Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание - Лаврентий Берия

6/XII-43

Вернулся из Тегерана и закрутился, завертелся. Хорошо еще, что шеф не вызывает вот уже неделю. Был раз у него, ужинали. И все. Он сейчас отдыхает и думает. Это бывает все чаще. Понять можно, теперь мы – величина. Надо задумываться о том, что будет после войны. Недаром товарищ Сталин… (Фраза не окончена. – С.К.)

Вспомнил Баку. Это было хорошее время. Жил бедно, приходилось тянуть маму, сестру, а всё равно жил без забот. Молодой был. Простой лаваш ел как сахар. Вкусно ел! И все у меня с Баку связано, все там началось, и там продолжалось. Так хочется поплавать в море. Хотя бы в Каспийском. А если бы до Сочи добраться!

Когда кончится эта война, черт ее знает. Но ясно, что за будущий год не кончится. Но второй фронт они, м…аки, откроют. Прижимает.

15/XII-43

Сегодня товарищ Сталин впервые собрал совещание у себя. Долго говорили, сидели кроме меня Вячеслав и Георгий, а так заходили, выходили. Генштаб доложил обстановку. В Крыму мы застряли, немцы на Украине пытаются наступать в направлении на Киев. Вчера освободили Черкассы.

Скоро день рождения Кобы. Сразу предупредил, что никаких поздравлений и вообще он никого 21 не примет[636]. Хочет побыть один.

21/XII-43

Неожиданно Коба пригласил к себе. Я, Вячеслав, Георгий, Лазарь, Анастас. И Жданов был. Коба был грустный, пил вино, немного пел, Анастас подпевал, а я промолчал. Кобе исполнилось 64 года. Уже старик. Мне на двадцать лет меньше. Но когда я впервые увидел Кобу, ему было примерно столько, сколько мне сейчас. Но разве можно сравнить?

Он был орел, жизнь из него била, все время смеялся. Шутил, никогда не унывал. А я…

До войны был ничего, а сейчас смотрю в зеркало, грустная картина.

Что делает война.

22/XII-43

Сегодня Коба никого не принимал, а час говорил с нами тремя. Он, Вячеслав, Георгий и я. На вчерашнего совсем не похож, но и не такой, как всегда. Не то что помягче, но, не знаю, как сказать. Говорили о состоянии Тыла, о Втором Фронте, о настроении людей. Он сказал, что устали мы, но впереди еще много работы. Рассказал о беседе с Бенешем. Тот хитрец, и нашим и вашим, но с Кобой говорил откровенно – жизнь заставляет.

Я так понял, что Коба больше всех рассчитывает на меня и Георгия, и еще на Жданова. Вячеслав больше политик. А оперативной хватки у него никогда не было. Да и политик он часто слабый. Полета нет.

Коба сказал, что Союзники весной Второй Фронт не откроют, он это понял в Тегеране. Сказал: «Раньше лета не начнут».

Посмотрим[637].

31/XII-43

Год кончился. Вчера ближе к полночи у товарища Сталина подняли тост за Новый год и за его награждение[638]. Прямо в Кремле. Из Киева приехал Мыкыта поздравить и доложить. Умеет он приехать вовремя. И умеет понравиться, черт. Как улыбнется, и не хочешь, а как-то добреешь к нему. Умеет. И товарищ Сталин заулыбался тоже. Да и приятно. Киев и Харьков пока наши главные достижения по освобожденным городам. Коба так и сказал.

Мыкыта привез фотографии. Много разрушено. Днепрогэс с прорваной (так в тексте. – С.К.) плотиной. Как хорошо, что до Тбилиси мы их не допустили.

Новый год встречу с Нино и Серго. Никого видеть не хочется. Глаза закроешь, а перед тобой лица, лица, лица. И телефоны.

Устал.

Побегать бы сейчас по полю, мячик погонять, как когда-то. Шеф сказал, что толстею, а я ему. (Запись оборвана. – С.К.)

1944 год

11/I-44

Провели операцию по калмыкам[639]. Ненадежный народ, надо переселить, от греха подальше. Коба сказал, что еще будем переселять. Нам возможные базы для немецких диверсий ни к чему. Хватит, научены. Пока руки доходят, надо сделать.

13/I-44

Золотой парень Амо. Позвонил, говорит, Лаврентий Павлович, не смог поздравить с Новым Годом, поздравляю с старым Новым Годом. Обещаю что и в этом году волжане Новый Год встретят досрочно.

Я говорю, дорогой, я тебя тоже поздравляю с Звездой еще раз. Заслужил, носи. Жалко, второй не положено[640]. И давай, земляк орудий побольше. Чтобы салют был так салют. Смеется, говорит, так точно, салютнем по первое число. До Берлина.

Я говорю, ты пока до Минска достань.

Так поговоришь и жить веселее. Есть сволочи. А есть золотые люди. На них и держимся. Кто еще до Старого Нового года не добрался, а Амо Новый отпраздновал месяца за полтора. Этот парень еще будет делать большие дела[641].

Комментарий Сергея Кремлёва

Зная историю войны, установить, о ком писал Л.П. Берия, не так уж трудно. Это генерал-майор инженерно-технической службы (с 1943 г.) Амо Сергеевич Елян (1903–1965), фигура в оборонной промышленности яркая, но с судьбой драматической, если не трагической.

С 1923 по 1926 г. Елян учился в том самом Бакинском политехническом институте, в котором учился и Берия и который Берии окончить не дали. С 1928 г. Елян был секретарём парткома, а с 1930 г. – директором завода имени С.М. Кирова в Баку. С 1931 г. – управляющий трестом «Нефтемаш» в Баку, в 1932 г. переведён в Москву, в 1935 г. был в командировке в США.

В 1940 г. Еляна назначают директором артиллерийского Машиностроительного завода № 92 Наркомата вооружения в Горьком. Этот завод сыграл выдающуюся роль в деле производства артиллерийского вооружения РККА, а Елян в 1943 г. стал генералом и Героем Социалистического Труда. О заводе Еляна говорили, что он дал стране больше пушек, чем вся промышленность Германии вермахту.

В 1946 г. завод № 92 подключили к работам по советскому Атомному проекту, и Елян много поработал здесь, обеспечивая производство диффузионных машин для обогащения урана ЛБ-7 и ЛБ-9 (по «Лаврентий Берия»). Показательно, что разработчики назвали свои машины так не из лести, а в знак признания заслуг куратора Атомного проекта. Даже после убийства Л.П. Берии эти машины по-прежнему назывались «ЛБ».

С образованием специального КБ-1 по разработке системы ПВО Москвы «Беркут» (главным конструктором КБ-1 был сын Берии – Серго) Елян – начальник КБ-1.

С 1951 г. А.С. Елян – заместитель министра вооружений СССР. Это был управленец-универсал, достойный соратник Л.П. Берии, вполне ему преданный. Однако после падения Берии Елян, человек глубоко порядочный и принципиальный, был тоже смешан хрущёвцами с грязью. Результат – три инсульта и десять лет «растительного» существования в постели при полной потере памяти.

Отдание воинских почестей генералу, Герою Социалистического Труда, трижды лауреату Сталинских премий было запрещено ЦК КПСС, уже перерождающимся из коммунистического в буржуазный.