвело в снегах розовое деревце. Черную, в белых берегах, Сунжу, по которой, колыхаясь, проплыла узорная скатерть и следом обнаженная молодая утопленница с темной косой. Блестящий, как сахар, наст, по которому семенили раненые собаки, оставляя на снегу красные лежки. Все это вспомнил Пушков, следя за фломастером, наносившим маршрут.

— Спасибо, — сказал чеченец, бережно складывая карту и пряча ее на груди.

— Направьте разведку… Пройдет беспрепятственно… В двух-трех местах возможны обстрелы… Постараюсь сделать так, чтобы наблюдатели на это время заснули… Я пошел… — Пушков взялся за сумку, собираясь уйти.

— Сейчас вам не надо идти, Виктор Федорович, — сказал чеченец, деликатно останавливая его руку. — Тут бродит ваш спецназ, еще попадетесь с деньгами, чего доброго. Переждите немного. Мои люди обеспечат вам безопасность. — Он посмотрел на молодых суровых охранников, твердо сжимавших автоматы. — Часика через два, когда разведка доложит результат, я вернусь, и мы вас проводим до линии фронта.

— Не верите? — криво усмехнулся Пушков. — Вызовите позывной «Алмаз».

— Хоть и «Алмаз», а нужен глаз! — пошутил рыжебородый. Вышел, что-то шепнув на ходу охранникам. Вспыхнули хрустальные фары, мотор прокурлыкал и стих. Пушков остался сидеть, выложив руки к коптилке, поместив их в маленькое светлое озерцо. Чеченцы с автоматами остались у входа, сдвинув литые тела.

Разведка чеченцев, шестеро в маскхалатах, белыми невидимками просочилась в микрорайоны, прилегавшие к заводским окраинам. Было звездно, и город удалялся, охваченный свечением негасимых пожаров. Башни перегонных заводов чернели среди звезд, как забытые на старте ракеты. Круглые сферы нефтехранилищ казались огромными полосатыми арбузами, озаренные факелом прорванного газопровода. Когда проходили цилиндрические тускло-серебряные цистерны, в одну из них ударил снаряд. Прожег металл вспышкой, рассыпал по окрестности звонкие осколки. Разведчики залегли, думая, что их обнаружили. Ожидали продолжения обстрела. Но было тихо. Видно, шальной снаряд сошел с траектории и слепо ударил в цистерну.

Разведчики вышли к Сунже, на ветреный белый берег. Сразу несколько осветительных мин взлетело на другой стороне. Медленно закачались, сносимые ветром, отражаясь в черной маслянистой воде. Чеченцы упали в снег, неразличимые в волнистых складках, пережидая, когда погаснут оранжевые, висящие в небе светильники. Прошли вдоль кромки воды, в которой дрожали отраженные звезды, слыша, как осыпается наледь. Достигли подвесного, разорванного посередине моста. И близко, на том берегу, заработал пулемет. Искристые трассы летели к мосту, пули попадали в железные тяги, и от их попаданий искрило, словно замкнуло оголенный провод. Пулемет работал не прицельно, тревожащим огнем, и разведчики, укрываясь в складках, миновали опасное место.

Удалились от реки и некоторое время двигались целиной, пробивая наст, рыхля неглубокий снег. Вышли на проселок, полузаметенный, без следов бэтээров и танков, с колеей, оставленной легковушкой, с цепочкой свежих, намятых в снегу следов. Нагнали на проселке темную, размытую фигуру, медленно бредущую против ветра. Это мог быть одинокий беженец, выбредающий под покровом ночи из гибнущего города. Или крестьянин, поздно возвращавшийся от родни из соседнего села. Командир разведки молча указал на бредущего человека, мешавшего их проходу. Молодой чеченец в белом халате бесшумно догнал путника и ударил ножом под лопатку. Тело оттащили с проселка и забросали снегом.

Через два часа они были у околицы темного большого села, где в окошках вместо электрических ламп желтели фитили, опущенные в банки с нефтью. Командир достал портативную рацию и на условленной частоте послал в эфир короткий позывной «Мансур», что означало: маршрут проверен, мин нет, потерь среди разведчиков нет.