Жажда жизни - Ирвинг Стоун

– Да замолчите же! Вот вы кончаете очередное полотно. Что вы делаете вслед за этим? Отдаете полотно какому—нибудь болвану, который вставляет его в отвратительную золотую раму и тем уничтожает все ваши старания. А я предлагаю вам не выпускать полотна из своих рук, пока вы не вставили его в раму сами и не покрасили ее так, чтобы она стала неотъемлемой частью картины.

– Но ведь это далеко не все, Съра. Каждая картина должна висеть в комнате. И если стены не такого цвета, как надо, они убивают и картину и раму.

– Правильно! Но почему же не выкрасить стены так, чтобы они гармонировали с рамой?

– Прекрасная мысль! – воскликнул Съра.

– А как тогда быть с домом, в котором помещается комната?

– И с городом, в котором помещается дом?

– Ох, Жорж, Жорж, какие дурацкие мысли приходят тебе в голову!

– Вот что получается, когда пишешь мозгом!

– А как вам, слабоумным, писать мозгом, если у вас его нет и в помине?

– Вы только гляньте на Съра! Видали, как рассвирепел этот ученый!

– К чему вам, друзья, все время ссориться? – спросил Винсент. – Почему вы не попробуете работать сообща?

– Ты среди нас единственный коммунист, Винсент, – сказал Гоген. – Может быть, ты скажешь, что же мы выиграем, если будем работать сообща?

– Ну хорошо, скажу, – ответил Винсент, отправляя в рот яичный желток. – Я все время обдумываю один небольшой проект. Кто мы сейчас такие? Никто, безвестные люди. За нас все сделали Мане, Дега, Сислей. Они уже признаны, их полотна висят в крупнейших галереях. Они стали художниками Больших Бульваров. Ну, а нам надо идти в боковые, в глухие улички. Мы – художники Малых Бульваров. Почему бы нам не выставлять свои полотна в маленьких ресторанах, на скромных улицах, в кафе для рабочих? Каждый из нас выставляет, скажем, пять полотен. Каждый вечер мы будем переносить их в новое место. Мы станем продавать их за те скудные деньги, которые может дать нам рабочий. Таким образом, мы будем постоянно выставлять свои полотна для публичного обозрения и дадим возможность бедному люду Парижа любоваться хорошим искусством и дешево покупать прекрасные картины.

– Вот это да! – воскликнул Руссо, в восхищении широко раскрывая глаза. – Это чудесно!

– Чтобы написать картину, мне надо ухлопать год, – кисло заметил Съра. – Неужто вы думаете, что я продам ее какому—нибудь дубине плотнику за пять су?

– Вы можете выставлять небольшие этюды.

– Да, но предположим, что хозяин ресторана не захочет вывесить наши картины?

– Как это не захочет? Захочет!

– Почему бы и нет? Ему это ничего не будет стоить, а зал украсится картинами.

– Но как взяться за это? Кто нам подыщет ресторан?

– Все это я уже обдумал, – заявил Винсент. – Мы сделаем распорядителем папашу Танги. Он найдет ресторан, развесит картины и будет вести денежные дела.

– Прекрасно. Лучшего человека и не сыщешь.

– Руссо, сделай милость, сходи к папаше Танги. Скажи ему, что мы хотим поговорить с ним по важному Делу.

– На меня можете не рассчитывать, – сказал Сезанн.

– Почему же? – язвительно спросил Гоген. – Боишься, что взоры рабочих осквернят твои бесценные полотна?

– Вовсе нет. К концу месяца я уезжаю в Экс.

– Ну, попробуем хоть один раз, Сезанн, – уговаривал его Винсент. – Если ничего не получится, вам от этого убытка не будет.

– Так и быть, согласен.

– Когда нам опостылеют рестораны, – сказал Лотрек, – мы можем выставляться в борделях. Я знаком почти со всеми хозяйками притонов Монмартра. Клиентура там богатая, и, мне кажется, мы заработаем больше.

Папаша Танги прибежал запыхавшись, в сильном волнении. Руссо по дороге наспех изложил ему дело и все перепутал. Соломенная шляпа Танги была сдвинута набок, а пухлое маленькое лицо горело воодушевлением. Выслушав план Винсента, он с жаром воскликнул:

– Да, да, я знаю подходящее место! Ресторан «Норвэн». Хозяин его мне приятель. Стены там совсем голые, и он будет доволен. А когда надо будет переменить место, я отведу вас в другой ресторан на улице Пьер. О, таких ресторанов в Париже тысячи!

– Когда же мы открываем первую выставку клуба Малых Бульваров? – спросил Гоген.

– А зачем откладывать! – отозвался Винсент. – Почему бы не открыть ее завтра?

Папаша Танги вскочил со стула, снял шляпу, потом опять нахлобучил ее на голову.

– Конечно, завтра! Несите мне с утра картины. К вечеру я их развешу в ресторане «Норвэн». А когда люди придут обедать и увидят нашу работу – это будет настоящая сенсация! Мы станем продавать картины, как пасхальные свечи. Что вы мне наливаете? Пиво? Прекрасно. Выпьем, господа, за коммунистический клуб искусств Малых Бульваров! За успех его первой выставки!

На следующий день около полудня папаша Танги пришел к Винсенту.

– Я уже побывал у всех и со всеми договорился, – заявил он. – Мы можем устроить выставку в «Норвэне» при одном условии: если мы будем там обедать.

– Ну, что ж, я не возражаю.

– Вот и чудесно. Все остальные тоже согласны. Картины начнем развешивать в половине пятого. Можете вы прийти ко мне в лавку к четырем? Там мы все и соберемся.

– Хорошо, приду.

Когда Винсент подошел к голубой лавчонке на улице Клозель, папаша Танги уже укладывал картины на ручную тележку. Художники сидели в лавке, покуривая трубки и обсуждая японские гравюры.

– Ну вот! – крикнул папаша Танги. – Теперь все готово!

– Позвольте, папаша, я помогу вам везти тележку, – предложил Винсент.

– Что вы, что вы! Ведь я же распорядитель!

Он выкатил тележку на мостовую и повез ее вверх по склону. Художники следовали за ним, разбившись на пары. Первыми шли Гоген и Лотрек – они нарочно ходили вместе, зная, какой смешной и нелепый у них вид, когда они рядом. Съра внимательно слушал излияния Руссо: Таможенник был крайне взволнован, получив в тот день второе надушенное письмо. Винсент и Сезанн, который хмурился и ворчал, что все это недостойно и неприлично, замыкали шествие.

– Эй, папаша Танги! – крикнул Гоген немного погодя. – Тебе, наверное, тяжело, ведь ты тащишь бессмертные шедевры. Дай—ка, я повезу немного тележку.

– Нет, нет, куда тебе! – отшучивался папаша. – Ведь знаменосец нашей революции я! Когда раздастся первый выстрел, я и паду первым.

Это было забавное зрелище – несхожие с виду, причудливо одетые мужчины шагали посредине улицы за самой обыкновенной ручной тележкой. Встречные бросали на них насмешливые взгляды, но художники не смущались. Они хохотали и оживленно разговаривали между собой.

– Винсент! – крикнул Руссо. – Вы знаете, я получил сегодня письмо. Опять надушенное. От той же дамы!