Станислав Лем – свидетель катастрофы - Вадим Вадимович Волобуев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для нелояльных литераторов опять настали тяжелые времена. Вдобавок Министерство финансов в конце 1975 года ввело для деятелей культуры налог на высокие доходы. Это так всех возмутило, что налог быстро снизили на 20 %, но только для особо заслуженных![916] Дело усугубилось кризисом, который в середине 1970-х переживал издательский рынок в Польше. Власти ликвидировали библиотеки при заводах и в небольших населенных пунктах, зато в три раза увеличили тираж «Трыбуны люду». При этом жесточайшей цензуре подвергались литературные издания («Культура», «Твурчость», «Жиче литерацке»), а из «Тыгодника повшехного» ежемесячно изымали (частично или целиком) до сорока материалов[917]. Мало того, в конце 1976 года власти под предлогом раскола в «Знаке» ликвидировали его издательство, что еще более сузило возможности для публикаций. Эти сжимающиеся тиски ввергали писателей в сущий психоз, когда любой отказ издательства вызывал у них подозрение, что они оказались в «черном списке». Например, в январе 1980 года во время собрания познанского отделения СПЛ его председатель Чеслав Хрущевский вынужден был снова и снова заверять коллег, чьи книги завязли в издательствах, что цензура тут ни при чем[918].
Изменения в Конституции и репрессии против недовольных создали гнетущую атмосферу в творческом сообществе. Дело дошло до того, что весной 1976 года 46-летний член редколлегии «Твурчости» Здислав Найдер создал тайную организацию Польское соглашение за независимость, огласив ее декларацию ни много ни мало в эмигрантском издании Dziennik Polski («Дзенник польски»/«Польский ежедневник»), выходившем в Лондоне. Свою задачу организация видела в том, чтобы публиковать дискуссионные тексты о перспективах развития страны и поддерживать диссидентское движение. Кроме Найдера, работой Соглашения руководили хорошо знакомые Лему люди: Киёвский, Щепаньский, Бартошевский и другие[919]. Материалы Соглашения передавались за рубеж, где выходили, объединенные в брошюры, несколько раз в год. Отличительной чертой Соглашения (уже следующей из названия) было то, что его участники главной целью видели не реформирование системы, а завоевание Польшей полноценного суверенитета, то есть избавление от доминирующей позиции СССР. Поправки к Конституции, юридически закреплявшие принадлежность Польши к советскому блоку, лишили интеллигенцию, даже лояльную, всяческих иллюзий на этот счет.
В июне 1976 года Лема пригласили на Еврокон в Познань, которую неутомимый Хрущевский старательно превращал в один из центров европейской фантастики. Лем должен был стать там одной из главных фигур, но, как назло, ему срочно понадобилась операция на простате. По той же причине Лему не удалось лично получить государственную награду первой степени – ее выслали ему на дом (что интересно, на присуждение его выдвинули такие разные люди, как Щепаньский и Жукровский[920]). Лем не очень доверял врачам, а потому обратился к своему западногерманскому агенту Вольфгангу Тадевальду с просьбой прислать медицинскую литературу о простатите, изданную не позже прошлого года[921]. В итоге согласился лечь под скальпель. «Операцию провели самой современной техникой, – написал 23 июня в дневнике Щепаньский, посетивший товарища в катовицкой клинике, – но в больнице не работают раковины и никто не чистит унитазов. У них нет простейших лекарств. Я обегал весь город, чтобы раздобыть бутылочку парафинового масла»[922].
Не успел Лем вернуться в Краков, как начались послеоперационные осложнения, из-за чего пришлось срочно доставлять его обратно в Катовице, поскольку краковские врачи не взялись исправлять дело рук силезских коллег. Жена с сыном, отдыхавшие тогда в Доме писателей на балтийском побережье, срочно приехали домой, причем добирались через всю страну на такси, ибо не нашлось билетов ни на поезд, ни на самолет[923].
Все это происходило в момент нового общественного потрясения, вызванного, конечно же, резким (на 70 %) повышением цен. Герек учел ошибку Гомулки и прибегнул к этой мере не в преддверии Рождества, а в конце июня, когда не только не ожидалось праздников, но и масса людей выехала в отпуска. Кроме того, на всякий случай призвали на военные сборы многих диссидентов. Народ готовили к непопулярной мере с начала месяца, когда пресса наполнилась статьями о безработице в капиталистических странах и о росте цен на продовольствие во всем миру. Эффектом стала лихорадочная скупка населением продуктов питания[924].
24 июня 1976 года в Сейме выступил премьер Ярошевич, предложивший депутатам принять проект «некоторых изменений в структуре цен» (слово «повышение» не прозвучало ни разу). Вслед за ним на трибуну поднялся глава фракции ПОРП Эдвард Бабюх и от имени всех партий поддержал проект, но предложил провести на предприятиях и в учреждениях консультации с коллективами на предмет лучшего внедрения «изменений». После чего Сейм, естественно, утвердил все предложения[925]. Учитывая, что все происходило в четверг, на «консультации» отводились всего три дня, включая воскресенье.
Ответом народа стали забастовки, начавшиеся по всей Польше утром 25-го. В Радоме рабочие оружейного завода высыпали на улицу и, размахивая национальными флагами, ринулись к зданию воеводского парткома, обрастая по пути работниками других предприятий. Глава парткома попытался вести переговоры с манифестантами, но когда самовольно проникшие внутрь здания рабочие обнаружили в буфете запасы ветчины и колбасы, которых давно не видели в магазинах (а некоторых сортов не видели вообще никогда), ярость вырвалась наружу. Партком разграбили и сожгли, но перед этим кто-то успел вместо красного флага вывесить на крыше национальное польское знамя. Вскоре к месту событий подтянулись механизированные отряды милиции (ZOMO) и начались уличные бои, сопровождавшиеся строительством баррикад, забрасыванием правоохранителей камнями и разгромом окрестных магазинов. Погибли два демонстранта, множество были ранены и арестованы[926]. Схватки с милицией произошли также в Плоцке, где поход к парткому организовали рабочие крупнейшего в стране нефтеперерабатывающего завода. Под Варшавой рабочие тракторного завода «Урсус» перекрыли железнодорожные пути, но вскоре были разогнаны милицией. Несмотря на то что все акции протеста были быстро подавлены, напуганное правительство в тот же день отменило повышение цен.
А уже 26 июня начался милицейский террор, длившийся до конца июля и плавно перетекший в террор судейский. Подозреваемых хватали на улице, в квартирах, по дороге на работу и даже в поездах. Поводом могло быть что угодно: одна женщина провела месяц под арестом за то, что плохо высказывалась о милиции, возвращаясь из отпуска; еще один человек попал под арест за фотоаппарат, с которым шел со свадьбы товарища. В Радоме
