Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник) - Борис Подопригора

…Назначение он получил в Псковскую дивизию ВДВ. За службу взялся всей душой, но все равно главной его проблемой стало нахождение общего языка с солдатами. А ситуация с «личным составом» была в то время аховой уже и в ВДВ – даже туда приходили срочники из тех, кто просто не сумел «откосить» от армии… А ведь, как все тот же Свиридов говорил, слово «негодяй» произошло от «негодный к службе»… Нынче все переменилось… У многих «десантников» было всего по пять – семь классов школы за плечами и – хорошо, если без судимостей… Российский солдат, конечно, всегда отличался от плакатного «защитника Отечества», но, только получив взвод, Рыдлевка понял, насколько именно. Взвод, который ему достался, считался испорченным прежним командиром, пробивавшим весь последний год себе службу в долларовых окопах Боснии и потому скрывавшим все, что только можно скрыть…

Лейтенант Панкевич продержался три месяца, а потом с отчаяния, первый раз в жизни, ударил солдата – за то, что тот продал налево бензин, причем накануне первого для Рыдлевки офицерского сбора, когда каждая капля горючего была на счету. Это был тот самый солдат, который в первый же день офицерской службы Панкевича притащил в казарму двухлитровую банку самогона, замаскированную под вишневый компот. Левка пытался заставить бойца написать объяснительную, но тот только смотрел на взводного невозмутимо-стеклянными глазами и молчал. Солдат этот и собственную-то фамилию писал через паузу после каждой буквы, а из какой области призывался – толком не мог объяснить. Единственное письмо на родную Орловщину он написал по приказу взводного же и снабдил цидулю разноцветными этикетками от пива – тех сортов, которые дома не продавались. А ведь еще три года назад, когда Левка был на стажировке, практически любое «тело» легко называло пять стран из шестнадцати входивших в блок НАТО. Правда, при этом же командира дивизии генерала Ленцова большинство солдат называли «генерал Комдив».

Панкевич, который и с однокурсниками-то спорил на ту тему, что солдат бить нельзя (его за это даже Толстовичем называли), сам не понял, как сунул бойцу в рыло. Переживал, похоже, сам больше, чем потерпевший, сам и комбату доложил, причем при остальных офицерах. За этот поступок закрепилась за Панкевичем репутация чуть ли не юродивого. До прокурорского предупреждения дело, конечно, не дошло. Комбат просто влепил Рыдлевке строгий выговор – а куда ему было деваться, если этот малахольный при всех кается. Выговор Панкевич переживал так, что через день опять же в первый раз в жизни напился в хлам и опоздал на следующий день на занятия. Комбат, контуженный еще в «первую Чечню», обозвал его «бездельником» (причем «б» заменил на «п») и «алкоголиком, который если уж не умеет пить, то должен говно сосать через тряпочку», и даже грозился добиться разжалования Рыдлевки в младшие лейтенанты. Комбат вообще был крут. До назначения на должность командира батальона он несколько месяцев, неведомо какими путями, сидел на должности психолога полка. В историю дивизии он вошел нестандартным проведением «психологического практикума» с так называемой «группой риска» – то есть с солдатами, склонными к самовольным отлучкам. Будущий комбат выстроил их всех за казармой, вытащил из кустов задушенную веревкой дворнягу, торжествующе поднял ее перед потенциальными нарушителями и громко рявкнул:

– Смотрите, бляди, кто сбежит, с тем будет то же самое. Р-разойдись!

Очень скоро Левка в полной мере уже мог оценить глубину армейского афоризма: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется», – особенно после того, как получил третий выговор «…за сокрытие, будучи начальником патруля, безобразного поведения прапорщика Пилипчука, подравшегося с собакой».

…За всеми этими неприятностями лейтенант Панкевич и не заметил, как втянулся в службу, – а итогом стало то, что итоговую проверку его взвод сдал на «хорошо». Даже по огневой, хотя стреляли в противогазах. Благодарностей Рыдлевке, конечно, никто объявлять не стал, но проверяющий из дивизии назвал его по имени-отчеству: Лев Сергеевич. Солдат Панкевич больше не бил, правда, и совсем не сюсюкал и был очень удивлен, когда однажды дневальный безо всякой просьбы вдруг принес Левке чай с баранкой и вчерашний номер «Коммерсанта». За год службы дома Левка был четыре раза, причем два из них выпали на «критические дни» у жены. Впрочем, в гарнизоне Рыдлевка тоже не донжуанил, если не считать историю с библиотекаршей-разведенкой, – так она сама, можно сказать… Подкармливала-подкармливала Левку бутербродами, а потом докатилась до того, что сама принесла в библиотеку бутылку мартини, ну и… Левка-то в библиотеку, вообще-то, за книгами ходил, пристрастился он к чтению, причем, что странно, не детективов, а серьезной литературы.

Выговор с Панкевича снял ко Дню ВДВ новый комбат – прежний из-за скандального адюльтера перевелся в другую часть. За год службы Рыдлевка набрал долгов на четыре тысячи рублей, в том числе за несписанные лыжи и заказанную в Питере фуражку с высоченной тульей.

Старлея Панкевич получил в срок. Звездочку обмыли, как положено, и новый комбат вместо подарка выдал Левке предписание съездить в Петербург на трое суток – за солдатом, не прибывшим из госпиталя. (Комбат не знал, что этого солдата ночью привезут псковские родственники – ларечники, добившиеся у комдива разрешения на открытие еще одной торговой точки – почти впритык к КПП…)

Вот Питер, пожалуй, и перевернул все окончательно в Левкиной душе. Он, выходец из деревни, вообще городов побаивался, а уж Питер-то с его надменно-имперским величием – просто подавил Панкевича. Рыдлевка воочию увидел, что существует и совершенно иная жизнь, совсем не такая, как в казарме. А тут еще встретил он дембельнувшегося однокурсника – ныне бизнесмена, который на радостях потащил его по кабакам и дискотекам… Там Рыдлевка увидел та-а-ких женщин… которые та-а-акое выделывали… С одной Панкевич даже умудрился поиметь грех – к сожалению, только на скамейке в парке, но даже это не помешало ей вести себя настолько раскованно, что старлей даже впал потом в легкую депрессию, поняв о своей супруге неприятную истину – хорошо она умела только стирать да готовить…

Из Питера Панкевич вернулся словно совсем уж малахольным, все время смотрел куда-то мечтательно, а через двое суток написал рапорт в Чечню…

…В Чечне все у него начиналось тоже трудно. Только назначили его на взвод – и подрыв на выезде из Грозного к Алхан-Кале. Рыдлевка очнулся первый раз прямо на месте подрыва, а второй – только через двое суток в медсанбате. Левка лежал, как труп, потом ему скажут, что он «ходил под себя», – сестрам помогал ухаживать за ним шустрый питерский пацаненок по кличке Живчик. Контуры двух худеньких сестричек Левка воспринимал как в тумане. Почему-то периодически тянуло руку – возле предплечья. Тянуло, и все, а он не мог понять почему. Только на пятые сутки он смог сконцентрироваться и понять, что симпатичная сестра-татарочка сидит прямо на его расправленной ладони. Сидит и ёрзает. Такая вот народная терапия. Левка шевельнул пальцами.

– Ожил! – обрадованно закричала татарочка и влепила ему легкую пощёчину – чтобы не думал чего лишнего…

Ещё неделю Левка отдыхал, вальяжно черпая прямо в койке сгущёнку столовой ложкой. Ходил смотреть, как сестрички купаются в неком подобии запруды. Это был целый аттракцион местного значения, где «литерные» места «бронировались» чуть ли не за час – в том числе и местными. Интересно, что в другое время поодаль и рядышком, бывало, постреливали, но, когда девки бултыхались в воде – ни разу не раздалось ни одного выстрела…

На родной «бугорок» Левка вернулся вместе с Живчиком – он, оказалось, был из его же роты, только из разведвзвода. Встретили Панкевича хорошо, но вскоре он чуть было не прослыл трусом, когда отказался играть со сверстниками-летехами в «чеченскую рулетку». «Чеченская рулетка» – забавная офицерская игра. Все сидят в палатке, один ввинчивает в гранату взрыватель – на пол-оборота, потом выдергивает чеку и бросает кому-то из соседей, а тот должен успеть вывинтить и отбросить его в сторону. Долгое время такое «развлечение» сходило «господам офицерам» с рук, но потом однажды к «рулеточникам» ворвался ротный, и лейтенант Завьялов получил гранатой без взрывателя по уху. Самохвалов вообще готов был летеху пришибить – еле прапора отбили… Кто-то пустил слушок, что на «казино» навел ротного Панкевич. Левка-то был не при делах, но оправдываться ни перед кем не собирался… Рыдлевка сильно изменился после контузии – когда никто не видел, мог и слезу пустить…

А через неделю после возвращения в строй Левкин взвод в составе роты поехал на спецоперацию, так называли зачистки. Он с двумя бойцами дурнем сунулся в какой-то полуподвал – а там восемь молодых хмурых чеченцев, причем понятно было, что оружие они попрятали в последнюю минуту. Панкевич даже испугаться не успел – один из чеченов обратился к нему с предложением: