Кола ди Риенцо, последний римский трибун - Эдвард Бульвер-Литтон

— Адриан Колонна, — прошептал он, — ожидает тебя возле льва.

Занятый собственными мыслями, Риенцо, к счастью, не заметил внезапной бледности и волнения своей сестры. Войдя во дворец и надев маску и домино, сказал со своей обычной веселостью:

— Странно, что истина на празднествах говорит только из-за маски! Милая сестра, ты потеряла свою прежнюю улыбку, но, по-моему, это лучше, нежели… Что это? Ирены нет!

— Я думаю, она ушла только за тем, чтоб переменить платье и смешаться с гостями, — отвечала Нина. — Пусть моя улыбка вознаградит тебя за ее отсутствие.

— Твоя улыбка — солнечный свет, — сказал он, — но эта девушка меня беспокоит. Кажется, теперь, по крайней мере, она могла бы смотреть повеселее.

— Разве под пасмурным видом твоей прекрасной сестры не скрывается нисколько любви? — отвечала Нина. — Разве ты не помнишь, как она любила Адриана Колонну?

— Разве у нее еще не прошла эта фантазия? — возразил Риенцо задумчиво.

— Однако же этот союз лучше, нежели союз с монархами, упрочил бы твою силу в Риме!

— Да, если бы он был возможен; но — это надменное племя! Может быть, этот замаскированный, который шел за нами по пятам, был Адриан. Я посмотрю. Выйдем, Нина. Хорошо я закрылся плащом?

— Превосходно.

Между тем Ирена, взволнованная и смущенная, уже переоделась и пробиралась сквозь толпу к лестнице льва. С уходом сенатора это место опустело. Подходя к назначенному месту, Ирена увидела около статуи одинокую фигуру, прислонившуюся к пьедесталу.

— О, Ирена! Я узнал тебя даже в этой одежде, — сказал Адриан, схватывая ее дрожащую руку. — Разве я не видел тебя мертвой в страшном подвале, о котором я не могу вспомнить без трепета? Но каким чудом ты воскресла? Каким образом небо сохранило для земли ту, которую, казалось, приняло уже в число своих ангелов?

— Ты в самом деле так думал? — сказала Ирена прерывающимся голосом. — Так ты оставил меня против своего желания? Как я была несправедлива! Я оскорбляла твою благородную натуру и думала, что падение моего брата заставило тебя отказаться от Ирены.

— И в самом деле, ты была несправедлива, — отвечал Адриан. — Но я уверен, что видел тебя в числе мертвых! Твой плащ с серебряными звездами — кто, кроме тебя, носил герб римского трибуна?

— Так неужели этот плащ, который, упав на улице, вероятно был взят какой-нибудь более несчастной жертвой, неужели только этот плащ так скоро привел тебя в отчаяние? Ах, Адриан, — продолжала Ирена с нежным упреком, — я не отчаивалась даже тогда, когда ты без всяких признаков жизни лежал на постели, от которой я не отходила три дня и три ночи!

— Как! Значит мое видение не обмануло меня! Так это ты сидела у моей постели в тот ужасный час! Ах, я презренный человек!

— Нет, — отвечала Ирена, — твоя мысль была естественна. Я оставила тебя, чтобы сходить к доброму монаху, который тебя лечил; возвращаюсь — тебя нет. В ужасе и отчаянии я искала тебя напрасно в опустевшем городе. И брат нашел меня лежащей без чувств на земле, возле церкви св. Марка.

— Церковь св. Марка! Так предсказал ему сон!

— Он сказал мне, что виделся с тобой; мы искали тебя напрасно, наконец узнали, что ты оставил город, и я радовалась, Адриан, но в то же время роптала!

На несколько минут молодые влюбленные предались радости свидания, между тем как новые объяснения вызывали новые восторги.

— А теперь, — прошептала Ирена, — теперь, когда мы встретились… — она остановилась; маска скрыла вспыхнувший на ее щеках румянец.

— Теперь, когда мы встретились, — прервал Адриан, — мы уже не расстанемся. Ты это хочешь сказать? Верь мне, что именно эта надежда оживляет мое сердце. Я отложил свою поездку в Палестрину только для того, чтобы насладиться этими короткими светлыми минутами с тобой. Если бы я мог надеяться склонить моего молодого кузена к дружбе с твоим братом, то никакая преграда не помешала бы нашему союзу.

— Если так, — сказала Ирена, — то стану надеяться на самое лучшее; а покамест довольно утешения и счастья уже в уверенности, что мы любим друг друга по-прежнему.

Влюбленные расстались; Адриан еще помедлил, а Ирена поспешила в свою комнату, чтобы скрыть свой восторг и свое волнение.

Когда она исчезла и молодой Колонна медленно повернулся, чтобы уйти, к нему вдруг подошел высокий человек в маске.

— Ты Колонна, — сказал он, — и ты во власти сенатора. Ты дрожишь?

— Если я Колонна, — отвечал Адриан холодно, — так ты должен знать, что я никогда не дрожу.

Незнакомец громко засмеялся и поднял свою маску: Адриан увидел перед собой самого сенатора.

— Синьор Адриан ди Кастелло, — сказал Риенцо, снова принимая на себя свою величавость, — как друг или как враг, вы почтили наш бал своим посещением?

— Сенатор римский, — отвечал Адриан с такой же величавостью, — я никогда не пользуюсь ничьим гостеприимством иначе, как в качестве друга. По крайней мере, я надеюсь, что меня никогда нельзя будет считать вашим врагом.

— Я хотел бы, — сказал Риенцо, — чтобы эти в высшей степени лестные слова мне было можно отнести безусловно к себе самому. Вы питаете ко мне эти дружеские чувства как к правителю римского народа или же как к брату женщины, которая слышала слова вашей любви?

— Как к тому и другому.

— К тому и другому! — повторил Риенцо. — В таком случае, благородный Адриан, вы здесь приятный гость. Однако же, мне кажется, что если, по вашему мнению, нет причины к вражде между нами, то вы могли бы ухаживать за сестрой Колы ди Риенцо способом, более достойным вашего происхождения и, — позвольте мне прибавить, — сана, которым облекли меня Бог и моя родина.

— Я не более как рыцарь императора, но будь я даже самим императором, ваша сестра была бы мне равной, — отвечал Адриан с жаром. — Риенцо, я жалею, что вы меня уже успели раскрыть. Я надеялся в качестве посредника между баронами, и вами заслужить сперва ваше доверие, а потом потребовать своей награды. Знайте, что завтра, чуть свет, я отправляюсь в Палестрину для примирения моего молодого кузена с выбором народа и первосвященника.

Риенцо, привыкший читать в людских чертах, внимательно смотрел на Адриана, когда тот говорил. Когда же Колонна кончил, он пожал протянутую к нему руку и сказал с той чистосердечной и привлекательной ласковостью, которая иногда была так свойственна его манере:

— Я верю вам от души, Адриан. Вы были моим давнишним другом в более спокойные и, может быть, более счастливые годы.

Говоря это, он машинально отвел Колонну обратно к статуе льва; помолчав там, он продолжал:

— Знайте, что в это утро я отправил своего посла к вашему кузену Стефанелло. Со всей приличной вежливостью я уведомил его о моем возвращении в Рим и пригласил сюда его почтенную особу.