Когда земли окутает мрак - Вуд Яна

Хейта упрямо замотала головой и шагнула еще ближе.

– Ты пошла неверным путем, Мерек. Но еще не поздно. Еще можно свернуть на другой. Ты можешь жить иначе. Как мы живем – я, Гэдор и остальные. Вместе с нами.

– Мне не место среди вас, – огрызнулась химера. – Потому что вы мне не ровня. Я теперь вижу, что и тебе не место рядом со мной. Ты не сто́ишь дарованной тебе силы. Пастыри потратили свой дар впустую. Рукс права на твой счет. Ты лишь простая деревенская девка. Изгнанница. Безотцовщина. И не достойна зваться Фэй-Чар. – Глаза химеры опасно сузились. – А еще ты очень зря вышла сегодня за ворота.

Хейта запоздало попятилась. И даром было напоминать химере, что переговорщики неприкосновенны. Мерек не погнала гаргулью вперед, не спешилась сама и не прыгнула, лишь выдернула из ножен кинжал и с пугающей быстротой метнула его в Хейту, метя прямо в грудь. Кинжал просвистел и распорол туман. Химера вздрогнула и вытаращила глаза. Там, где давеча стояла Хейта, кружился хоровод искристых огоньков.

Смекнув, что ее обманули, Мерек обратила свирепый взор к крепостной стене. Там, на парапете, в проеме между зубцами стояла Хейта. Вишневые волосы девушки развевал ветер. Суровые жемчужные глаза сияли не по-человечески ярко.

– Ты правда думала, я настолько глупа, что выйду к тебе за ворота? – громко произнесла она.

– Ты достаточно глупа, раз вновь попыталась отговорить меня, – огрызнулась Мерек.

Хейта перевела взгляд на Фэйра, спешно раздававшего защитникам города кувшины со жгучей смесью. Того времени, которое Хейта потратила, отвлекая Мерек, хватило, чтобы целитель успел закончить неведомое варево. Она вновь поглядела на химеру и вздохнула с притворным сожалением.

– Что ж, стоило хотя бы попытаться.

Химера презрительно хмыкнула.

– Ты не учишься на своих ошибках, Чара.

Хейта склонила голову набок и проговорила, даже не постаравшись спрятать усмешку в глазах:

– Это ты так думаешь.

Мерек сдвинула брови. Она не любила проигрывать даже в мелочах. Попросту не умела. Но тон Хейты, наглые речи этой безродной соплячки, говорили о том, что химера где-то просчиталась. И позволила себя одурачить. В груди ее заклокотала ярость.

– Я самолично вырву сердце из твоей груди, Чара. А до того заставлю тебя смотреть, как, истекая кровью, подыхают твои друзья. Утоплю весь город в крови. Вобью колья меж ребер вашим детям, сдеру заживо кожу с женщин и стариков, тяжелых повешу на деревьях и утыкаю ножами их животы, а ваших мужчин исполосую когтями и сожгу заживо. Никто не уйдет живым. – Она обвела стену бешеным взглядом. – Слышите меня?! Сегодня этот город падет. И вы будете молить не о пощаде, нет, а о том, чтобы я прекратила ваши страдания. Ибо я заставлю вас страдать. – Она оглянулась на безмолвное полчище и властно взмахнула рукой. – Вперед! Истязайте, насилуйте, убивайте! Жрите ненавистных людей!

Разношерстное войско ответило ей исступленным ревом и бросилось вперед. Так началась битва за Бервит.

Расстояние между вражеским войском и городом стремительно сокращалось. В воздухе засвистели стрелы. Не все попали в цель, но несколько оборотней, споткнувшись на бегу, так и остались лежать. Упырям повезло не больше. Один, другой, третий дернулись, когда жалящие стрелы пробили сердце, и осели на землю грудой праха.

Ни оборотни, ни упыри не вздевали на тело брони и не имели при себе щитов, среди них это считалось постыдным. Они несли себя с вольной дикостью, всем видом показывая, что не страшатся ни стрел, ни даже само́й смерти.

Бок о бок с оборотнями и упырями бежали злыдни. Под покровом мрака эти жуткие черные твари казались лишь зловещими сгустками ночи, но свет факелов являл взору людей длинные, поджарые тела, густо обросшие шерстью. Из раскрытых пастей капала вязкая слюна, белесые глаза в прожилках, казалось, сочились кровью.

По парапетам прокатилась волна ужаса, посыпались проклятия. А рев, доносившийся от подножия крепостной стены, стал нарастать. Хейта стремительно бросилась к краю и взглянула вниз.

Смертоносная волна, ощерившаяся клыками и когтями, достигла стены и взметнулась кверху, поползла по щербатым камням, точно оголодавшая исполинская тварь, жаждавшая сомкнуть над городом острозубые челюсти и поглотить его целиком.

Часто-часто стучали по камню кривые когти, неутомимо поднимая чудовищ выше и выше. Существам не нужны были ни приставные лестницы, ни передвижные башни для осады, мечи – и те были ни к чему. Всё и так было при них.

Гэдор, Верт и глава городской стражи, суровый муж со шрамами на лице, по имени Створ, стояли на парапетах и успевали не только пускать стрелы, но и отдавать команды лучникам и обычным людям, которые не побоялись подняться на стену и сражаться наравне с остальными.

Находились на парапете и потешники. Оказалось, они не только умеют бить любую цель из лука, но и мастерски метают ножи. Как пояснил хранителям Кром, они сызмальства осиротели. Чему-то отец успел их обучить, остальное после наверстали сами.

Другой жизни потешники не знали, потому и продолжили странствовать по миру. А ежели ты сирота, да к тому же бедный, обидеть тебя всякий может захотеть. Потому-то они и научились защищаться. На стене потешники сражались наравне с остальными. И Хейта воочию убедилась, что они не лгали и не хвалились.

Пока лучники прореживали ряды врага, люди бросали сверху все хоть сколько-нибудь тяжелое и опасное, что удалось найти в городе и поднять на парапет. В ход шли колеса, бочки, факелы и камни. Порой орудовали по двое, подтаскивая здоровенный булыжник, за полетом которого снизу неизменно следовал истошный вопль.

Гэдор стрелял метко. Каждая стрела, пущенная его уверенной рукой, находила свою цель. Посеребренные волосы следопыта растрепались. Он являл собой образ матерого воина, обладавшего воистину нечеловеческой выдержкой.

Шагнув к краю парапета, он заглянул вниз, на мгновение открывшись врагам, и тут же отпрянул, а на том месте, где за миг до этого была его голова, воздух со свистом рассек широкий нож.

Гэдор кивнул людям, что уже стояли в проемах между зубцами с пузатыми глиняными кувшинами, ожидая его команды.

– Пора. Готовы? Лейте!

Люди разом принялись опорожнять кувшины. Те подрагивали в тряских и потных от страха пальцах. Зловонная смесь полилась вниз.

– На головы лейте, не плескайте куда попало! – кричал следопыт.

Люди торопились и в то же время осторожничали, чтобы смесь ненароком не попала на них самих.

Один из упырей, подобравшийся слишком близко, опасливо замер и настороженно потянул носом. Конечно, он был готов к тому, что люди не только что-нибудь бросят, но и чем-нибудь обольют: кипятком или раскаленным маслом. Ни одна осада не обходилась без этого. Но жидкость, в которой утонули его длинные бледные пальцы, вовсе не была горячей. Отбросив опасения, он злорадно осклабился и хотел было ползти дальше, как вдруг узкое лицо его исказила гримаса ужаса и боли.

Он неверяще глядел, как кожа на его пальцах покрывается волдырями и начинает отслаиваться, как старая змеиная шкура. Вот только упырь змеей не был и, несмотря на то что раны его заживали быстро, даже упырям было неподвластно так скоро обзаводиться новой кожей. А смесь продолжала вгрызаться глубже в тело, норовя достать до костей.

Всё существо упыря пронзила жгучая нестерпимая боль. Издав истошный вопль, он разжал когти и, остервенело размахивая изуродованными руками, полетел вниз.

Вслед за упырем последовали и другие. Медведи-оборотни, лисы-оборотни, волки-оборотни, упыри и злыдни – все отрывались от стены, оглашая воздух яростными исступленными воплями. То же самое творилось и на других участках стены, где заправляли Верт и Дерт.

Хейта с замирающим сердцем следила за тем, как стена очищается от врагов. Смертоносная река обмелела, однако продолжала плескаться у стен. Казалось, не сумев взять город приступом, она вознамерилась подмыть его снизу.

Девушке припомнилась история осады хельдского города Зрехт, о которой она как-то читала в книге. Тот пал оттого, что нападающим удалось незаметно сделать подкоп и обрушить часть стены. Потом они прорвались к воротам и открыли их изнутри. Хейта похолодела. Этого нельзя было допустить!