Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников

– Я – вождь кельтов Эденус, – добавил один из явившихся.

– Я – антиохийский купец Эридор.

– Я – потомок великого Перикла – Пананос.

Знатные иностранцы сели вблизи скалы, раскрыли дорожные сумки, с аппетитом начали есть.

– Прекрасное место для прогулок, – удовлетворенно сказал Эденус, наливая в чашу вина. – А это правда, центурион, что Покойник, которого вы стережете, обещал после смерти воскреснуть?

– Говорят.

– В наше время воскреснуть не легкое дело. За твое здоровье, Эридор! А это правда, центурион, что Покойник считал Себя Спасителем мира?

– Да, как будто.

– Кого же Он спас? Папанос, не тебя ли?

– Меня? Что-то не помню. Может быть, кого-нибудь из вас, почтенные воины?

– Что касается меня, то я всегда сам спасаюсь, когда нужно, – среди общего смеха гордо произнес центурион. – А вот, что касается галлов – не знаю. Лавенторикс! Скажи-ка: как ты смотришь на свое спасение чужими руками?

– Я, Анций, сам могу спасти мир. Дай мне только выпить, поесть и поговорить…

Да, конечно, мы не знаем, что происходило в субботу. Очень может быть, что так и было: воины мило шутили. Путешественники заходили, любуясь окрестностями. И несколько раз Каиафа забегал проверить: все ли в порядке.

Но зато мы твердо знаем, что произошло после, при наступлении следующего дня. Как были охвачены радостью ученики. Как встревожился Иерусалим. В какую панику впали фарисеи, верившие только в царство земное. В царство продажи и купли.

И этого знания достаточно нам, чтобы нерушимая вера согрела сердца.

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 28 апреля 1935, № 3616, с. 1.

Достойное подражания

Непрактичны, все-таки, русские эмигранты.

Сколько лет живут в Западной Европе и никак не могут научиться у иностранцев практически смотреть на вещи.

Вот, например, пошел я на днях во французский театр «Капюсин» взглянуть на наших талантливых соотечественниц: Кису Куприну[360] и м-ль Бройдо. Обе очень мило играют. Вообще, актеры в труппе прекрасные.

А в антракте стал от нечего делать перелистывать печатную программу спектакля и увидел, сколько разнообразных фирм обычно бывает связано с постановками в парижских театрах.

На двух страницах приводится список реквизита и необходимых для сцены аксессуаров, с указанием того, кто все это изготовлял, шил, продавал или делал на заказ:

«Кресло английской кожи и диван поставлены торговым домом таким-то.

Ковер фирмы такой-то.

Каравелла, выставленная у стены, продается. Справиться там-то.

Саквояж, участвующий в действии, принадлежит дому такому-то.

Артисты пьют на сцене коньяк фирмы нижеследующей…

Смокинг артиста Икс сшит на улице Скриб портным имярек.

Артистка такая-то полностью одета на улице Камбон таким-то „мезоном“.

Шляпы артистки такой-то во всех трех актах принадлежат творчеству мадам Игрек, бульвар де Капюсин.

Туфли артистки куплены в доме Зет, номер такой-то, бульвар Мадлен.

Белье сшито там-то.

Драгоценности в ушах, на руках и на груди артистки А. – из дома такого-то».

В общем, указано все, кажется. Шляпы, белье, коньяк, ботинки, чулки, платья, картины, драгоценности, ковры, мебель. Пропущено разве только несколько пустяков: чьей фирмы кофе, которое подается на сцене, кто его молол, на чьей ручной мельнице; и не указано, помимо того, кто сделал металлическую ручку на выходной двери пансиона.

И, конечно, во всей этой рекламе предосудительного нет. В наши дни кризиса круговая материальная порука необходима. Искусство поддерживает фирмы, фирмы – искусство, публика – искусство и фирмы, а фирмы и искусство – публику, предоставляя ей «фаверы»[361], «сольды», скидки и всевозможного вида рассрочки.

Вполне естественно и практично.

Ну, а теперь перейдем к нашим эмигрантским русским антрепренерам и спросим их с печальным недоумением:

Почему не прибегают они к таким же способам безобидной рекламы?

Ведь, насколько спектакли стоили бы дешевле! И насколько бы больше внимания проявляла к нашему театру русская публика!

Вот, поставили бы какой-нибудь легкий водевиль из довоенного русского быта. И в программе привели бы подробно, откуда какие предметы в реквизите и в аксессуарах:

«Кретоновый диван Ивана Ивановича Курочкина из пятнадцатого аррондисмана, улица такая-то, номер такой-то. Здесь же принимаются заказы на обивку кресел, на починку стульев и на оклейку квартир обоями. Цены умеренные.

Ковер – из гостиной мадам Берзиковой. Любезно предоставлен даром с обязательством возвратить на следующий день.

Картина, висящая на стене, работы начинающего художника Кончикова. Адрес такой-то. Принимает также заказы на вывески гастрономических магазинов и на побелку потолков.

Пол в третьем действии натерт полотером А. К. Кудриным из артели „Блеск цивилизации“. Адрес такой-то, приходят на дом.

Белые брюки артиста, играющего роль курортного льва Занзибарова, одолжены на время спектакля известным общественным деятелем Побежденским с условием проутюжить их перед возвращением по принадлежности.

Водка фирмы „Исполин“, которую пьют во втором действии – из русского бакалейного магазина в Бийанкуре. Там же можно получать холодные и горячие закуски.

Соленые огурчики засола Н. Ф. Прудинской.

Шляпа на голове артистки X. переделана из прошлогодней в русской шляпной мастерской „Мадам Шура“ в Булони.

Башмаки артиста У. починены перед спектаклем русским сапожником А. Петровым (рю Вожирар). Обе подметки и две латки сверху – всего 20 франков, цена исключительно низкая…»

Да, будь русские антрепренеры предприимчивее, и умей они перенимать полезные обычаи у иностранцев, безусловно, наши театры процветали бы.

И постановки дешевле стоили бы.

И публика валом валила бы.

Пошли бы все: и Курочкин со знакомыми, посмотреть свое кресло. И мадам Берзикова со знакомыми, взглянуть на ковер. И мадам Шура. И Петров. И Прудинская с детьми. И, само собой разумеется, явились бы многочисленные приятели общественного деятеля Побежденского, крайне заинтересованные и заинтригованные:

– Как сидят вывезенные еще из Новороссийска белые брюки их друга на курортном льве Занзибарове?

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 25 мая 1935, № 3643, с. 3.

Увы, еще один автор

Буквально не успеваешь перечитать всего этого вздора, затопляющего страницы газет.

Даже обидно: на что время уходит!

В «Эксельсиоре» в последние дни печатаются сенсационные воспоминания инфанты Евлалии о дореволюционной России. Испанская принцесса приезжала в Петербург в начале текущего столетия; по дороге с вокзала во дворец детально ознакомилась с русским народом, по дороге из дворца на вокзал детально впитала в себя особенности славянского духа… И вот теперь, спустя тридцать лет, решила поделиться с публикой своими наблюдениями над русской жизнью.

– Ох, ваше высочество, ваше высочество… И вы тоже! Туда же! В компанию к Ударам и Роленам!

Мне очень неловко, конечно, полемизировать с высокопоставленным автором. К испанской королевской семье у меня полностью сохранился пиетет. Этот пиетет еще более углубляется той трагедией изгнания, которая нам всем так понятна и так близка.

Но почему никто из окружающих не удержал инфанту от выступления в газете?

Почему не сказал:

– Ваше высочество Евлалия! Бросьте!

И не добавил:

– Для мемуаров, ваше высочество, необходимо прежде всего понимать то, что пишешь. Это раз. И писать то, что понимаешь. Это два.

Так что же сообщает в «Эксельсиоре» о России и о русском народе принцесса?

Приведу несколько выдержек:

«Я