Железо и кровь. Франко-германская война - Андрей Владимирович Бодров

хотел получить для своей страны те же уступки, что и баварцы. Этим не в последнюю очередь диктовалось стремление Бисмарка присоединить государства к югу от Майна к уже существующей структуре, а не создавать новую.

В то же время попытка создать единую платформу всех сторонников широкой автономии не удалась. 1 ноября по инициативе Дальвига была проведена встреча баварских, саксонских и гессенских представителей. Ее результат, однако, оказался нулевым. «Баденские и вюртембергские министры пошли в своих уступках центральной власти и пренебрежении своими частными интересами даже дальше, чем хотели пруссаки», — с неодобрением писал Дальвиг[965]. Политика Бисмарка была направлена на то, чтобы изолировать строптивых баварцев и одновременно усилить давление на южногерманские правительства со стороны общественного мнения. 6 ноября договоренность с тремя южногерманскими государствами была достигнута. Опасаясь остаться в изоляции, 8 ноября баварская делегация во главе с Браем приняла наконец решение отказаться от наиболее радикальных своих требований и добиваться максимума частных уступок.

Казалось, последнее препятствие устранено. Но 13 ноября вюртембергские представители, уже согласовав все спорные вопросы, были неожиданно отозваны в Штутгарт. Баварцы тоже затягивали переговоры, так что 15 ноября Северогерманский союз в лице своего канцлера заключил договоры только с Баденом и Гессеном. «Мне не надо еще раз рассказывать Вам, с каким тяжелым сердцем мы склонились перед неизбежным», — писал Дальвиг главе австро-венгерского правительства Бойсту в начале 1871 г.[966] Нетерпеливый прусский кронпринц 16 ноября в разговоре с Бисмарком заявил, что если южногерманские государства не желают добровольно вступать в формирующееся национальное государство, их надо вынудить к этому жестким давлением![967] Канцлер, разумеется, отверг подобные соображения, чреватые серьезным конфликтом между союзниками в самый разгар войны. В свою очередь, он собирался вынести все происходящее на суд германского общественного мнения, чтобы усилить «давление снизу» на Штутгарт и Мюнхен[968].

Однако в течение следующих дней окончательный компромисс оказался достигнут. 23 ноября был подписан договор с Баварией, 25 ноября — с Вюртембергом о присоединении к федерации, которая временно получила название Германского союза. «Это большой успех! — писал жене Гатцфельдт после подписания договора с Баварией. — Он [Бисмарк] остался с нами до часа ночи; такого не было с начала войны! Принесли шампанское, и мы пили за его здоровье и за успешное заключение договора, который имеет столь большое значение для всей Германии!»[969] Не все разделяли этот энтузиазм: великий герцог Баденский называл достигнутое «лишь компромиссом»[970], а прусский кронпринц откровенно надеялся на будущий пересмотр соглашений. С другой стороны, объединение внушало тревогу многим сторонникам прежнего порядка вещей. В особенности германские католики воспринимали с настороженностью будущее немецкое государство, в котором преобладало протестантское население и которым должен был править протестантский монарх. Основание в декабре 1870 г. католической партии Центра было связано не в последнюю очередь со стремлением защитить интересы религиозного меньшинства.

Соглашения вступали в силу с 1 января 1871 г. и подлежали ратификации национальными парламентами. Последняя была произведена в течение декабря везде, за исключением Баварии, где договор был ратифицирован только в конце января, причем необходимые две трети голосов депутатов удалось набрать лишь с большим трудом.

В результате переговоров южногерманским государствам был сделан ряд уступок. В частности, были расширены права бундесрата (органа власти, представляющего интересы отдельных государств-членов), осложнена процедура изменения конституции. Баварцы смогли сохранить свою собственную армию, которая в мирное время подчинялась баварскому королю; такая же автономия существовала в сфере военных расходов. Баварии и Вюртембергу было предоставлено право самостоятельно регулировать на своей территории сферу почты и телеграфа, а Баварии — еще и сферу железнодорожного транспорта. Бисмарк заявлял, что не пошел бы на эти уступки, если бы международная ситуация не требовала скорейшего завершения объединительного процесса[971].

Серьезное сопротивление достигнутые соглашения встретили в Северогерманском рейхстаге. Значительная часть депутатов (в первую очередь от либеральных партий) считали, что национальное немецкое государство должно быть унитарным, без каких-либо уступок партикуляристам. «То, как Бавария вынужденно вступает в союз, является здесь предметом насмешек», — писал Гогенлоэ-Шиллингсфюрст в Берлине в начале декабря[972]. Той же позиции придерживались прусский кронпринц и его супруга. Прогрессисты требовали принятия совершенно новой конституции. Лишь с некоторым трудом удалось преодолеть намечающийся кризис. Бисмарк вновь задействовал все доступные инструменты, пригласив в Версаль парламентскую делегацию, отправив в Берлин Дельбрюка и во всеуслышание угрожая уйти в отставку[973]. 5 декабря слушания в рейхстаге начались. Уже 9 декабря состоялось итоговое голосование, в ходе которого договоры с южногерманскими государствами были приняты 195 голосами против 32[974].

Однако созданный на скорую руку Германский союз был не более чем технической, переходной формой. Единая Германия должна была стать империей.

Вопрос императорского титула оставался дискуссионным на протяжении всей осени. Воспоминания о Первой империи — включая ее бесславный конец — играли здесь большую роль. Сам прусский король, привязанный к своей родной стране, внутренне противился необходимости принимать императорскую корону, видя в этом «разрыв со старыми прусскими традициями»[975]. Вильгельму I казалось, что ему предлагают променять надежный, освященный славой предков королевский титул на нечто пышное, но аморфное и символическое. Аналогичной точки зрения придерживались многие. «Лучше остаться добрыми пруссаками», — писал майор Кречман 27 ноября[976].

Фридрих Вильгельм, наоборот, был убежденным сторонником провозглашения империи; еще 11 августа в беседе с известным писателем и либеральным политиком Густавом Фрейтагом он заявил о том, что прусский король должен стать императором[977]. Однако убедить в этом Вильгельма I стоило большого труда.

Впрочем, и король, и Бисмарк стремились к тому, чтобы инициатива исходила не от народных представителей, а от других монархов. Наиболее достойным кандидатом на эту роль выглядел опять же Людвиг II. Вопрос обсуждался на различных уровнях начиная с сентября; Бисмарк привел в действие все возможные рычаги. Посредником также вновь выступал великий герцог Баденский, угрожавший баварскому королю, что если он не возьмет инициативу на себя, то это сделают другие князья или, того хуже, парламент[978]. В конце концов в ноябре с Людвигом были начаты тайные переговоры; решающим аргументом стала крупная денежная сумма в два миллиона гульденов (около четырех миллионов марок) и ежегодная пенсия из секретного фонда[979]. Все это позволяло баварскому королю дальше предаваться своему недешевому увлечению в виде строительства замков. Уже 3 декабря в Версале прусский король получил письмо от Людвига II, в котором последний предлагал Вильгельму от лица всех германских государей принять императорскую корону. Письмо, естественно, было составлено Бисмарком и лишь подписано баварским королем. «В противном случае это сделали бы другие князья