Мустанг и Чика. Черновик. - Макс Ливнев

В сентябре 1974 года две параллельно действующие группы решили объединиться. Их лидеры возглавили это объединение с новым названием «НКПСС» (Неокоммунистическая партия Советского Союза). Приставка «нео» появилась, чтобы не смешивать их организацию с правящей контрреволюционной партией. С собой парни принесли идеи «новых левых» Че Гевары и Маркузе и какую-то особую бесшабашность, что заметно разбавило экзистенциальные устремления и основательность девчонок.

Кто-то донес в КГБ на деятельность юных подпольщиков. Сразу после новогодних праздников начались аресты. Несмотря на объединение, структурно обе группы действовали отдельно. Это позволило группе Магнат почти в полном составе избежать ареста. Тарасовцам и Юле не повезло. Начались допросы. Отец отмазал дочь, но по его настоянию с институтом пришлось распрощаться, не закончив последний курс. Максим Макарович решил таким образом оградить Юлю от влияния опасной среды, а ее обучение завершить по заочной форме. Таким образом, она и оказалась в наших краях.

Схваченных комитетчиками молодых подпольщиков судить было не за что. Их взгляды были, самые что ни на есть коммунистические. Но это оказалось еще страшней и опасней для коммунистических жрецов. Ведь их монополия на истинность и правильность исполнения ленинских заветов оказалась под угрозой. Парней отправили по спецпсихбольницам.

Самым удивительным было то, что все они были очень молоды. Одному из них — Сергею Трубкину — только-только исполнилось четырнадцать лет. В психушках их не лечили, а наоборот, пытались свести с ума. Пыткам инсулиновой комой, так называемой электросудорожной терапией и слоновыми дозами нейролептиков позавидовали бы даже в Гестапо. Сейчас начало марта, а значит молодые революционеры пытаемы уже больше месяца.

К сожалению, организм Коли Никитина оказался слабее его воли. Сердце остановилось еще на первой неделе пребывания в этом веселом заведении. Чтобы избежать огласки и наказаний за оплошность, палачи не придумали ничего лучшего, как обвинить Колю в побеге. Родственников комитетчики стали терроризировать якобы поисками парня. Тело замученного молодого человека было тайно кремировано.

Всего этого Юля естественно не могла знать. Я еще тоже не решил, как поступить. Правильнее скрыть эту страшную новость от нее, но и утаивать нечестно тоже. В общем, пусть время само подскажет.

Возвращение в брежневскую реальность оказалось забавным. Сколько я отсутствовал здесь? Несколько долей секунды? Но Андронику вдруг серьезно приспичило именно в этот момент. Он начал дубасить в дверь, как на пожаре. Проблемы совмещенных санузлов. Я быстренько вылез, обтерся и, натянув трусы, открыл дверь.

— Ты чего не открываешь, паршивец? — возмущенно заорал мужчина.

Странно, обычно он говорит нормально и без акцента. Теперь же он заметно, особым образом по-армянски растягивал слова.

— Чего шумишь? Детей разбудишь. И мне было нужно помыться, — примирительно буркнул я.

— Ты не один в квартире. Понимать надо своими тупыми извилинами, — продолжил возмущаться армянин.

— Вообще-то правильно сказать: один. А вы все — мои гости, пока что, — начал понемногу вскипать и я.

— Не хами, мальчишка! Видно сразу, что плохо воспитывали. Ремня мало давали.

Я не пойму. Они чего вчера в рот приняли с Любовью вместе? Или их собаки бешенные покусали? На пустом же месте скандал.

— А тебе видно оглоблей по голове прилетело, — не сдержался я.

— Чего? — взвизгнул Андроник и замахнулся кулаком.

Я на инстинктах ввалил мужику по скуле. Тот вывалился в коридор, прямо на руки своей суженой.

— Пашка, ты чего распоясался! — завопила теперь уже она.

— Валите все нах из моей квартиры. И чтобы духу вашего здесь не было, — мрачно проговорил, быстро одевшись и выметнувшись на улицу.

Я не собирался идти на первые уроки в школу. Хотелось только попозже, где-нибудь к полудню случайно столкнуться с Юлей. И еще забросить кое-какие идейки директору в голову в продолжение нашего с ним разговора. Вовану тоже теперь не слишком заморачивался учебой с моей подачи. Он, гад, ящиком вискаря мне должен проставиться только за то, что его попа теперь девственно бела и начала полегоньку забывать обжигающие поцелуи батиного ремешка. К слову, чтобы за язык не хватали, я не изучал особо его тощую задницу и, скорее всего, упустил наличие всяких там разных прыщей, угрей и прочих потертостей.

Еще требовалось сделать пару звонков. С этого и начнем. Кабинка телефона-автомата располагалась около входа в гастроном, где обитала хамовитая продавщица. Вспомнив, что не позавтракал, подошел к толстомясой тете за прилавком и с скривив морду, поинтересовался:

— Есть че в рот сунуть?

Продавщица завелась с пол оборота:

— Иди ты, мальчик, знаешь куда?

— Че злобствуете? Я же не вам в рот предлагаю, — возмутился в ответ я.

— Я щас Вадима Сергеевича позову. Он тебе покажет, что в рот надо пихать, — продолжила бесноваться женщина.

— А я вот возьму и в жалобную книгу напишу про вас, — сообщил я доверительно.

— В своем дневнике лучше пиши, что угодно, урод. И двойки там свои вонючие подтирай. Иди отсюда! Вадим Сергеевич!!!

У этой женщины на меня вроде как аллергия образовалась. Я ее только одним своим видом привожу в неистовство. Ладно, дразнить гусей — свою задницу не любить. Потихоньку даю задний ход.

Интересно, буфет при поселковом совете работает в такую рань? Так, кстати, тоже есть телефоны-автоматы. Буфетчица только собиралась открываться через десять минут. Пустив в ход свое обаяние и жалобные глаза, получаю кусок докторской колбаски с краюхой белого хлеба и немного подсохший эклер со стаканом кофе со сливками. Хоть какое-то топливо для измученного паркуром тела. Наменял двушек целую горсть для прозвона. Первому позвонил дяде двоюродному на домашний телефон. Он ответил быстро и явно обрадовался:

— Куда ты пропал? Позвонил бы.

Узнав про Юлю, безразлично поинтересовался ее данными. Видимо, у него уже имелась еще какая-то кандидатура. Ничего! Лучше, когда много и можно выбирать. Да и для Юли лучше будет развеяться немного от своих печальных мыслей. Упрекнул меня, что задерживаю работу ансамбля. Выбил обещание от меня появиться в Роще вечером. Федю за мной пошлет на Волге.

Второй звонок я сделал небезызвестной Марине Евгеньевне. Рисковал, конечно, но нужно ставить точки над и, и вовремя. Трубку взяли не скоро. Ответил женский грубоватый голос. Узнав с кем говорю, назвался человеком, который имел интимную близость с ней в электричке. Как я и ожидал, голос взволнованно принялся предлагать мне встретиться, чтобы уладить все проблемы. Я, напустив недовольные интонации, стал укорять женщину за обращение в милицию и за публикацию фоторобота в газете. Сообщил, что могу подать встречное заявление на изнасилование малолетнего школьника взрослым человеком, и что есть свидетели, которые могут подтвердить мои слова. На другом конце линии озадаченно замолчали, а я с чувством глубокого удовлетворения повесил трубку на рычажок. Блин, я, наверное, слишком экспрессивно разговаривал с толстой Мариной. Буфетчица смотрела на меня глазами мопса в момент соития с бульдогом. Напустив на морду маску безразличия, ретировался из помещения.