Гений из Гусляра (Сборник) - Кир Булычев

Он ее лобзал, а она лобзалась в ответ.

И он все приближался и приближался к укромности ее горячего тела и оставался уже один момент, может, два, не больше...

Но тут перед внутренним взором Лукерьи встал образ ее несчастного, никуда не годного, опостылевшего мужа. Где-то в глубинах крупного тела Лукерьи сидел органический запрет делать с другими мужчинами то, что она когда-то так сладко делала со своим супругом и чего ей так давно не хватало.

– О нет, не соблазняй меня, искуситель! – закричала Лукерья, словно была на оперной сцене.

Она изо всех сил оттолкнула от себя вошедшего в раж Матвея Тимофеевича и, перескакивая через ступеньки, помчалась к себе на второй этаж. Матвей ринулся было следом, но тут двери комнат стали открываться, и злые лица жильцов принялись искать в полумраке виновника их беспокойства.

Так что при первых же воплях Матвей убежал из дома.

Он шел по улице понурившись, словно побитый пес, и понимал, что не может злиться на эту женщину.

Впервые в жизни Матвей, или как там его кличут по-инопланетному, ощутил всепоглощающее чувство любви. А может быть, желание обладать земной женщиной.

Но что делать?

Он не знал ответа. Ему надо было посоветоваться со старшим группы, причем не раскрывая ему своего сердца, не то старший мог, под горячую руку, вообще разлучить его с Лукерьей.

А Лукерья поднялась к себе.

Ее Ромочка, как и положено, гудел, переливался пьяным храпом, свесив с дивана обутые ноги. Насосался.

Он приоткрыл глаз и сказал почти трезво:

– Обед на плите.

Словно сам его готовил.

Но Лукерье не нужен был обед. Лукерье нужна была любовь. Она готова была простить Ромочке все, только обними, приголубь!

Она нагнулась к нему.

От Ромочки несло перегаром от дешевой водки.

Лукерья преодолела отвращение и стала целовать его щеки и губы, но Ромочка отмахнулся от нее, как от большого слепня, и тем же тоном произнес:

– Насилие, а тем более педофилия, преследуются по закону.

– О, Роман! – бормотала Лукерья, стараясь возбудить в нем мужчину.

– Сорок два года как Роман, – ответил ее муж и ловким движением сбросил супругу на пол. – Мы не бабники, мы алкоголики.

Лукерья лежала на полу, сил не было подняться.

И не замечала, как за этой сценой через окно наблюдает некий маленький аппаратик, вроде кинокамеры, управляемый на расстоянии.

– Хоть бы подох! – воскликнула она сквозь слезы.

– Почему? – заинтересовался Ромочка.

– Я из-за тебя хорошему человеку в любви отказала!

Ромочка немного подумал и сказал:

– Наверное, не очень он к тебе стремился.

– Очень! – И Лукерья заплакала.

– Значит, ты не очень горела.

– Горела.

– А зря отказала. Может быть, прилично заплатил бы и мы бы с тобой мотоцикл купили, за грибами ездить.

Это была не шутка. Это была мечта ее мужа.

Лукерья пошла плакать на кухню.

Жизнь не удалась.

И никогда Земле не стать цивилизованной планетой.

Зря добрые инопланетяне стараются.

И Ромочка в той комнате заснул, захрапел.

5

Русские женщины могут быть умом не быстры, но зато если они включатся в размышление, то могут прийти к неожиданным и парадоксальным результатам.

Лукерья всю ночь не спала, а думала.

И надумала.

Она заглянула в поликлинику, взяла направление на уколы для одной женщины, а сама пошла к Матвею Тимофеевичу домой, посоветоваться. Матвея Тимофеевича дома не было, а его племянница, раздосадованная тем, что тот не помер, как положено, стала сердиться и гнать Лукерью со двора, потому что полагала, что медсестра неправильно его лечила, раз он остался живой.

– Чему вас там учат! – кричала она, а соседи высовывались из окон и некоторые сочувствовали. – На что народные деньги идут!

Лукерья спорить не стала, потому что не знала, на что идут народные деньги. А пошла искать Матвея по интуиции.

Нашла недалеко, на Пушкинской, где он во дворе шестнадцатого дома играл в домино, забивал рыбу в компании со стариком Ложкиным, а также Удаловым и Грубиным – старые люди вспоминали далекое прошлое, когда и народ был добрее, и космос отзывчивее.

Лукерья остановилась в сторонке, сердце забилось, в глазах пошли круги – что-то с ней творилось, разыгрались гормоны, это она как медицинский работник понимала.

Матвей вздрогнул. У него было звериное чутье.

Он резко обратил к ней свой пронзительный взор.

Разве подумаешь, что такой мог умирать, безвольно лежа в койке?

– Ты чего? – спросил он.

– Ты играй, играй, отдыхай, – ответила, зардевшись, Лукерья. – А потом поговорим.

– Ну зачем ты так, – мягко возразил мужчина. – Ребята подождут.

Его товарищи и в самом деле готовы были подождать. Лукерья вышла с Матвеем на улицу, там было два шага до скверика у Параскевы Пятницы.

– Посидим? – спросила Лукерья.

– Не томи, – сказал Матвей. – Я ведь терпеливый, терпеливый, а могу и не дотерпеть.

– А вы, значит, можете в человека внедриться? – спросила Лукерья.

– При условии последнего вздоха, – ответил Матвей.

Лукерья глубоко вздохнула, как пловец перед прыжком с вышки, и спросила:

– А в моего мужа?

– А разве он у тебя болеет?

– Болеет, – поспешила с ответом Лукерья, – часто болеет, хроник он безнадежный.

– А что за болезнь?

– Ну что у них бывает за болезнь? Алкоголизм, конечно, – сказала Лукерья.

– Алкоголизм – это не болезнь, – возразил Матвей, – а времяпрепровождение. А ты-то чего желаешь?

– Любви, – призналась Лукерья, – ласки желаю. Во мне пропадает жена и возлюбленная, потому что он мерзопакостный бездельник, профукивает жизнь, вместо того чтобы идти по ней со мной рука об руку.

– Красиво излагаешь, – сказал Матвей. – А я тут при чем? Могу только оказать тебе мужскую услугу – подарить тебе несколько ночей любви.

– Не понял ты меня, – вздохнула Лукерья. – Не в тебе дело. Не хочу я мужу своему изменять. Я его себе выбрала, и я его желаю.

– А я-то тут при чем? – Матвей буквально закричал.

– Но ты же мне говорил, что вы все как братья и как кто помрет, в него входите, а потом человек возрождается к жизни и любви.

– Ой ли?

– А ты на Байсуридзе погляди, – сказала Лукерья. – Английская королева ему письма из жалости писала, а сейчас он чего?

– Сейчас он себе дачу строит, – ответил Матвей.

– Я хочу, чтобы мой Ромочка тоже возродился к жизни и любви, пускай он тоже дачу построит.

– А я...

– Не кричи. Я хочу, чтобы один из ваших товарищей, которые хотят помочь нам, своим братьям и сестрам по разуму, внедрился в тело моего покойного мужа, я буду любить его и окультуриваться, сколько необходимо. Ой, как я буду его любить!

– Остался пустяк, – вздохнул Матвей, – чтобы твой муж помер.

– Но ведь это на самом деле пустяк... в свете современной медицины.

До Матвея дошла мысль Лукерьи и испугала его. Видно, недостаточно крепкие нервы оказались у пришельца.

– Ты что, убить его хочешь? – спросил он.

И голос Матвея дрожал.

– Я не убийца и не намерена поднимать руку на законного супруга. С кем же я жить буду тогда? Нет, сделайте так, чтобы я и не заметила. То есть заметила, но только на следующий день.

– А если мы не поможем тебе, коварная женщина, – спросил Матвей. – Ты откажешься от своей затеи?

– Если не поможете, – Лукерья потянулась, запрокинув руки за голову, и ее груди поднялись к солнцу, смутив взор Матвея Тимофеевича, – если откажетесь, то будете иметь дело с нашей доблестной милицией. Потому что я заготовлю заявление, как вы уничтожаете людей и в них вторгаетесь.

– И никто тебе не поверит!

– А вот это мы проверим. Посмотрим.

Лукерья поднялась.

– Мне пора, – произнесла она.

– А может, все же мной обойдемся, – сказал Матвей, но без особой уверенности.

– Я другому отдана, – классически ответила медсестра, – и буду век ему верна, понял?

Матвей подавил злобный блеск своих чужеземных глаз, а из кустов раздался негромкий начальственный голос, который не столько звучал в воздухе, как проникал в мозги:

– Предложение следует обдумать и, возможно, принять. Однако ты, женщина, тоже будешь оказывать нам некоторые услуги.

– По окультуриванию, – хихикнула Лукерья. – Пионер всегда готов!

Она пошла на уколы и в воображении строила абстрактные картины, в которых ее Ромочка с помощью культурных пришельцев сначала немножко помирает, а потом становится молодым и красивым, как Иван-дурак в русской сказке, окунувшийся в соответствующий котел.

Так и день прошел.

6

К дому она подходила неуверенно, даже с робостью.

А вдруг Ромочка уже приболел?

Нет, лучше пускай они его завтра обработают.

И чем ближе она подходила к дому, тем более страдала от вины перед Ромочкой. И в подъезде уже искренне возмечтала, пускай Ромочка как мужчина пользы не представляет, но, главное, он должен остаться жив и здоров. Что она, изуверка, что ли?